Юми и укротитель кошмаров

Сандерсон Брендон

Снаружи стояла Лиюнь, как всегда выглядевшая безупречно, в широком темно-красном платье с белым бантом. Ни одного волоска не выбивалось из идеальной прически. При этом она выглядела… более изможденной, чем обычно. Под глазами появились мешки. Плохо выспалась?

Лиюнь вошла в кибитку, оставив деревянные сандалии снаружи, и преклонила колени перед Художником, внимательно его осматривая.

– Вы бледны, – заметила она. – Очевидно, еще не поправились после той… болезни. Возможно, вам следует еще поспать,

а потом начать день заново. После того как вспомните, кто вы такая.

– Я помню, – ответил Художник и злорадно сунул в рот еще риса. Ох уж эта женщина… – Лиюнь, скажите, имею ли я, как йоки-хидзё, право есть самостоятельно?

– Вы благословлены духами, – ответила Лиюнь, подчеркивая каждое слово. – Вам дарована мудрость по собственной воле следовать их указаниям.

– А если эта мудрость привела к тому, что я стала есть без посторонней помощи? – Он съел еще немного. – Сегодня у меня работы нет, только тренировки. Что вы сделаете, если мне захочется немного расслабиться?

– Я буду следовать за вами, так как несу за вас ответственность. В надежде, что вас не признают непригодной.

Юми снова начала задыхаться.

Художник не отступался. Манеры Лиюнь раздражали его. Есть такие люди-комары – если даже не выведут вас из себя постоянным жужжанием, стоит им начать сосать кровь, как вам сразу захочется их прихлопнуть. Художника бесило, что Лиюнь никогда прямо не говорит о своих намерениях, обходясь холодными полунамеками. Не женщина, а концентрированное высокомерие.

– По-вашему, я непригодна? – спросил он.

– Это не мне решать. – Лиюнь склонила голову в притворной, как показалось Художнику, покорности. – Я лишь слуга.

– Замечательно, – сказал Художник. – Тогда вот как вы мне сегодня послужите. Проследите, чтобы во время трапезы меня никто не беспокоил. Я хочу подумать, как быстрее восстановиться.

– Если вы действительно этого желаете, – медленно произнесла Лиюнь, – и уверены, что на самом деле не хотите следовать должным правилам.

– Отлично, спасибо, – сказал Художник. – Увидимся на ритуальной площадке. Спасибо за помощь.

Лиюнь поднялась и застыла, нависнув над ним.

Он понял намек. И бросил его обратно, ей в лицо:

– А может, раздобудете кисточку, немножко туши и бумаги? Сложите у святилища. Мне что-то порисовать захотелось.

– Порисовать… – сухо повторила Лиюнь.

– Да, порисовать. Благодарю.

Не дождавшись реакции на свою угрожающую позу, Лиюнь, пусть и неохотно, удалилась. Дверь захлопнулась; Художник подполз к Юми.

– Эй! – окликнул он. – Видишь, все хорошо. Она обязана мне подчиняться.

– Я… с трудом… сдерживаюсь… чтобы… не закричать, – задыхаясь, произнесла Юми. – Оставь… меня.

Ну и ладно. Ее мир, ее правила и все такое. Покончив с едой, Художник распахнул

дверь и кивнул ошеломленным служанкам, по-прежнему дожидавшимся снаружи:

– Идем.

Они раскинули веера и поспешили за ним к холодному источнику. Секунду спустя из кибитки выдернуло Юми. Художник остановился. Ведь удлинила же Виньетка привязь. Они проверяли…

«Удлинила ее на моей планете, – подумал он. – Здесь, наверное, не работает».

Это было некстати, но Юми просила не трогать ее, поэтому Художник промолчал. Он продолжил путь к источнику, таща Юми за собой. Прибыв на место, служанки сразу же стали раздеваться, но он их остановил.

– И мыться я тоже буду сама, – сказал он. – Давайте мыло… Спасибо. Да, оставьте мою одежду вон на том валуне. Я вас позову, когда буду готова идти к святилищу.

Служанки остолбенели. Он ободряюще улыбнулся и кивком приказал им удалиться. Когда они ушли, начал раздеваться. Юми повернулась к нему спиной, как поступал он, когда переодевалась она, но ее жест был многозначительным. Этих значений хватило бы на энциклопедию.

Он взял поднос с мылом, который мог держаться на плаву, и шагнул в прохладную воду. Художник помнил, в каком порядке нужно применять средства для омовения, и четко следовал ему.

Юми осталась у края водоема. Возник соблазн втащить ее в воду, но Художник поборол его.

– Я решил, – сказал он, намыливаясь, – послушаться тебя. Принять свою роль в твоем мире.

Юми не ответила.

– Раз я здесь, – продолжил Художник, – это означает, что твои духи выбрали меня. Я считал себя суррогатной йоки-хидзё, но ошибался. Я избранный, как и ты. Просто со мной это случилось в более старшем возрасте.

Он взял другое мыло, порошковое, алого цвета. Порошок слегка царапал кожу, и пришлось встать там, где помельче, чтобы дотянуться до нижних частей тела.

Затем он снова погрузился в воду. Юми со вздохом повернулась к нему, сидя на краю. Художник застыл, стесняясь своей наготы, но Юми смотрела не на него, а на свои опущенные в воду ноги. Впрочем, это всего лишь Юми. Чего стесняться? Он взял очередное мыло.

– Хочешь сказать, что теперь тебе не все равно? – спросила Юми. – Но при этом ты решил нарушить порядок?

– Если я избран духами, то почему не могу сам принимать решения? Разве у меня нет такого права?

– Право у тебя есть, – ответила Юми, – но ты не можешь им пользоваться.

– Юми, это верх (низким стилем) лицемерия. – Он покачал головой. – Если я вправе принимать решения за себя, причем на законных основаниях, то мне не должны препятствовать. Лиюнь обязана позволить нам это, даже если сама не согласна. Иначе ее уверения в том, что конечное решение за нами, – ложь. – Он покосился на Юми. – А я знаю, как ты относишься ко лжи.