Юность подарит первые шрамы

Крамер Стейс

Несмотря на всю жестокость, бесчеловечность Никки по отношению к О’Нилл, Джел продолжала ее любить. Как обреченный наркоман пускает по вене любимый яд, как алкоголик с гниющей печенью глотает поганое пойло, так и Джел тянулась к Никки. С ней ее жизнь была похожа на полноводную реку, а без нее – на затхлое болото с надоедливой вороной, кружащей над ним. Браяр Шаад, новая соседка Джел, была той самой вороной.

– Слушай, а давай я буду называть тебя Вирой? По-моему, это имя звучит оригинально.

– Мне все равно, – вздохнула Джел.

– Отлично. Значит, так, Вира, у меня есть две просьбы. Первая: перестань, пожалуйста, пшикаться этими ужасными духами. Их аромат напоминает бабкину

пропердь.

– Что, прости?..

– Бабкина пропердь. Ну знаешь… такой специфический запах, который исходит от стариков.

– Боже…

– И вторая просьба: мои вещи не помещаются в шкаф, поэтому я положу их в твой.

– В моем тоже нет места.

– Ничего страшного, я решу эту проблему. Нужно просто избавиться от некоторых твоих вещей. Например, от этого свитера. Он отвратительный, ты же сама понимаешь. Я его утилизирую. И еще…

Джел была так разъярена, что с удовольствием воткнула бы одну из своих вязальных спиц в рот Браяр, да так глубоко, чтоб острие вышло через затылок.

– Ну, как вам живется с новыми соседками? – спросила Диана, когда вся четверка собралась за их столиком в столовой.

– Потрясающе! Вы знали, что у Эсси есть чемоданчик с травкой?

– Да ладно? – поразилась Калли.

– Да. Так что теперь пребывание в «Греджерс» для меня будет сплошным кайфом.

– Джел, а ты как? – поинтересовалась Диана.

– Тоже неплохо. Браяр, оказывается, очень милая и интересная. Мы быстро нашли общий язык.

– Да? Тогда, может, ты пересядешь к своей новой подружке? – предложила Никки. – А Эсси займет твое место.

Никки не стала дожидаться ответа, тут же помахала Эсси, приглашая ее за столик. Джел молча встала, отнесла поднос с нетронутой едой и вышла из помещения. После этого инцидента Джел редко посещала столовую. Она продолжила худеть. Иногда позволяла себе полакомиться йогуртом или одной-единственной печенькой, но еда надолго в ней не задерживалась. Джел тут же избавлялась от нее уже известным вам способом. Как бы парадоксально ни звучало, но Джел нашла свое спасение в самоуничтожении. Ее тело продолжало иссыхать, запасы ее сил постепенно истощались, и, безусловно, ссора с Никки уже мало волновала ее, когда голод калечил все ее внутренности и ломал все жизненно важные процессы.

– Вира.

Джел остановилась посреди коридора, медленно повернулась на голос, окликнувший ее.

– Теперь тебя ведь так зовут? – насмехалась Никки.

– Да. Мне нравится, – бесстрастно ответила Джел.

– Не сомневаюсь. Я заметила, что ты снова перестала есть.

– Какая тебе разница?

– Действительно, никакой. Я тебя раскусила. Ты таким образом пытаешься привлечь к себе внимание. Хочешь, чтобы я бегала за тобой и кормила с ложечки? Ну уж нет. Я больше на это не куплюсь. Мори себя голодом сколько угодно. Хоть до смерти. Мне плевать. Ты для меня уже умерла.

Никки не знала, что Джел выпила больше пяти таблеток «Флоры» за раз, и поэтому она не придала никакого значения ее словам. Также никто не догадывался, что Джел в принципе утратила интерес ко всякому проявлению жизни.

Она лишь хотела исчезнуть, и ей это почти удалось.

Глава 32

В тот воскресный вечер Вандевер – поместье, в котором жила чета Патридж, стало пристанищем представителей высшего света. Друзья, коллеги Джулиана, знакомые Крейны, приятели Роберта собрались в Вандевере по случаю дня рождения единственного наследника семейства Патридж. Диана долго настраивала себя на это мероприятие, в котором ее роль была крайне важна. Она должна была сопровождать Джулиана повсюду, быть приветливой с его гостями, замуровать в душе холод, растопить в себе самые нежные

чувства, которые Диана обязана была испытывать к имениннику. Джулиан выбрал ей платье – белое, длинное, атласное, с двумя тонкими, едва заметными бретелями, что на спине переплетались между собой в элегантный бантик; с открытыми плечами и длинными рукавами, в которых в области локтевого сгиба были перфорации для рук, таким образом, остальная ткань спускалась до самых пяток, и когда Диана шла, рукава развевались – и казалось, что у нее есть крылья. Также Джулиан приказал ей распустить волосы – уж очень он любил ее с распущенными волосами, и велел не портить лицо косметикой, разрешил ей лишь накрасить ресницы, и то слегка, чтобы не испортить их девственную красоту. Диана выполнила все требования Патриджа. Выглядела она бесподобно, но из-за того, что Джулиан был автором ее образа, она чувствовала себя отвратительно, в очередной раз убедившись, что Патридж относится к ней как к игрушке: он наряжает ее, «таскает» вечно с собой, чтобы похвастаться перед друзьями, и «ломает», слишком увлекшись своей игрой.

– Услада для глаз. Да, Аннемари? – спросила Крейна Патридж, любуясь сыном и его возлюбленной, что танцевали в окружении гостей под медленную, красивую музыку.

– Да. Наши дети созданы друг для друга, – ответила Аннемари, сканируя взглядом каждое движение Дианы.

– Диана безупречна. Она взяла от тебя все самое лучшее.

– Крейна, ты заставляешь меня краснеть.

– Вот только… Однажды Джулиан признался мне, что ему бывает непросто с Дианой.

– Непросто? В каком смысле? – заволновалась Аннемари.

– Диана порой жестока, капризна, и было несколько случаев, когда Джулиан краснел из-за нее, так же как и ты сейчас… только от стыда.

Легкая улыбка, прежде украшавшая лицо миссис Патридж, исчезла, и выражение ее лица тут же стало грозным. Аннемари испугалась столь резкой перемены настроения Крейны.

– Аннемари, ты бы поговорила со своей дочерью. Я не хочу, чтобы мой сын страдал.

– Но ведь Джулиан сам выбрал Диану, и он прекрасно знал о том, какая она непокорная.

– Так и есть, – сказала Крейна, а после сделала глоток шампанского, поморщилась, когда в нос ударили газы, и продолжила: – Просто Роберт возлагает большие надежды на брак наших детей. И не забывай, как он относится к Алэсдэйру. Я знаю, что твой муж давно мечтает стать частью нашей династии. Не хотелось бы рушить его мечты, – и снова появилась улыбка.

Крейна, заметив, что Диана и Джулиан закончили танцевать, поспешила к сыну.

– Диана!

– Да, мама? – остановилась Брандт около матери.

– Как у вас дела?

Диана взглянула на мать и не могла понять: она взволнована, расстроена или же раздражена, настолько было странным выражение лица Аннемари.

– Все замечательно. Только на последней минуте танца я подвернула ногу, и теперь она жутко болит.

– Меня не интересует твоя нога. Как у тебя с Джулианом? – спросила мать, нервничая.

– …Я же сказала, все замечательно.

– Надеюсь, ты мне не врешь, потому что, если вдруг что, Джулиан побежит жаловаться Крейне, а та сразу обо всем доложит Роберту, и…

– Мама, я поняла тебя, – прервала Диана мать, не в силах слушать очередные нотации.

– Терпи Джулиана как свою больную ногу. Ты ведь не отрубишь ее только из-за того, что она доставляет тебе дискомфорт? Вот так же и с Джулианом. Он – часть тебя. Если избавишься от него – будет очень больно.

Диане стало дурно от тяжелого взгляда и слов матери. Она была напряжена, как натянутая струна, не могла шевельнуться, точно Аннемари приставила острие кинжала к ее шее, и стоит ей один раз ошибиться, как холодная сталь войдет в ее плоть одним резким движением.