За далью воин (Артур-полководец - 2)
Шрифт:
Но для меня.., слишком поздно. Слишком поздно для короля Меровия, Merovius Rex. Но есть Меровиус-младший, мой сын.– Король плотно сжал губы и уставился куда-то далеко-далеко, наверное, в будущее.– Ты должен хранить родословную моего сына, Корс Кант Эвин. Сикамбрия падет, и даже могущественный Артус Пендрагон близок к смерти, она уже держит его за руку.
Храни свиток хорошенько, юноша. Береги его. Настанет день - и Меровий-младший явится к тебе за ним.
Сердце Корса Канта вдруг часто-часто забилось. Он вспомнил про вино, про осушенный им кубок. "Нет!
Не сейчас!
Он приподнялся. Страх растекался по его телу, желудок сводило спазмами.
– О Господи!– вскричал бард.– Я умираю! Меровий еле заметно, одними уголками губ, улыбнулся.
– Мы все умираем.
– Вино!
– Отравлено, - согласился монарх.
– Господи Боже!– восклицал бард.– А ведь мне всего девятнадцать!
Меровий больше не улыбался.
– До двадцати ты доживешь.
Лицо его вдруг стало серо-землистым, он скрипнул зубами от боли.
– Ты?– воскликнул Корс Кант.– А я думал.., мне показалось.
Сердце барда переполнилось жалостью. Он шагнул к Меровию, взял его за руку. Паслен и белена, перед тем как убить жертву, вызывают у нее кошмарные видения. Или последние озарения. "Как же он мог продержаться так долго, и еще играл со мной в игру?" - гадал бард. Наверняка умирающий король был хорошо знаком с действием этого яда - наверное, принимал его не раз в прошлом.., и все еще в здравом уме.
Король Меровий не слушал причитаний Корса Канта.
– "Mors ultima ratio". Смерть подводит итоги. Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое... О Боже, какая боль! Вот уж не думал, что будет так больно! ..Да приидет царствие Твое. Забери меня теперь, Господь мой. Да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле.., наш насущный дай нам на сей день... Глупый император пьет смертную чашу, он произносит тост во славу смерти, которая подводит итоги. Матерь...– Меровий качнулся вперед и упал, ударившись лицом о крышку стола.– Корс Кант, ты скажешь мне, где спрятана моя родословная?
– Нет, повелитель. Не могу сказать.
Он бы никогда никому не рассказал о хрустальной пещере Анлодды. Дни, когда бард колебался, миновали. И Корс Кант был готов присягнуть на верность единственной женщине на свете.
– О, какая боль!– Меровий выпрямился, обхватил руками живот. Лицо его было бледно, как луна на восходе солнца, взгляд стал диким, блуждающим.– Хлеб н-наш насущный д-дай нам.., и остави нам.., остави мне...
Время рождаться и время умирать.., время раздирать.., и время сшивать... Берегись собаки! Живая собака лучше мертвого льва.
– И обратился я, и увидел под солнцем, - подхватил бард, ухватившись за цитату, - что не проворным достается успешный бег, не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, и не у разумных - богатство, и не искусным - благорасположение, но время и случай для всех их". Это был его любимый отрывок из Книги Экклесиаста, или Проповедника.
А Меровий продолжал молитву:
– Остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим.., как прощаем мы тех, кто не учился в юности своей.., кто теряет прошлое свое и кто мертв для будущего...– Тут король очнулся
– Когда умирают добродетельные, - отозвался бард, - их добродетель не исчезает, но живет, хотя их уже нет.
Меровий вздохнул облегченно, мирно улыбнулся и откинулся на спинку "трона", наконец умолкнув.
Корс Кант протянул руку и легонько коснулся брови короля. Затем он отступил и вышел из шатра. Над горизонтом поднялось солнце. Бард часто заморгал - таким ярким оно было.
Он оглянулся на сикамбрийских стражников - он вдруг испугался, а вдруг те подумают, будто это он убил короля? Стражники плакали. Понурив головы, они завязали шнурками полотнище, закрывавшее вход в шатер. Покончив с этим, они вновь вытянулись по струнке и скрестили алебарды - словно встали на страже у входа в Танатос - царство бога смерти. А слезы все текли и текли по их щекам. "Откуда они узнали? Как они узнали?" - дивился бард. Он уже бежал назад, к легиону Артуса.
В лагере воины уже суетились. Все были заняты своим делом. Произошло что-то важное. Корс Кант схватил за руку какого-то незнакомого центуриона.
– Господин, - прокричал бард.– Что такое? Что происходит?
Центурион вырвал руку, сердито зыркнул на Корса Канта.
– Юты, - буркнул он.– Разведчики доложили - громадное ютское войско всего в лиге отсюда. Ума не приложу, как эти скоты их раньше не заметили.– Он оттолкнул барда и растаял в толпе воинов.
"Вот это да! Большое сражение в тот самый день, когда ближайший соратник Артуса умирает!" Корс Кант поскорее отправился искать Артуса. Бард не спал всю ночь, измучился, но страх прогнал усталость. Он боялся сказать королю о том, что Меровий мертв, но еще больше боялся не сказать.
Странная мысль появилась у барда. Один умер, а другой возродился. Покраснев и чувствуя себя виновато, он постарался не думать сейчас об Анлодде. "О, пусть она уцелеет в битве, - молился он мысленно.– Пусть она останется жива теперь, когда наконец забрезжил свет.
Прошу тебя, Господи, даруй мне один-единственный день настоящей любви!"
Он бросился к шатру Dux Bellorum, радуясь тому, что у него при себе ни меча, ни арфы.
Глава 43
Питер медленно ехал по пустынной равнине. Пейзаж был почти что лунным. Пусти он своего коня (он помнил, что его зовут Эпонимус) быстрее, и тот сразу же угодил бы копытом в змеиную нору и сломал бы ногу.
Девушка, ехавшая неподалеку от него, сидела в седле, понурясь. Пышные волосы заслонили ее лицо. При свете луны они казались цвета запекшейся крови. Питер поглядывал на нее сочувственно. Наверное, она чувствовала себя так же виновато, как он сам.
– Как ты, Анлодда?– спросил он. Она в ответ пробормотала что-то нечленораздельное, но Питер настаивал:
– Знаешь, чувствовать вину - это вполне естественно...
Она вздохнула.
– Три недели ты меня об этом спрашиваешь, и три недели я тебе отвечаю: я не чувствую себя виноватой. Просто.., я думаю, вот и все. Эту дурную привычку я переняла у своего дяди Лири. Он говорил, будто слышит, как у меня в голове шумят ветряные мельницы.