Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги
Шрифт:
Октябрь 1921 г.
Покончен с миром расчет… Я – монахиня. Еще не совсем, с канонической точки зрения [14] ; еще не произнесены связующие навек обеты; еще возможен возврат в мир, если б я того пожелала. Но никогда, никогда не проснется во мне это желание. Как крепка уверенность в том, что, наконец-то, найден жизненный путь, искомый так давно и так страстно! Знаю – будут еще впереди моменты неудовлетворенности, тоски – того, что Отцы-наставники монашеской жизни называют грехом уныния. Все это еще впереди и, несомненно, будет. Но как бы ни мешали такие моменты уныния монашескому совершенствованию, никогда не вылиться им у меня в форму сожаления о мирском житии. Были, конечно, в прошлом полосы света и радости; о них я могу хранить благодарное воспоминание. Но их все равно никогда не воскресить. Как легко оторваться от мира, когда во всем мире нет ничего, к чему чувствовалась бы привязанность. Как все постыло, как все ненавистно! Так велико это отвращение ко всей мирской обстановке, что иногда я сама прихожу в недоумение и задаю себе вопрос: да уж не это ли отвращение имеет решающее влияние на меня? Не ухожу ли я из мира
Итак, путь исканий завершен. Я – монахиня.
В числе моих недоуменных вопросов возникает передо мною вопрос об этой тетради. Сдать ее? Уничтожить? И то и другое можно сделать без сожаления. Но почему-то не хочется этого сделать. Быть может, у меня будет иногда являться желание записать какую-нибудь отдельную мысль, зарегистрировать какое-либо впечатление своей новой жизни. Монахиням не возбраняется вести дневник – наоборот, это даже поощряется. И хотя я никогда не вела дневника, эта тетрадь отчасти заменяла его. Буду продолжать изредка эти беседы с самой собой, насколько это позволит мой старинный враг – недосуг. Не стоит начинать заново – все равно я сюда заношу только отдельные мысли. Как в книге моей жизни, глубокий мой внутренний перелом мало отмечен с внешней стороны, и люди часто видят во мне не то, что я есть, а то, чем я была; так и в этой сокрытой от взоров людских книге пусть ограничивается перемена перевернутой страницею: мне одной известно, насколько разнится содержание былого от настоящего и будущего, и именно потому, что я это знаю, не стoит прибегать к таким внешним признакам, как замена одной тетради другою».
14
Устав общины Святого Духа, еще не был утвержден Римом. К тому же постриг Юлия примет только в марте 1922 г. (с именем Юстины).
Эта «новая страница» принимает вид диалога, или скорее диспута, нового «я» Юлии с ее «не я» (ее прежним «я»), которое сурово напоминает новому «я» об ограничениях, которые накладывает выбор монашеской жизни, которое будит в ней страхи и сомнения. Во второй части книги мы полностью публикуем этот необычайный диалог, выражающий трагическое раздвоение. Для этого disputatio, или психомахии (сражения в душе), имеются образцы, и Юлия о них упоминает: «Монологи» [15] и «Исповедь» Блаженного Августина или спор Ивана Карамазова с чертом. В «Монологах» (созданных между ноябрем 386 г. и апрелем 387 г.) это Разум (как и у Юлии) ведет диалог с Августином:
15
Soliloquia (лат.), от loquor – «говорить» и solus – «один». Слово, изобретенное Бл. Августином, означает «беседу с самим собой». Августин считал, что истину лучше всего искать через вопрошание и ответ на вопрос. См. у Платона: «Я называю так рассуждение, которое душа ведет сама с собою… сама себя спрашивая и отвечая, утверждая и отрицая» (Теэтет. 189 е. Пер. Т. В. Васильевой).
«Долго и о многом размышлял я сам с собой, исследуя и себя, и свое благо, и то зло, коего следовало избегать. И вдруг я услышал голос, звучащий то ли снаружи, то ли внутри меня, мой ли собственный, а, возможно, и не мой – не знаю» [16] .
Но в противоположность Юлии Данзас, для которой разум (интеллект) препятствует вере, Августину еще не хватает интеллектуального постижения Бога. В качестве источника диспутов Юлии можно еще привести диалоги ученика с Иисусом Христом в «О подражании Христу» Фомы Кемпийского и в его «Soliloquia» («Монологах»), но это диалоги поучительные, это не поединки, как у Святого Августина или Достоевского.
16
Блаженный Августин. Творения. Об истинной религии. СПб.: Издательство «Алетейя и К». УЦИММ-Пресс, 1998. Т. 1. С. 373.
Будучи еще «прикованной к земле», Юлия нашла в «Исповеди» Святого Августина те же сомнения: нужно ли отважиться (см.: «Исповедь», VIII, xi, 25–26, указ. соч., с. 948–949), отречься от «воинства века» (IX, viii, 17, с. 967), чтобы «вступить в воинство Божье» (в монашескую жизнь), (VIII, v, 11, с. 937); она познала такое же раздвоение, как Августин, – между ветхим человеком и новой, просвещенной душой. Святой Августин говорит: «Два желания борются во мне, одно – плотское, другое – духовное; и раздор между ними разрывает мне душу» (VIII, v, 10). Если для Августина самое трудное – следовать чистоте, то для Юлии – отказаться от научной карьеры. «Не хотеть того, чего хотел я, и хотеть того, чего хотел Ты» (IX, I, 1, с. 953). Для Юлии, как и для Августина, человек может обратиться к Богу только потому, что Бог обратился к нему ранее: это центральная тема августинского богословия.
После своего обращения Юлия скажет своему прежнему «я»: «Я больше не хочу быть стоиком… Я хочу быть просто христианкой…» При том, что, несомненно, стоицизм ее подготовил, выковал ее для того, чтобы пойти по «узкой колее» монашеской жизни и защиты христианства от большевиков: «Христианская мораль ставит во главу угла чувство долга, подобно стоикам, но в выполнении этого долга видит святую радость – какой не ведал стоицизм» (Наедине с собой, с. 120).
Эта последняя часть «Наедине с собой» по своему значению является бесценным документом, так как в нем содержится ряд автобиографических признаний и элементов психологического самоанализа, которые сами
Мы снова встретим эти темы в другом неизданном дневнике, полностью посвященном описанию мистических переживаний его автора.
Иустина, Иустина! Путь души к Богу [17] («Неизреченное»)
Эта неизданная и недатированная рукописная тетрадь на шестидесяти страницах [18] под каллиграфически выписанным названием «Неизр?ченное» соответствует решению Юлии посвятить себя, под именем Иустина, религиозной жизни. 25 марта 1922 г. Ю. Данзас дала обет. Он совпадает с последними страницами «Наедине с собой», но там и намека нет на этот дневник. «Неизреченное» является исключительным свидетельством настоящего переживания мистического союза души с Богом: поиски «Божества», начатые с гностицизма, в конце концов сходятся в распятом и воскресшем Христе. Этот текст, не имеющий аналогов в русской духовной литературе (преимущественно аскетической, за некоторыми исключениями – такими, как Серафим Саровский), является одновременно и самоанализом, и молитвой и представляет собой провиденческую интерпретацию всей прошлой жизни Юлии. Во второй части мы дадим его полностью.
17
Мы заимствовали этот заголовок у книги св. Бонавентуры (Itinerarium mentis in Deum, 1259).
18
РО ИРЛИ. Ф. 451. № 2.
Юлия с ранних лет ощущала присутствие в мире зла и страдания [19] :
«Чудилось мне, что слышу все стоны и вопли страждущего мира – стоны убиваемых и истязаемых, и больных, и тех, над кем издеваются и кого насилуют, – и вопли женщин рожающих, и детей рожденных на страданье, и крик каждой раздавленной собаки, каждой подстреленной птицы, каждого животного, убиваемого для потехи человека, для пищи человека или другого животного…» (с. 48).
Загадка зла вездесуща и у Августина: «Где же зло и откуда и как вползло оно сюда? В чем его корень и его семя? Или его вообще нет? Почему же мы боимся и остерегаемся того, чего нет?» (VII, v., 7). Юлия пишет: «…становился мне ненавистным мир, построенный на страдании, на взаимном пожирании всего живущего…» (с. 49). Она прекрасно видела иллюзорность и лживость мира, в котором жила, где никому не нужна была душа ее – только тело… (с. 41). Она тосковала по истинной и единственной Реальности, ощущала зов следовать за Христом – зов, который она долгое время оставляла без внимания и источник которого обнаружила лишь гораздо позже. По-видимому, это было не стремительное обращение, а постепенное прозрение под влиянием чтения гностической литературы, придворной жизни с ее тщеславием, войны с ее потоками крови, Источника света, искупающего страдания: «Я поняла тогда, что вся моя жизнь была тоскливым, страстным ожиданием этого призыва» (с. 20).
19
Слова «страдание», «скорбь», «боль» и «болезненно» употребляются соответственно 68, 19 и 21 раз. 49 раз говорится о «радости».
Чтобы достичь этого озарения, Юлии пришлось очистить свое «я» от «внешней оболочки» (с. 5), от гордыни («гордыня не давала мне склониться под благим игом Твоим», с. 23), отринуть цепи своей индивидуальности, отдать Богу все свои способности и интеллектуальные дарования, а в конце концов – отказаться от своей воли ради воли Божьей в исполненном любви самоотречении, описываемом мистиками со времен «Песни песней»: «Господи, вся, вся, вся я Твоя! Возьми меня, испепели, уничтожь в Себе…» (с. 40).
Но «разум», который Юлия слагает к ногам Христа, не принадлежит ли уже Христу, как и иные ее способности? (с. 27), не Он ли обогатил ее разум, не Он ли раскрыл ей «зрелище веков минувших, дабы и в них прозрела бы я неисповедимые пути Твои» (аллюзия на ее исторические исследования) (с. 28)? Но я «злоупотребляла тем, что Тебе, а не мне принадлежало» (с. 29). То же самое о чувстве прекрасного, которое также имеет божественное происхождение: «…все от Тебя, и все к Тебе возвращается по хотению Твоему» (с. 31). Надо «отстранить от меня все то, что не Ты…» (с. 4). На сомнения и вопрошания Юлии Христос отвечает несколькими фразами: «Я всегда с тобой… […] Хочу тебя всю, всю тебя заполню Собою» (с. 40); «Ты идешь вверх и потому познаешь ныне в твоем восхождении ко Мне высшие формы страдания» (с. 43); «Ego ante te ibo: Tu me sequere» [20] (с. 45). Речь идет не о том, что Юлия «слышит голоса», – скорее, это диалог души с самой собой, то, что святой Иоанн Креста называл «внутренние слова».
20
Я пойду перед тобой (Ис.: 45: 2): Иди за Мною (Ин. 21: 19).
Итак, дорога к Свету сначала проходит через темноту, страдание – это «очистительный путь» созерцающих. Святой Иоанн Креста писал про «„темную ночь чувств“, которая есть умерщвление желаний, чтобы душа могла дойти до единения с Богом» [21] . Юлия принимает то же испытание: «…только погрузившись в эту тьму, пережив и преодолев ее, возможно узреть зарю Твоего света. Только через ночь идем мы к
21
Св. Иоанн Креста. Восхождение на гору Кармель. См.: Saint Jean de Croix. La montee du Carmel // OEuvres spirituelles. Paris: Seuil, 1947. P. 28.