За донат

Шиное Дей

Но мне больше некуда пойти. Раньше я сбегала в квартиру, где мы жили с отцом, но теперь в этой квартире живут наши дальние родственники. Они делят квартиру с ещё более дальними родственниками. Каждый оттяпал свою долю. Мне досталась одна шестая, но это ни на что не влияет. Да и замки они сменили, внутрь не попасть, если, конечно, я не решусь их умолять. Хотя, скорее всего, те даже слушать не станут и сразу позвонят дяде.

Я покачиваюсь с пятки на носок, стоя под склонившимися пушистыми ветками дерева. Мне немного неловко. Внутри меня никто не ждёт, а я просто ненавижу навязываться. Но иного выбора у

меня нет. Разве что спать на вокзале. Хотя я ужасно боюсь этой перспективы.

И вот я здесь, в бездомной преисподней: мне так плохо, что я вряд ли смогу уснуть, и я так устала, что не могу не спать. Сумеречное состояние, с которым тяжело бороться. Но пока я иду по коридору, освящённому несколькими тусклыми лампами.

Кирилл говорил, что в доме есть свет. Теперь я вижу это воочию, и теперь в заброшке не так страшно. Хотя тут всё ещё недостаточно светло.

Я прохожу ещё немного, прежде чем приближаюсь к пустой комнате со спальниками. Очень хочется завалиться на один из них и уснуть, но я не могу спать, пока не буду уверенна, что в здании нет тех, кто могут, в случае чего, причинить мне вред. Поэтому я двигаюсь дальше, заглядывая в каждую комнату. И прежде чем я подхожу к комнате, которая, по идее, принадлежит Ириске, в конце коридора вспыхивает яркий тёплый свет переносного фонаря. Я вижу фигуру человека, спустившегося со второго этажа ко мне, но пока не вижу того, кто движется в мою сторону.

Рефлекторно я тяну руку в задний карман джинсов и достаю раскладной нож.

– Кто это? – спрашиваю я, чуть повышая голос, и тут же выставляю перед собой руку. Шаги, до сих пор разносящиеся по коридору, затихают. Я жму на кнопку, и лезвие со свистом выскакивает из рукоятки, смотря чётко вперёд.

– Ты пришла в наш дом и угрожаешь ножом, – сперва я только слышу его голос. Затем свет становится не такой яркий и перестаёт бить в глаза. Я наконец-то могу видеть того, кто стоит напротив. И этим кем-то оказывается Кирилл. Он смотрит на меня напряжённым, остекленевшим взглядом, а в его голосе нотки обвинения переплетаются с сарказмом. – Как думаешь, я уже могу вызвать полицию? – Этот говнюк – «само обаяние».

Не сразу, но я всё-таки опускаю руку. У меня нет сил на словесный бой. Но я никогда не оставляю последнее слово противнику – это моя фишка, а не отцовская.

– Вызывай, – вздыхаю я. – Полиция сегодня как раз интересовалась у меня, где можно вас встретить.

– И что ты ответила?

– Правду.

Его лицо выражает заботу, под которой кроется ласковое и снисходительное презрение. Когда мы только встретились, эта его маска казалась настоящим лицом, но сейчас я вижу, что это лишь часть образа. Кирилл пытается казаться тем, кем не является. На его лице улыбка, но он не рад меня видеть.

– Я не знаю, где вы зависаете. Не знаю ни ваших имён, ни возраста, ни адресов. Мы чужие люди, которые виделись всего-то раз в жизни.

– Тем не менее, ты снова здесь, – подмечает Кирилл, окидывая меня небрежным взглядом. – Зачем?

Я не в силах ответить. «Да просто так». «Мне нужна помощь». «Лишь на одну ночь». Не говорю ничего, опуская взгляд на сверкающее в тусклом освещении лезвие. Ему больше десяти лет, и оно всё ещё очень острое. Я не знаю, с какой целью отец везде таскал нож, но с тех пор, как он умер, я продолжаю нести этот крест и всюду

брать его с собой.

– Ты очень тихо ходишь, – вдруг сообщает мне Кирилл и начинает медленно приближаться. – Это необычно, но мне это знакомо.

– Почему?

– Мой опекун был вспыльчивым и непредсказуемым человеком, – объясняет Кирилл и останавливается всего в нескольких шагах от меня. – Поэтому мне приходилось быть тихим, послушным и непримечательным ребёнком. – Вот и всё, больше он ничего не говорит, застыв с опущенным фонарём. Я тихонько складываю нож. – Если тебе нужно укрытие – наш дом к твоим услугам. Можешь занять любой из углов, – говорит Кирилл и идёт дальше. Я успеваю немного отойти в сторону, чтобы пропустить его. – Здесь только я. Через пару часов вернётся Кит. Мы не впускаем сюда посторонних, по возможности.

– Мне очень хочется спать, – я произношу это до жалкого тихо.

– Ты можешь поспать, – отвечает Кирилл, направив фонарь в одну из комнат.

Я смущённо бреду за ним и заглядываю туда, куда падает свет. Это их спальня. Та самая, где ещё совсем недавно спала Стилаш. Я вижу спальник, в который она тогда занырнула, чуть съехавший с матраса.

– Рассказать тебе сказку на ночь? – спрашивает Кирилл, и я пытаюсь найти в его интонации какой-то подкол, но там ничего нет. Там вообще ничего нет.

– Обойдусь, – отвечаю я и захожу внутрь. Сбросив рюкзак, я осторожно приземляюсь на матрас. В нём упругости – ноль, но всё лучше, чем дремать на лавочке. – Ты так и будешь там стоять? – я кидаю взгляд на парня, застывшего в дверях.

– А что, нельзя?

– Нельзя.

– Но это мой дом.

Я стискиваю зубы и проглатываю недовольство, что распускается во мне цветком белладонны. Сил бороться больше не остаётся, а потому я снимаю обувь и залезаю в спальник.

Тепло мгновенно обволакивает меня. Я притягиваю к себе рюкзак и использую его в качестве подушки. Боковым зрением замечаю свет, который косыми лучами ложится на стену, к которой я отворачиваюсь.

А прямо на этой стене тянутся длинные глубокие полоски, которые кто-то нацарапал гвоздём, валяющимся неподалёку.

Зря я, наверное, ушла. Но я не чувствую угрызений совести за то, что нагрубила Данеш, а только злобу и презрение.

Единственного человека, который мог бы за меня заступиться, больше нет со мной.

В этом ужасном мире, где каждый готов накинуться на тебя и растерзать, если хоть немного дашь слабину, я совсем одна. Мне придётся адаптироваться. Мне придётся принять это. Но как же не хочется. Как же не хочется…

На смену боли приходит страшный, глубокий, смурной депрессняк. Я ещё никогда не испытывала такого чувства полной, абсолютной безысходности, и панического страха. Этот страх парализовывает меня до такой степени, что я лежу неподвижно, смотрю на царапины на стене и не могу выпустить нож, боясь, что произойдёт что-то ужасное. Мне невыносимо хочется писать, но я боюсь подняться в туалет.

«Мяу», – разносится по комнате. – «Мяу», – настигает меня, и я наконец-то вижу пыльную морду, которая шлёпает по бетонному полу и загораживает собой стену перед моим носом. Мои плечи сами собой расслабляются. Я разжимаю одну ладонь и протягиваю руку, касаясь головы котёнка, который тут же начинает пористо урчать. Этот звук разносится по всей комнате.