Южный узел
Шрифт:
— Ваше величество, — он выразительно посмотрел на часы.
Государь вздрогнул и заторопился.
– Да, да, уходим. К вам приедут и заберут работы. Все три. Что за сомнения? Блестящие пропорции. Трудно и вообразить совершеннее. Как древние мастера умели…
Итальянец рассыпался в благодарностях. Пропорции он не выдумывал и не копировал. Это натурщица. Ей только 15. Но она креолка, и её формы безупречны. Хотите взглянуть?
— О нет, модель и мастер — это святое. — Кажется, Александр Христофорович поторопился, потому что поймал на себе удивлённый и неодобрительный взгляд императора.
На
— Я хочу, чтобы вы завтра же покинули столицу.
Скульптор едва не сел от неожиданности.
— Но мне сделаны ещё заказы…
— Вы получите втрое, только уезжайте. Девочка должна убраться с вами.
Кажется, Больони понял и замялся.
— Простите, ваше сиятельство, но этого никак нельзя сделать. Её нанял на службу ваш министр иностранных дел.
Такого Бенкендорф не ожидал. Какую службу? Фигурой в саду?
— Горничной при дочери. Его сиятельство хочет, чтобы та овладела итальянским.
Прекрасное объяснение!
— Где она?
Дверь в самом конце коридора. Девичья светёлка. Натурщица сидела за столом и спичкой с намотанной тряпочкой ковырялась в ушах. Похвальная аккуратность. Лицо у неё было глупое, как у козы в ленточках.
— Вали отсюда, девочка, — сказал Александр Христофорович на чистом итальянском языке. (У потомков Данте была замысловатая брань, которую Шурка почёл долгом выучить, когда в 1808 году ездил в Неаполь с тайным поручением). — Сеньор Больони продал тебя в притон. А тебе говорит, будто ты станешь горничной в приличном доме.
Испуг растёкся по лицу модели.
— У меня нет денег на дорогу. Всё, что мы зарабатываем, у хозяина.
Бенкендорф кивнул.
— Завтра утром за тобой придут двое жандармов, которые посадят тебя у Биржина на пироскаф. В Кронштадте также будут ждать, препроводят на корабль и вручат деньги до Италии.
Креолка кинулась перед ним на колени и пыталась поцеловать руку.
Спустившись на улицу, он ожидал не увидеть императорского экипажа. Николай Павлович никогда не был терпелив. Мог вспылить и уехать. Но нет. Карета стояла. Государь ёрзал.
— Где вы застряли? Куда вас вообще понесло? — Щёки у него до сих пор пылали.
— Мне показалось, что цена несообразно высока для мрамора такого качества, — невозмутимо отозвался Бенкендорф.
Его величество выдул ноздрями воздух с крайним неудовольствием.
— Вы меня позорите. Я не купец, чтобы торговаться.
Государь ещё какое-то время распекал его. Александр Христофорович делал внимательное лицо. А сам крутил в голове фамилию Нессельроде. Итак, Карлик. Натурщица — пробный камень. Пробьёт оборону, можно будет позаботиться о серьёзной благородной даме, которая даст ему прямой доступ к Хозяину [6] . Между тем Хозяин… уже от статуй краснеет.
6
Хозяин — прозвище императора Николая I, возникшее в высших чиновничьих и военных кругах России.
Как он мог сплоховать? Не заметить
Шурка рванулся. Полторы недели! Курам на смех! Бывало, он за это время успевал доскакать из Парижа до Петербурга. А нынче от толчков в задницу разыгрался геморрой, бока болят и голова простужена — сквозняк.
Штутгарт встретил его мелким дождём. Ветер пригоршнями бросал капли в стекло кареты и мигом задувал свечку над изголовьем. Петербург ещё дремал, скованный льдом, а Вюртемберг просыпался для весны и первой зелени. Шурка распахнул дверцу кареты и на ходу стал вдыхать влажный тёплый воздух. Впрочем, вскоре завоняло раскисшим от слякоти конским навозом с мостовой и мокрыми помоями из мусорных ям.
По правилам следовало ехать сначала во дворец. Но Бенкендорф велел на квартиру брата. Особняк не был ни особенно роскошным, ни особенно большим. Жёлтый с белыми колоннами, крыша треугольником, ступени прикусывают тротуар. Сквозь гардины не пробивался свет. В первую минуту показалось: дом пуст.
Но выбежавшие встречать лакеи успокоили: де барин и дети тут, только… Это «только» Бенкендорф увидел собственными глазами. Константин сидел в гостиной и… не пил. Уж лучше бы он наматывал пьяные сопли на кулак. Тогда бы брат, по крайней мере, знал, что делать.
Костя его не узнал, даже не встал, когда дверь открылась. У Шурки сердце кровью облилось. Он словно увидел себя со стороны и в самом плачевном состоянии. На похоронах посол ещё держался, а дома взвыл, как потерянный младенец. Не знал ни счёта времени, ни что с ним на самом деле произошло. Всё казалось, что Мари рядом, что она садится в кресло, заводит разговор, зовёт детей, а те не идут. И он кричал, бил по столу рукой, требовал привести сына и дочь. А от них — чтобы они целовали мать и слушались всех приказаний. Шли гулять или, напротив, спать, получив её благословение.
Девочка плакала, а мальчик стал злым и отчуждённым, так сильно испугался. В любом случае детям здесь не место, решил Александр Христофорович.
— Костя, — он присел возле брата и снизу вверх заглянул ему в лицо. — Ты меня слышишь?
Больной, осунувшийся, с отсутствующим взглядом и всклокоченными волосами — Шурке вдруг пришло в голову, что примерно так он сам выглядел, когда его бросила французская актриса Жорж. Нервная лихорадка до видений и потери памяти.
Он взял брата за руку.
— Посмотри на меня! Это я. Посмотри. Давай обнимемся.
Константин вяло качнулся вперёд и даже попытался поцеловать брата в щёку. Шурка почувствовал, что щетина у того сухая.
— Ты должен плакать, — он тряхнул младшего, но не извлёк ни звука. — Ну же.
Константин замычал.
— Я сейчас тебе врежу. Я видел, какой мавзолей ты отгрохал Мари. И для себя место выкопал. Хорошо, дату собственной смерти не приказал на камне выбить.
— Не хочу! Не хочу! — Константин затряс головой. — Это ошибка. Мы должны были вместе… вместе…