Юг в огне
Шрифт:
– Расстрелять красных!
– приказал конвоирам Константин, указывая на пленников.
Но конвоиры его не слушали. Испуганно озираясь, они расталкивали прикладами толпу у двери и выбегали на улицу.
Константин, вытащив наган, посмотрел на Прохора, на Надю, радостно обнимавшую Дмитрия, вздохнул, сунул снова наган в кобуру и выбежал из комнаты.
Прохор почувствовал, как кто-то подошел к нему сзади и перерезал веревки на руках. Он оглянулся.
– Батя!
– пораженно вскрикнул он.
Старик, ничего не сказав, торопливо вышел на улицу.
Прохор подбежал к окну и распахнул
По улице, мимо правления, размахивая шашками, мчались всадники с красными звездочками на фуражках.
К палисаднику правления подскакал рыжеватый кавалерист и, взмахнув фуражкой, закричал:
– Здорово, товарищ командир!
– Сазон, ты?
– обрадованно вскричал Прохор.
– Ну, конешное дело, я, - усмехаясь, ответил Сазон.
– Товарищ Буденный, видишь, какой привет тебе прислал, - указал он на мчавшихся по улице всадников.
Часть третья
I
Солнце палит жарко. Над запыленной степью густо висит зной. Далекие синие горизонты дрожат в трепетном мареве. Потревоженно кружат ястреба и беркуты в белесом распаленном небе.
Вздымая облака горячей серой пыли и тяжело скрипя, по обеим сторонам железной дороги бесконечным потоком тянутся обозы по три-четыре подводы в ряд.
– Цоб!.. Цобэ!..
– Но-но!.. Э, пошли!..
На какой-то подводе надрывно плачет ребенок. Воркующий голос матери успокаивает его:
– Та не плачь, мий голубочек... Замовчь, мое серденько... Вот зараз я тебе дам чего-нибудь...
Где-то пронзительно взвизгивает гармоника. Хриплый голос пытается что-то подпевать...
Издали доносится сухой треск ружейной перестрелки. Но за шумом и гвалтом толпы, за скрипом неподмазанных осей ее почти не слышно. Да если кто и услышит, то не обращает внимания, привыкли. За последние дни столько пережито, смерть столько раз каждому заглядывала в глаза, что такой пустяк, как где-то возникшая перестрелка, ничего не значил.
До отказа нагруженные громоздкой кладью, тащатся подводы одна за другой, и кажется, им не будет конца.
За подводами, свесив бороды на грудь, уныло бредут старики, за ними тащатся старухи, заплаканные бабы и девки, подгоняя хворостинами бредущих на привязи коров, молодых бычат...
По железнодорожному пути, попыхивая дымом, медленно движется зеленый бронепоезд, а вслед тянутся запряженные лошадьми и быками одиннадцать грузовых поездных составов, до отказа заполненных безлошадными беженцами и их скудным имуществом.
Часто лошади и быки, обессилев, останавливаются. Тогда сотни мужчин и женщин помогают им, подталкивая вагоны.
По обочинам дороги, по заросшим бурьяном и полынью равнинам, по пашням и бахчам, по неубранным подсолнухам шагают вооруженные толпы солдат, едут конники, среди которых нередко мелькают красные лампасы донцов и черкески кубанцев.
Все эти люди - иногородние крестьяне, портные, постовалы, сапожники, ведерники, плотники, обездоленная казачья беднота, настрадавшаяся от бесчинств белогвардейских банд, натерпевшаяся много горя, - при первых же признаках грозного восстания, охватившего станицы и села Дона, Кубани и Ставрополья, бросая годами обжитые хаты, бороны, плуги, неубранные поля с огородами - все, что так было дорого и близко сердцу, что так долго
На пути движения попадались маленькие станции и полустанки. Водонасосные башни всюду были разрушены белыми. Воду в паровозные котлы бронепоезда неоткуда было брать. Тогда на некоторое время приостановилось все движение многочисленных обозов и поездов. Отовсюду сбегались беженцы с ведрами. Женщины, старики, ребята становились на много верст в длинную шеренгу к какому-нибудь болотцу или колодцу и, передавая друг другу ведра с водой, наливали паровозные котлы.
* * *
Сдерживая поводьями нервно танцевавшего жеребца, Прохор стоял у дороги, внимательно всматриваясь в нескончаемый поток подвод, двигавшихся в пыли мимо. Он разыскивал сестру Надю. Несколько дней назад ему сообщили станичники, что будто видели ее среди беженцев. И вот сколько уже времени он ее пытается разыскать и не может...
К нему подъехали на потных лошадях Сазон и Дмитрий.
– Нет ее, - уныло сказал юноша.
– Мы с Сазоном объехали почти весь обоз от края до края...
– Сбрехали, должно быть, наши казаки, - проворчал Сазон.
Прохор некоторое время молча, угрюмо смотрел на проезжавшие подводы.
– Ты мне, Митя, расскажи толком, как вы с ней расстались?
– взглянул он на юношу.
– Что она тебе сказала?
– Да я уже вам говорил, Прохор Васильевич, - смущенно отвечал Дмитрий.
– Когда нас освободили большевики, то, помните, вы меня послали на конюшню за лошадьми... Я сказал Наде, чтоб она меня ждала у правления... Я привел лошадей и для нее выбрал тоже хорошую, а ее уже не было. Куда она делась, - печально развел руками парень, - понятия не имею. А разыскивать некогда было: белые наперли...
– Ну, а что ж она все-таки тебе говорила?
– допрашивал Прохор. Собиралась она с нами отступать или нет?..
– Да в том-то и дело, - вздохнул Дмитрий, - что собиралась. Ведь я ж говорю, что и лошадь для нее привел было...
И снова они все молча пытливо смотрят на поток подвод, нескончаемо текущий перед их взором.
– Много народу мрет от тифа да холеры, - тихо проронил Сазон.
– Типун тебе на язык, - сердито оборвал его Прохор.
– Не говори глупостей... Вы наших станичных беженцев видели?
– Наши станичные едут впереди, - сказал Дмитрий.
– Всех мы расспрашивали про Надю. Никто не видал ее.
– Ну, что ж, - вздохнул Прохор.
– Могли, конечно, и ошибиться... Поехали в эскадрон.
– Смотри, Прохор Васильевич!
– вдруг вскрикнул Сазон, пристально вглядываясь в поток беженцев и указывая пальцем.
– Никак, твой дядя Волков.
– Где?
– А вон, гляди, идет за подводой с сумочкой.
– Он!
– вскрикнул Прохор, угадывая в толпе знакомый облик старика. Дядя!