Южный узел
Шрифт:
Мундиры явились и потели у дверей.
— Чем обязан, господа? — Если опять Пушкин, он сам сбежит в Париж.
— Ваше высокопревосходительство, — солидно начал генерал Мордвинов, разглаживая пшеничные усы и примериваясь, куда бы опустить зад.
Шалишь! Приглашу. Но не сразу.
— Мы не осмелились бы беспокоить вас, так сказать, в недрах вашего семейства, если бы не крайняя необходимость…
Мордвинова он ценил. Старый служака. Калач тёртый. Перешёл из Особенной канцелярии Министерства внутренних дел, где в прошлое царствование пытались утвердить политический сыск, но явно всё
Мордвинов принадлежал к их числу. Дело знал. И умел в отсутствие прямого начальства распорядиться своей волей. Но без самоуправства. Ровно настолько, насколько хватало его полномочий. Это особое искусство. Следует уважать.
Поэтому Бенкендорф сделал над собой усилие, возвращаясь в деловое расположение духа:
— Садитесь, господа, и докладывайте.
Гости опустились в кресла посетителей, придвинутые к столу с другой стороны. Мордвинов тяжело и увесисто, на всю генеральскую задницу. Его товарищ — на самый краешек — не по чину.
Сиживал и Шурка вот так, на краю. Стаивал навытяжку. Пускай теперь другие посидят, раз стоять он не требует.
— Дело вкратце таково, — покряхтывая, начал Мордвинов. — На Невском обнаружено престранное заведение. За Демутовым трактиром. Дом с зелёной крышей. Полуподвал.
— И что же там странного? — скроил недовольную физиономию шеф жандармов. — Дворники, что ли, всем скопом валенки сушат? Дух дурной?
Мордвинова замечание не смутило.
— Дух и правда дурной. Фигурально выражаясь. Заходят разные господа. Выходят со свёртками. А магазина нет.
— Так пошлите кого-нибудь разведать, — фыркнул Александр Христофорович. — В чём беда?
— Мы уже неделю ведём наблюдение, — оправдался собеседник. — Вот майор Стогов…
«Точно, Стогов! Я же помню: Скирдов-Обмолотов».
— Майор Стогов, ему поручено, попытался было проникнуть. В партикулярном платье…
Бенкендорф нахмурился. Он терпеть не мог методов конторы де Санглена, где офицеры не раз переодевались во фраки, расхаживали по городу под покровом ночи и вызнавали расположение умов. Курам на смех!
— А кинжал под кринолином вы не прятали? — враждебно осведомился Александр Христофорович.
— Понимаю ваше отношение. — У Стогова при обыкновеннейшей внешности оказался глубокий сильный голос. Ясное дело, бывший флотский офицер — ветер перекрикивать. — Не мог же я постучать в подозрительное место, облекшись мундиром. Явившись там как офицер отделения, я бы только спугнул злоумышленников.
— Злоумышленников? — усмехнулся Бенкендорф. — А с чего вы взяли, будто они злоумышленники? Вывески нет? Да на половине лавок такое намалёвано…
— Там и лавки нет, — осмелел Стогов. — Ничего нет, ваше высокопревосходительство. Дверь чёрная. Забрана свиной кожей. Ни молотка. Ни колокольчика. Постучал. Спросили пароль. Я ретировался.
Пароль? Вот с этого надо было начинать. На Невском? За Демутовым трактиром? Куда ходят все эти… братья братьев 14 декабря. Впрочем, кто туда только не ходит!
— Желательно провести
Вот это правильно. Сразу бы так, господа. И бумаги с собой привезли? Мордвинову цены нет. И доклад в письменном виде?
Александр Христофорович изобразил подпись, но заметил, что с донесения следует снять две копии: для архива и на высочайшее имя.
— Государь обязательно полюбопытствует, что вы там найдёте. Так надо всё дело показать лицом, от начала.
Посетители закивали и, получив желаемое, ретировались, исторгая из уст благодарности и извинения. «Хорошие ребята, — подумал Бенкендорф. — Главное, что не о Пушкине. Остальное перемелется».
Вечером Александр Христофорович собирался в театр. Его облачили в общевойсковой генеральский мундир — не голубым же светить! Без лент и с умеренным числом наград. Георгий, Александр, ну и парочку иностранных, хватит. Для Андрея нужна полная кавалерия, да и не тот случай. Государя не будет: супруга нездорова, матушка давно не изволит выезжать, лучшие новинки ей и так привезут на Эрмитажную сцену.
В Малом нынче комедия Мариво «Обман в пользу любви». Играет не основная труппа, а прибывшие из Москвы выпускники Воспитательного дома. Черти чему детей учат! Языки, фехтование, декламация — это для какой жизни? Добро дворянам, добро в Смольном монастыре и Шляхетском корпусе. Но подкидышам… Лучше бы готовили благонамеренных мещан.
Теперь изволь думать, на что эту развесёлую публику стоит употребить? Девок разослать гувернантками, парней забрить в солдаты. На большее фантазии не хватало. Один срам!
Даже супругу с дочками не возьмёшь.
— Извольте мирно читать, что я привёз со службы, — распорядился он. — И приметьте, как герой разбранил героиню за неуместную торопливость с письмом. Я бы желал, чтобы вы понимали, каковы могут быть последствия чрезмерной откровенности со стороны девиц.
— Но почему мы не можем поехать? — восставала против очевидного Би-би, старшая падчерица.
Как быстро они растут! Помадки, ленточки, кружево — уже барышни. Где женихов искать? Хорошо ещё, что мода стала не в пример пристойнее. Во дни его молодости… если кавалер сквозь английский батист не мог разглядеть ног дамы от щиколотки до, извините… говорили, что она не умеет одеться. Теперь он бы им запретил. Решительно запретил. Нечего порядочным девушкам ногами сверкать. Слава богу, репс и жаккард сами по себе плотны…
— Вам, мадемуазель, я особо хочу заметить, что без благонравия…
— Мы бы хотели ехать, — робко поддержала сестру младшая, Олёнка. Его душа, его подраночек, самая нежная девочка в мире.
Был случай. Он увозил жену с детьми из Водолаг. Налегке до Харькова, а оттуда уже в дорожной карете — чистый путь на Петербург. От бабушки что за дорога? Лесом да берегом реки. Зима. Сугробы. Мать с отцом тянут вечную беседу, не то шутят, не то бранятся, не то трунят друг над другом.
Вдруг среди деревьев точно хлопушка взорвалась. И кучер стал заваливаться с облучка в снег. Разбойники? Да нет, так, оголодавшие люди. Но с самыми дурными намерениями. Трое мужиков. Щерятся. Один осмелился подхватить лошадь под уздцы.