За час до рассвета
Шрифт:
Айри посмотрела Кеймрону в глаза. Он читал ее, как открытую книгу. Могла ли она хоть что-нибудь скрыть от него? Почему он всегда понимал ее душевные порывы лучше нее самой?
И… Как с этим дальше жить? Перемирие между ними казалось хрупким, как первый лед, который сковал реку, и она бурлила под ним, готовая взломать его в любой момент. Но зачем? Зачем уже спорить, когда все прошло и когда все оказалось немного иначе, чем виделось?
Айри больше не хотелось ругаться.
— Ты прав, — признала она, и река подо льдом успокоилась и ровно потекла. — Да. Это так.
Именно
Это душило. Это связывало. Обездвиживало.
А Кеймрон все видел и понимал…
Айри порывисто поднялась, сунула руки в рукава шинели.
— Я прогуляюсь. Хочу хорошенько поразмыслить.
— Ладно. Тогда до завтра, — сказал ей Кеймрон и склонился над бумагами.
Тихо закрылась дверь.
Кеймрон легко угадал в чуть поднятых плечах Айри, в ее коротких ответах растерянность, смятение. Она перестала ругаться на него, злиться по любому поводу, возражать каждому слову, и Кеймрон отчасти даже боялся поверить в происходящее. Он боялся, что вот-вот проснется, и окажется, что Айри по-прежнему детектив в участке, что она по-прежнему встречает его только упреками и ядовитыми замечаниями.
Но нет. Реальность была прекраснее сна, и в ней он видел новую Айри, общался с ней. Не с той упрямой девчонкой, которой она была в академии, не с храброй до отчаяния патрульной, не с озлобленным детективом, а с… С Айри. Просто Айри. Она повзрослела, и Кеймрону было интересно узнавать ее, слушать и — подсказывать ей что-то.
Он полюбил ее в академии, возможно, в тот самый первый день, когда их только приняли на учебу. Он хотел быть рядом с Айри, заботиться, общаться — и был, заботился, общался. Однако он быстро понял, что желание помогать людям затмило для нее все остальное, и после признания они бы прекратили общение. Кеймрон оставался рядом, и этого было достаточно.
Но убийство на площади Прейн развело их, рассорило, и он уже собирался сдаться, отступить, перестать появляться перед Айри, замкнувшейся в злобе. Он уже собирался вычеркнуть ее из своей жизни, когда… Когда все опять перевернулось. Все опять стремительно поменялось.
На Вифарском мосту при свете луны Кеймрон увидел, что изменилось все и для Айри. Ее лицо в лунном свете казалось вылепленным талантливым скульптором, а глаза, ранее наполненные злостью и болью, стали спокойны, взгляд — ясен и чист.
И то, от чего он почти отказался, что хотел похоронить глубоко в душе, воскресло и вернулось. Хоть Айри была добра со многими, Кеймрону всегда казалось, что она выделяла его, относилась иначе, что его боль задевала ее сильнее, чем чья-то другая.
Сколько лет прошло, а Айри до сих пор острее него реагировала на замечания о драконьей крови и его руке. Она неловко выкрутилась, отговорилась, но Кеймрон видел за этим ее тревогу за него, беспокойство.
Видел или обманывался?
Кеймрон не мог отрицать очевидное: он хотел, чтобы Айри любила его, хотел быть вместе с ней, и не в качестве друга. Но теперь помимо мечтаний появилась надежда, смутная, робкая,
В дверь постучали. Дежурный заглянул и доложил, что к нему пришли, назвал имя.
— Проводи леди сюда, — сказал Кеймрон, и дежурный бросился выполнять приказ с рвением, которое появляется у любого мужчины при виде красивой женщины.
Гостья Кеймрона была несомненно красива. Приталенное пальто с меховым воротником подчеркивало стройную фигуру, под широкополой шляпой с цветами сверкали большие глаза. Кончик чуть вздернутого носика покраснел, а светлые кудри золотой косой лежали на груди. Увидев его, она сложила свои руки и с отчаянием воскликнула:
— Кеймрон, ты моя последняя надежда!
— Свободен, — сказал он дежурному, и тот с сожалением закрыл дверь, на прощание бросив взгляд на девушку. — Что у тебя случилось, Гленнис? Почему ты в Лендейле?
— Потому что ты должен заключить со мной помолвку! Немедленно! У меня все есть, — и она поставила перед ним на стол две коробочки с простыми серебряными кольцами.
Тень от шляпы скрыла выражение глаз, но Кеймрон видел в ее лице полную решимость обручиться с ним любой ценой. Гленнис была дальней родственницей его матери, и в детстве они часто общались.
— Это слишком, Гленнис. Ты специально для этого приехала в Лендейл?
Ее пухлые губы задрожали, и она хлопнула ладонями по столу:
— Отец хочет продать меня старику! Ты же знаешь, пока мне не исполнилось двадцать три, он по закону имеет право выдать меня за любого без моего согласия! А двадцать три мне будет через два месяца! Через два месяца, Кеймрон! Эта помолвка нужна на два проклятых месяца, оставшихся до моего дня рождения!
— Подожди, но твой отец может не признать нашу помолвку. Это же очевидно.
Глаза Гленнис сверкнули, а потом она зло улыбнулась:
— Если я буду жить с тобой, если мы объявим о помолвке обществу, он сдастся. Не станет же он портить мне и себе репутацию!
— А поближе жениха не нашлось? — прищурился Кеймрон. — От твоего дома сюда нужно ехать на поезде минимум пять часов.
— Поближе ни один жених не согласится… — пробормотала она. — Кто захочет перейти дорогу старому мерзавцу Тарлоку?
— Кто это?
— Коммерсант. Судовладелец. Сколотил огромное состояние на морской торговле, а под старость лет захотел себе титул. И ребенка благородных кровей, — Гленнис скривилась и передернула плечами. — Папа в шаге от разорения, но я не желаю поправлять дела семьи таким способом!
— Гленнис, кого мог напугать какой-то коммерсант? Он же никто перед знатью.
Гленнис вздохнула и возвела глаза к потолку:
— У него очень много денег и связей, Кеймрон. В моих краях его все боятся, никто не станет связываться. А ты маг… — проговорилась она и замолчала.
Кеймрон прищурился:
— То есть ты боишься, что твоего жениха этот Тарлок убьет?
— Да! А тебя убить нелегко, — уже робко закончила она. — Так что? Ты поможешь мне? — она сняла шляпу, прижала к груди, и в ее глазах читалась мольба о спасении.