За далью воин (Артур-полководец - 2)

Асприн Роберт Линн

Все говорило о том, что Ланселота охватило сильнейшее чувство вины.

Корс Кант открыл глаза. Теперь он мог со спокойной совестью поведать Артусу историю об отравленном вине. Ланселот, без сомнения, был виновен, или по меньшей мере причастен к убийству Меровия.

Юноша посмотрел на героя, и вдруг ему стало страшно. На него глядел новый Ланселот - совсем не такой тупица, как прежний. За краткий миг этой встречи взглядами Корс Кант понял: принц догадался, какие выводы сделал юноша из его поведения.

"Иисус и Митра...

Похоже, я тут не единственный опытный наблюдатель!"

У Корса Канта засосало под ложечкой, затряслись поджилки, колени подогнулись. Он еще мечтал противостоять Ланселоту! Он, Корс Кант, единственный свидетель смерти Меровия, стоял лицом к лицу с убийцей, который понимал, что его преступление раскрыто, что его, образно говоря, застигли с окровавленным клинком в руке.

Ланселот заговорил тихо, угрожающе - совсем как прежний Ланселот.

– Мальчишка.., что ты знаешь про эту бутылку вина? Но тут оба они вздрогнули от металлического скрежета. Корс Кант выгнул шею, чтобы посмотреть, а Ланселот развернулся вполоборота в седле.

Анлодда сжимала в руке боевой топор. Выражение ее лица при этом совершенно не изменилось.

– Помнишь о том, что я сказала тебе раньше?
– произнесла она холодно. Одного из нас ты, быть может, и получишь, но если убегу я, сам-знаешь-кто попадет сам-знаешь-куда, а если убежит Этот Мальчишка, он все доложит Dux BeIIorum, и тебя схватят.

Ланселот провел рукой по глазам. Опустил руку - и вновь стал другим, новым. Он улыбнулся усталой, покорной улыбкой - в ней больше не было угрозы.

– Бегите, сколько вам вздумается, - сказал он.
– В конце концов Господь Всемогущий вас все равно поймает.
– Ланселот развернул Эпонимуса, велел коню опуститься на колени.

– Забирайся, сынок, - распорядился он.
– Поедем на встречу с Dux Bellorum.

Но Корс Кант не стал садиться на коня Ланселота, он отправился за своим лохматым пони. Вскоре к нему подъехала Анлодда и спешилась.

– Не валяй дурака, - сказала она.

– Так это правда?
– спросил он.
– Он и в постели не снимает этой кольчуги?

– Не валяй дурака. Корс Кант Эвин. Ты знаешь, почему я это сделала, почему это мог сделать ты с кем-нибудь еще, что одно и то же.
– Голос ее дрогнул видимо, она тоже испытывала душевные муки.
– Пресвятая Мария, Матерь Божья, можно подумать, мы оба - римляне, так ты переживаешь из-за одной-единственной ночи, проведенной мною на чужом ложе! Совсем как ребенок, что начинает хныкать от ревности, когда его мать останавливается, чтобы погладить собаку на улице.

– Я не ребенок, и уж конечно, ты мне не мать, он - не собака, и я не ревную, Анлодда. Моя мать умерла в Лондиниуме после того, как ее изнасиловали трое солдат и избили древками копий. Ее убил тот изменник, что продал Придейн за сакское золото.

– И вот вопрос, - продолжал бард, многозначительно глядя на девушку.
– Кто

становится изменником ради золота Церкви?

– Корс Кант Эвин, о чем ты говоришь? Я ничего не понимаю!

Анлодда действительно была обескуражена, и сердце Корса Канта тут же смягчилось. "Боже, как я мог счесть ее изменницей? И как долго я сам смог бы хранить тайну о предательстве собственного отца, если бы он был тем, кто открыл ворота Лондиниума Вортегирну, - он, а не командир первой когорты? А повиновался ли бы я отцу, если бы он послал меня не служить Dux Bellorum, а убить его?"

Посрамленный, бард уставился себе под ноги. Он шел, не отрывая взгляда от земли. Он понимал, что никогда не сможет рассказать Анлодде о своих подозрениях насчет Ланселота. Она бы решила, что все это измышления, вызванные ревностью и злостью, а бард не смог бы жить с мыслью о том, что Анлодда считает его лжецом, что она будет думать, что он обвинил невинного только ради того, чтобы очернить соперника.

Нет, завоевать ее он должен был честно, а это значило, что он должен был испить свою чашу до дна, сдержать свою клятву, данную Меровию и королю Лири.

Он должен был наконец сказать ей.

"Ты все сделал, но..." - проговорил знакомый голос в сознании у юноши. То был голос Меровия - он звучал, хотя короля уже не было в живых - да здравствует король! Ком подступил к горлу Корса Канта. Он вдруг понял, что все время то были его собственные слова - он просто мысленно произносил их мудрым, властным голосом Меровия, чтобы услышать то, что ему хотелось услышать. То говорила его возвышенная душа, тот повелитель, что творил траву зеленой, а небеса - голубыми, тот, что уводил его от края бездны.

– Анлодда, - начал было бард и запнулся. Она крепко сжала его руку. Он услышал, как бьется ее сердце, как часто она дышит. Рука ее была влажной от испарины.

"Клянусь Юпитером и Иисусом, на этот раз я вправду скажу!"

– Анлодда, - начал он вновь, вдохнув поглубже.
– Я полюбил тебя.., через месяц.., после того, как впервые увидел... Я люблю тебя и сейчас. Я буду любить тебя завтра.

Она дрожала и всхлипывала. Только сейчас бард понял, что она уже давно плачет.

– Впервые ты произнес это безо всякой задней мысли, Мальчишка.

– Я знаю, - прошептал он.

– Корс Кант Эвин, хоть я с тобой и не разговариваю... О, будь все проклято, я устала от всех этих игр! Я тоже люблю тебя. Вот и все.

– Я знаю, - повторил Корс Кант.

– Давно?

Корс Кант пожал плечами.

– Наверное, я понял это, когда увидел тебя с Ланселотом. Я увидел твое лицо прежде, чем ты меня заметила, и еще потом, когда ты меня уже заметила.

– И какое же оно было вначале?

– Точно такое же, какое бывает, когда ты стираешь сорочки Гвинифры. А потом вид у тебя был такой, как будто ты только что порвала ее самую любимую сорочку.