Юлий Цезарь: между войной и любовью. Исторический роман
Шрифт:
– А тебя, Сервилия, с какой стороны беспокоит судьба Цезаря?
– В Галлии мой сын.
– Какой нежный вкус у твоих гранат! – не сдержал восторг Курион. – Какой-то особый сорт?
– Они созрели в окрестностях Утики, – рассмеялась Сервилия.
– Везти плоды из Африки! – изумился Курион. – Сервилия, ты решила превзойти роскошью Лукулла?
– Да что африканские гранаты? – махнула рукой женщина. – Я представляю, в какую сумму обошелся Гай Курион Цезарю.
– Сервилия, я же не спрашиваю, на какие деньги ты построила виллу.
– Она досталась мне от мужа.
– Я помню, какой
– Я вижу, ты, Гай, насладился и десертом, – теперь у Сервилии появилось желание изменить тему разговора.
– Хорошо бы сейчас полежать, – утомленно произнес Курион. – Греческие врачи…
– Даже не мечтай, – оборвала его Сервилия. – Тебе пора отправляться в Галлию.
Насвистывая веселую песенку, молодой повеса миновал розарий и углубился в виноградник. Внезапно нежная женская рука легла на его плечо.
– Гай Курион, ты уходишь, не простившись со мной? Это невежливо.
– Юния! Да будь моя воля – я бы не расставался с тобой никогда! – восторженно воскликнул Курион и тут же добавил с сожалением. – И надо было тебе выбрать для беседы библиотеку.
– Кто мог знать, что матери понадобится туда войти. Летом она довольно редко интересуется этими противными свитками из кожи дохлых телят.
– Напрасно, Юния, так презрительно относишься к книгам. Благодаря им можно постигнуть многое, многого можно добиться в жизни. Впрочем, тебе это не нужно, – закончил Курион нравоучительную беседу, едва успев ее начать. – Честно признаться, с тобой я предпочел бы встретиться в вашей великолепной бане. Уж мы бы нашли, чем там заняться.
– Фу, какой ты пошлый, Гай, – надула губки дочь Сервилии, но глаза ее сладострастно пожирали известного римского развратника. Дыхание стало глубже, в такт ему под туникой поднималась и опускалась грудь.
– Мне говорили, что у тебя есть привычка краснеть, – Курион провел ладонью по нежной чуть смугловатой девичьей щеке.
– Я тебя совершенно не стесняюсь, Гай Курион. Ты очень располагаешь к себе, с тобой легко и просто.
Курион начал оглядываться по сторонам. Весьма реальна была перспектива получить вдобавок к изысканному обеду кое-что для души и тела. Но все его мечты рухнули, не успев даже толком созреть. На дороге появился могучего вида раб, и шел он именно к ним.
– Госпожа Юния, тебя немедленно требует мать.
– Хорошо, Корнелий, передай матери, что я иду, – недовольно произнесла Юния.
Девушка принялась ждать, когда раб удалится. Видимо, ей хотелось проститься с Курионом без посторонних глаз, но Корнелий и не думал уходить.
– Ну что еще? – начала злиться Юния.
– Сервилия очень сердита, она приказала не возвращаться без тебя. Прошу, Юния, не медли.
– Юния, с каких пор рабы приказывают у вас в доме? – Курион тоже выразил недовольство по поводу внезапно возникшей помехи.
– Я выполняю приказ Сервилии, – невозмутимо промолвил ничтожнейший из смертных.
В его словах присутствовала такая решимость, что Юния вынуждена была подчиниться.
Юния нашла мать все в той же злосчастной библиотеке. Хозяйка виллы задумчиво рассматривала какой-то документ.
– Мама, к чему такая срочность? Раб едва ли не силой тащил
– Не из объятий ли Куриона он тебя вырвал? – Сервилия сурово посмотрела на дочь.
Та промолчала.
– Юния, мне нужно с тобой серьезно поговорить.
– Я все поняла, мама, сидеть на коленях у Гая Куриона нехорошо. Ведь ты это хотела сказать?
– И это тоже. Курион весьма неподходящая личность для любовных опытов. Едва он переступает порог дома очередной любовницы, весь Рим знает о его успехах во всех подробностях.
– Мама, ты ведь не всегда вела благочестивый образ жизни и мужским вниманием не была обделена. Почему же мне навязываешь роль целомудренной весталки?
– Вовсе нет, дочь, – возразила Сервилия. – Я прекрасно понимаю, что ты не маленькая девочка, и вполне естественно, что испытываешь интерес к противоположному полу. Однако, в силу своей неопытности, ты склонна совершать опрометчивые поступки. Чтобы уберечь тебя от ошибок, я и начала этот разговор. Я не желаю быть тираном, а всего лишь хочу помочь сделать правильный выбор.
– Не понимаю тебя, мама.
– Что же здесь непонятного: уж коль любишь мужчин, то люби тех, которые могут быть полезны тебе и твоей семье.
Философ Архедем, при всей его мудрости, смотрел с портрета на Сервилию недоумевающее.
– И у тебя есть на примете достойная кандидатура в мои любовники или мужья? – сообразила Юния гораздо скорее, чем бессловесный философ-стоик.
– Я хочу прочесть тебя последнее письмо Цезаря.
Мать Юнии развернула бывший у нее в руках свиток пергамента:
«Дорогая Сервилия!
Война в Галлии приближается к концу. Наши легионы окружили мятежников в Алезии, и на этот раз Верцингеторигу ускользнуть не удастся. Победа у меня в руках, и я посвящаю ее тебе, Сервилия, и твоей дочери Юнии. Где, кстати, этот прелестный цветок? Надеюсь увидеть ее волшебные зеленые глаза в Равенне, где скоро буду.
У тебя чудесная дочь, Сервилия.
Гай Юлий Цезарь»
– Этот Цезарь – изрядный наглец, – Юнию нисколько не тронули комплименты в ее адрес. – Он желает, чтобы мы ради него бросили виллу и спешили в Равенну. Сомнительное удовольствие: проделать такой путь, чтобы увидеться с плешивым стариком.
– Цезарь имеет на это право, хотя бы потому, что дом в Равенне для нас купил именно он, – справедливо заметила Сервилия. – Однако, дочь, ты упустила самое главное в письме. Гай Юлий положил на тебя глаз.
– Мама, он же старый! – возмутилась Юния.
– Глупенькая, Цезарь не имеет возраста. Даже галлы почитают его за божество.
– Мама… – замялась в нерешительности девушка.
– Что еще?
– Ты с ним спала…
– И дальше спала бы, но чувствую – теряю былую привлекательность. Старею, дочь. Ночью Цезарь со мной ласков, как и прежде, но с первыми лучами солнца спешит покинуть постель, – сделала неутешительные для себя выводы Сервилия. – Цезарь – жеребец, пресыщенный женщинами. Такой может привязаться только к молоденькой девочке. А его очень нужно приковать цепями любви к нашей семье. Я верю: звезда Гая Юлия только восходит. Победы в Галлии – ничто в сравнении с будущими деяниями. И поэтому благополучие нашей семьи я связываю с этим плешивым, пропахшим лошадиным потом развратником.