Юность

Почивалин Николай Михайлович

Сердечно попрощавшись со стариком, Кузнецов с Наташей отправились в путь.

В лесу было тихо, свежо. На траве лежала тяжелая роса, влажно блестели листья.

Шли молча. Лейтенант шагал вслед за Наташей и думал о том, какие неожиданные случаи готовит жизнь.

Ему предстояла неведомая, может быть, полная опасностей дорога, но было легко и радостно от сознания, что на родной земле живут честные, гордые люди, и в неволе верные своей Родине.

Потянуло речной свежестью, вскоре узкая лента реки блеснула между сырыми стволами деревьев.

Вода в речке в этот ранний час казалась синей.

– Какая синяя!

– По утрам всегда так. Мы ее так и зовем - Синяя речка.

Вскоре девушка остановилась.

– Вот тут и перейдете - тут мелко. А там - прямо да прямо. Верст через двадцать будет село Алексеевка.

Зайдите в крайний дом, у самого овражка, спросите Гордеевых. Скажите от нас. Это наш дядя. А это вам на дорогу.

Девушка протянула Кузнецову небольшой, туго набитый сверток.

Лейтенант взял сверток в руки, посмотрел в ясные большие глаза девушки и почувствовал, что ему грустно расставаться с ней.

– Что же, Наташенька, до свидания. Спасибо вам за все - за жизнь спасибо!
– и, решившись, крепко прижался губами к смуглой руке девушки.

Наташа зарделась.

– Ну, что вы, сердиться буду!

Она отняла руку, улыбнулась и пошла назад. Потом обернулась, помахала платком и исчезла среди зарозовевших под первыми лучами стволов.

– Вот и все, - говорит Кузнецов. Он зажигает папиросу, приподнимается на локте.
– Как сейчас, перед глазами стоит. Помирать стану - не забуду!

– Слушайте, лейтенант, можно об этом написать?

– Как хотите, - уже равнодушно говорит Кузнецов и устало опускается на кровать.

В коридоре сталкиваюсь с комиссаром.

– Как беседа, состоялась?

– Да, конечно.

– Разговорились, значит?
– комиссар немножко удивлён.

– Отлично разговорились. Спасибо вам. Чудесный у вас народ!

– Народ!
– улыбается комиссар.
– Золотой народ, советский!

7

Машенька разбирает почту.

– Прохорову, Прохорову, Прохорову... Пять штук - получайте!

Письма все из частей: с овальными штемпелями полевой почты. Очерк "Девушка с Синей речки" неожиданно для меня получил одобрение читателей. Сказалась тут, конечно, и помощь Метникова: по его замечаниям я дважды переписал очерк заново. Нынешние письма, как и семнадцать других, полученных в последние дни, - отклики солдат. Содержание писем самое разное. Это и бесхитростные, трогающие сердце похвалы - "ловко написано", и вопросы, где живет девушка с Синей речки, что сейчас с ней, и просьба сообщить адрес лейтенанта Кузнецова. К сожалению, летчик уже эвакуирован.

– Довольны?

– Очень доволен.

– Тогда, - Машенька помахивает желтым конвертом, - премирую вас! Почерк женский. Обратный адрес...

Выхватываю письмо. Торопливый, разбросанный почерк Оли начинает звучать живым голосом.

"Здравствуй, родной!.."

Не знаю, как кто, а я люблю читать письма наедине.

Набрасываю

полушубок, выхожу на крыльцо.

На улице тепло. С крыш падают тяжелые капли, нетнет да грохнется, сверкнув на солнце, стеклянная морковина сосульки.

"...как долго идут письма! Знаю, что нельзя, а хочется знать, где ты. Западный фронт большой. Я иногда смотрю на карту, найду какой-нибудь городок, о котором никогда не слышала, и думаю: "А может, ты здесь?"

Новый год встретила невесело: тебя нет. Вечер у нас был, но мне пришлось уйти. Похварывает мама - надо быть с ней. Сейчас ей получше. Она тебе передает привет.

Ты спрашиваешь, что нового в городе? Да ничего, Сережа. Мы живем вашими новостями. День начинается сводкой, кончается сводкой: что на фронте? Наши заводские помогают вам неплохо: задания перевыполняем.

Иногда пройду по цехам, и такая меня гордость берет!

Женщины, девчата, очень много ребят, почти мальчишек, - а как работают! Ты прав, Сережа, - чудесные у нас люди!

Знаешь, я только сейчас начинаю понимать, что такое война. Появился у нас на заводе новый работник. Макаров его фамилия. С первого дня был на фронте, потом ранили, вот он к нам и попал. Пошли мы вчера с ним в горком, он по дороге и говорит: "Знаете, Оля, у меня семья погибла". Представь себе, у него была жена, маленькая дочка, и в первый же день войны они погибли под бомбежкой. Так мне его жалко стало!.."

– Письмо читаете?
– Да, письмо.

Пресс тяжело поднимается по ступенькам, становится рядом. Лицо у него расстроенное, Он ловит ладонью каплю, растирает ее.

– Гуария убили, - негромко говорит он, - Как убили?!

– Так, убили. В атаке...

Созывается внеочередное совещание.

Мы сидим, тесно прижавшись друг к другу, подавленно молчим. В сторонке сидит сумрачный Кудрин.

Пресс ходит по комнате, изредка останавливается, суховато говорит:

– Я предупреждал: не геройствовать!.. Толку от такого геройства мало, вред - большой... Учитесь владеть лучше своим оружием - пером... И не забывайте, что это - оружие!.. Принимать участие в боевых действиях без прямой необходимости запрещено. Все!

Слово берет Левашов.

– Я чувствую себя особенно виноватым в происшедшем. Мне надо было после командировки поговорить с вашими работниками... Рассказать, почему я принял участие в атаке... По-товарищески предупредить, что я, кадровый военный, участвовал в боях и раньше. Ничего этого по ложной скромности не сделал. Очень тяжело брать на себя такую вину...

– Сделанного не поправишь, - хмуро говорит Кудрин.
– Войн без жертв нет.. Другое дело, чтобы их было меньше... Я, товарищи, думаю вот о чем. Мы все нэ только журналисты, но прежде всего солдаты. В любой день, в любой час может сложиться такая обстановка, -когда ручку нужно менять на винтовку... А все ли умеют ею по-настоящему владеть? А автоматом?.. Занимаясь газетой, мы все должны хорошо научиться пользоваться оружием.