Юми и укротитель кошмаров
Шрифт:
Наконец Юми вздохнула, стащила с себя громоздкую ночную рубашку (Художник не понимал, как на этой чрезмерно жаркой планете люди могут спать в одежде из такой плотной ткани) и белье и шагнула в водоем. Он придвинул к ней поднос с мылом, чтобы Юми могла сделать духовные версии. Ей нравился этот привычный процесс, несмотря на то что за считаные минуты те исчезали у нее из рук.
Они вершили привычный ритуал, как полагается, моясь спина к спине в десятифутовом водоеме. Художник время от времени передавал Юми поднос.
– Я не могу опровергнуть твои умозаключения, –
– Это потому, что ты слишком привыкла к такой жизни, – объяснил Художник. – Тебе она кажется нормальной. Иногда только посторонний может заметить, насколько все плохо.
Он услышал, как она окунулась с головой, чтобы смочить волосы, затем выпрямилась. Когда Юми повернулась к Художнику, он подвинул к ней мыло. Она протерла глаза и откинула волосы назад.
– И это, по-твоему, то загадочное нечто, в чем мы сходимся? – спросила она. – Ты заставил меня ждать целый день, чтобы продемонстрировать пренебрежение благопристойностью и правилами приличия? Такое «откровение» на тебя снизошло?
– Мы сходимся в том, – ответил Художник, намыливая волосы, – что нужно иногда расслабляться. Ты сходила поесть с ребятами. Я решил поесть сам.
– Это противоположные действия.
– Но причина у них одна.
– По-моему, можно лишь с большой натяжкой утверждать, что мы в этом сходимся.
– Я решил так сказать забавы ради.
– И забавы ради поставил всех в неловкое положение?
– Разумеется. – Он с улыбкой оглянулся через плечо. – Не знаю, как тебе, а мне было весело.
– Что тут веселого?
– Да просто весело. – Он пожал плечами.
– Художник, ты знать не знаешь, что такое юмор, – покачала головой Юми.
(Она, конечно, была в корне не права. Помните, что сказал поэт? «Не позволяйте чувству юмора мешать хорошим шуткам». Этим поэтом был я. Он сказал это прямо сейчас.)
Затем оба легли на спину и немного покачались на воде, почти не разговаривая. Выбравшись из бассейна, Художник протянул одежду Юми, чтобы та скопировала ее. К счастью, уже надетая одежда никуда не исчезала. Знать бы почему. (Штука в том, что они машинально объединяли одежду со своим актуальным образом, но это к делу не относится.)
Одеваясь, они ради приличия снова встали спиной к спине. Это было забавно, ведь одевание – далеко не самая нескромная часть ритуала.
Художник долго мучился, завязывая бант на платье. Сначала затянул его слишком туго, затем чересчур ослабил и в недоумении уставился на Юми, которая, по обыкновению, легко завязала свой бант простым узлом.
Юми развела руками:
– По крайней мере, я не прогнала людей, которые могут завязать его правильно.
Справедливое замечание.
Вскоре служанки отвели их к святилищу в саду, где парящие деревья толкались, как люди в очереди за билетами на концерт. Всякий раз по приходе сюда Художнику становилось стыдно, ведь они с Юми прерывали работу садовников. Впрочем, кто знает, вдруг те не имели ничего против вынужденных перерывов?
Лиюнь было не видать – медитировать йоки-хидзё
– Зачем это? – спросила Юми, указывая на принадлежности.
– Ну, – ответил Художник, – ты постоянно напоминаешь, что во время медитации нужно очистить разум…
– Это так.
– …что абсолютно невозможно…
– Еще как возможно.
– Но я вспомнил, что иногда мне удается почти избавиться от лишних мыслей. – Он поднял кисть. – Когда рисую.
Юми наклонила голову, с любопытством наблюдая, как он разворачивает свиток, встает на колени и принимается рисовать. Художник ждал, что Юми начнет его упрекать. Раз ей не понравилась его утренняя импровизация, то теперешнее занятие уж точно не придется по душе. Сейчас не рисовать он должен, а кланяться духам или что-то в этом роде. Он еще не совсем понял смысл этой части ритуала.
– Ты в самом деле стараешься, – к его удивлению, тихо промолвила Юми. – Вижу, ты серьезно подумал.
– Очень серьезно, – подтвердил Художник, быстро водя кистью по бумаге.
Несколькими легкими взмахами он начертил кривые линии.
Юми присела рядом.
– Когда я рисовала стебли бамбука, я… находила ритм, и время пролетало незаметно. Почти как в медитации.
– Вот! Значит, я прав!
– Это неправильно, – возразила Юми. – Ты не должен ничего делать. Но… в то же время это правильно.
Медитация
Она наклонилась, чтобы лучше рассмотреть рисунок. Художник пытался минимальным количеством мазков изобразить лицо.
– Это Хванчжи? – спросила Юми.
– Ага. Есть особая техника упражнений, позволяющая лучше видеть формы и черты того, что тебя окружает. Чем меньше штрихов используешь для изображения человека, тем лучше.
– Кажется, это просто, – сказала Юми. – Как будто ты избегаешь лишнего труда, затрачиваемого на полноценную картину.
– Сложнее, чем кажется, – ответил Художник. – Сродни сложению стихов с минимальным количеством слогов.
Юми это сравнение не убедило.
– Вышло симпатично. Но на мой взгляд, как-то небрежно. Не знаю, чем такой рисунок поможет против кошмаров.
– Он и не поможет.
– Тогда зачем…
– Эй! – перебил он и подмигнул. – Я тут медитировать пытаюсь.
Ответным взглядом Юми можно было бы вскипятить воду.
Конечно же, Художник поспешил зарисовать ее выражение – губы, глаза, овал лица. Чтобы оставить на бумаге правильный образ, ему потребовалось лишь несколько быстрых мазков. Художественная скоропись – отдельная форма искусства.