Юлий Цезарь: между войной и любовью. Исторический роман
Шрифт:
Верцингеторигу же римляне не оставили ни малейшей возможности пополнить запасы продовольствия. Единственное, что оставалось галлам – это экономить. Однако неумолимо приближался день, когда экономить будет нечего. Все надежды галлы возлагали на помощь, которую должна собрать со всей Галлии прорвавшаяся конница Верцингеторига. Но как ее дождаться, когда все хлебные хранилища опустошены до последнего зернышка?
И тогда Верцингеториг созвал собрание самых влиятельных представителей галльских народов.
Из высказанных мнений преобладали два: либо сдаться Цезарю на более-менее приемлемых условиях, либо, пока есть силы, напасть на римлян всем вместе (а там
– Я ни слова не намерен говорить о предложении тех, которые называют именем капитуляции позорнейшее рабство, – начал речь суровый арверн, – их надо исключить из числа граждан и не допускать на собрания. Я желаю иметь дело только с теми, которые высказываются за вылазку: в их предложении все вы единогласно признаете следы старой галльской храбрости. Но не храбрость это, а слабохарактерность – не суметь короткое время вынести продовольственную нужду. Людей, добровольно идущих на смерть, легче найти, чем таких, которые терпеливо выносят лишения. Я одобрил бы это предложение, если бы видел, что в жертву приносится только наша жизнь. Но при нашем решении мы должны подумать о судьбе всей Галлии. Когда нас восемьдесят тысяч человек будет сразу в одном месте убито, откуда, по вашему мнению, будет мужество у наших родных и близких, если они вынуждены будут принять решительный бой, можно сказать, на наших трупах?
Каков же мой совет? Делать то, что делали наши предки в далеко не столь значительной войне с кимврами и тевтонами: загнанные в свои города и страдая от такой же нужды в съестных припасах, они поддерживали жизнь свою трупами людей, признанных по своему возрасту негодными для войны, но не сдались врагам. Если бы у нас не было такого примера, то я признал бы делом чести создать его во имя свободы и завещать потомкам. Действительно, разве та война была в чем-нибудь похожа на эту? Опустошив Галлию и причинив ей большие бедствия, кимвры в конце концов ушли из нашей страны и устремились в другие земли: права, законы, поля, свободу – все это они нам оставили. А римляне? К чему стремятся и чего хотят эти подстрекаемые завистью люди, как не того, чтобы завладеть полями и всей территорией и навеки поработить всякий славный и воинственный народ, о котором только они услышат?
Галльские старейшины все же не решились воспользоваться чудовищным советом Критогната, но поступили не намного гуманнее. Воины Верцингеторига безжалостно выбросили за городские ворота всех жителей Алезии, которые по нездоровью или по годам не могли держать в руках оружие. Ни просьбы, ни мольбы женщин, стариков, детей не смягчили сердца соплеменников.
В отчаянии жители Алезии бросились к римским укреплениям, чтобы предложить себя в качестве рабов и наложниц в обмен на кусок хлеба. Но в данный момент легионерам Цезаря не нужны были лишние рты ни в каком качестве.
Люди метались между стенами родного города и укреплениями Цезаря. Многие проваливались в римские скрытые ямы и гибли на острых копьях. Одни попадали туда случайно, другие сознательно, чтобы покончить с ненужной жизнью и тем самым избежать ужасов голодной смерти.
Цезарь, видя, как одна за другой обнаруживаются и разрушаются его западни, приказал отгонять жителей Алезии лучникам и пращникам. Смертоносный град навеки успокоил самых отчаянных; остальные сбились в кучу под стенами Алезии и один за другим безропотно принимали голодную смерть.
Два дня лежали и умирали жители Алезии у ворот родного города. На третий день они услышали радостные крики в лагере
Неожиданно отворились ворота, и томившимся в ожидании смерти позволили вернуться в родной город. Десятка два людей (нет, обтянутых кожей скелетов), кто перекатываясь с бока на бок, кто ползком, двинулись в сторону своих очагов.
На них никто не обращал внимания. Воины Верцингеторига ликовали. С городских стен они видели, как все холмы вокруг римских укреплений и ближайшая равнина занимались несметным войском соотечественников. Двести пятьдесят тысяч пеших воинов и восемь тысяч всадников пришли на помощь осажденной Алезии.
Радости галлов Верцингеторига не было предела. Все по-разному выражали свои чувства: обнимались и награждали друг друга ударами щитов или кулаков, смеялись и плакали, выкрикивали угрозы римлянам и слова благодарности соотечественникам по ту сторону вражеских укреплений.
Лишь стража городских ворот работала не покладая рук. Воины очищали дорогу перед воротами от сотен трупов. Иссохшие тела стаскивались в одну кучу. Затем ее обложили хворостом и подожгли.
Налетевший порыв ветра понес дым с запахом горелой разлагающейся плоти в сторону Алезии. Ликовавшие на стенах воины зашлись в удушливом кашле. Многие вытирали слезившиеся от дыма глаза.
10. Курион в лагере Цезаря
– Гай Юлий, – среди ночи влетел в палатку Цезаря центурион Ацилий, – поймали лазутчика. Он назвался Гаем Курионом и требует встречи с тобой.
– Почему ты принял его за лазутчика?
– Римлянину невозможно проникнуть сквозь целые тучи галлов.
– Человеку, пожалуй, невозможно, но Гаю Куриону это вполне по силам. Веди ко мне своего лазутчика, – приказал Цезарь.
Вошедший действительно оказался скандально известным народным трибуном. Впрочем, узнать его было делом непростым: пышные черные волосы, сводившие с ума первых римских красавиц, оказались испачканными запекшейся кровью и песком; левый глаз превратился в синее пятно и смотрел сквозь узкую щелку; разбитая губа опухла и кровоточила. Правой рукой знаменитый римский щеголь держался за грудь. Два здоровенных стражника ухватили его повыше локтей и едва не волоком тащили к проконсулу.
– Спасибо, Цезарь, за теплую встречу, – попытался улыбнуться разбитыми губами Курион, – даже, я бы сказал, горячую встречу.
– Кто тебя так отделал? Галлы? – полюбопытствовал проконсул.
– Если б галлы – не было так обидно, – Курион бросил полный ненависти взгляд в сторону легионеров и центуриона. – Подлецы, сломали мне ребра.
– Почтенный трибун, ты сам видишь: в каком положении находятся мои легионы. Уж прости, не каждый воин способен узнать ночью блистательного Гая Куриона, тем более если раньше и в глаза его не видел, – Цезарь приказал легионерам, продолжавшим удерживать ночного гостя. – Да отпустите же вы наконец народного трибуна!
Объяснения Цезаря, похоже, Куриона не устроили, и он немедленно воспользовался обретенной свободой. Пленник молниеносно нанес удар в пах центуриону Ацилию. Тот согнулся от боли и получил новый удар в лицо. Курион вознамерился продолжить экзекуцию, но Цезарь перехватил его руку.
– Довольно. Судя по тому, как ты расправляешься с моим центурионом, ребра должны быть целы. Однако на всякий случай не стоит совершать резких движений, – посоветовал проконсул.
Курион попытался освободить руку, которую продолжал удерживать железной хваткой Цезарь. Впрочем, попытка была довольно слабой.