За Кубанью(Роман)
Шрифт:
Максим чувствует себя виноватым перед Фатимет. Встреча с ней позволяет ему и сейчас, перед смертью, чувствовать себя счастливым.
— Ты что, заснул? — Максим приходит в себя от толчка в грудь. — Интересно мне, что бы ты сделал со мной, если бы поймал?
Дурацкий вопрос. Максим морщится.
— Отвез бы в город, на допрос.
— А потом? — допытывается Ибрагим. — Ведь я бы молчал.
— Это еще неизвестно, — вдруг оживляется Максим. — Может статься, и заговорил бы.
— Думаешь, иголок испугаюсь? — Ибрагим надменно фыркает.
— Чего? —
— Врешь! — Ибрагим вскакивает на коня. — Перед смертью грех врать. — Он догоняет Аслана.
Повозка трясется по лесной дороге.
— Стой! — раздается все чаще.
— Ибрагим! — кричит Ибрагим. Его имя равнозначно паролю. Но вот, кажется, прибыли. Ибрагим соскакивает с коня, к ним подходят черкесы.
— Аслан, — просит Ибрагим, — развяжи его.
Скулы Аслана расходятся в улыбке, он принимается за Максима. Ворочая пленника, как бревно, освобождает от пут.
— Эй, человек! — кричит Аслан. — Это ты, Кемаль? Помоги поставить его на ноги.
Кемаль осторожно снимает Максима с повозки, пытается поставить на землю. Максим тотчас валится: ноги затекли, все тело пронизывает острая боль.
— Вставай, быдло! — Аслан бьет Максима сапогом в бок.
Максим пытается подняться, но снова падает.
— Подожди, — вмешивается Ибрагим. — Пусть отойдет.
— Придется нести его к Улагаю на руках, — хохочет Аслан.
— Полковник вернется через два дня, к тому времени наш комиссар поумнеет. Пошли, Максим. Кемаль, помоги ему.
Кемаль втаскивает Максима в хибарку, которую до ранения занимал Крым-Гирей Шеретлуков. Здесь до сих пор пахнет духами.
— Чувствуешь, куда тебя поместили? — смеется Ибрагим. — Скажи правду, куда бы ты поместил меня?
— В ЧК найдут подходящее местечко, — отмахивается Максим. — Чего гадать, поживешь — увидишь.
Спокойствие Максима выводит Ибрагима из себя.
— Уж тебе-то до этого не дожить. Пусть только Улагай полюбуется на тебя, потом сам вздерну. Мы с большевиками долго не возимся, это тебе исключение делаем. Эй, Кемаль! Позови Аслана и возвращайся на пост.
Аслан появляется.
— Пришли кого-нибудь, пусть заколотит досками окна. Все-таки он не князь.
Через несколько минут раздается характерный звук — кто-то сбрасывает наземь доски. Подходит к дверям, равнодушно спрашивает:
— Забивать ровно или наискосок?
Неужели? Не может же он не узнать голос Ильяса. «Растрясет… — звучит в его ушах. — Давай уж лучше я тебя завтра сам довезу». Вот ты где, дружище.
— Забивай ровно, — откликается Максим. — А то вдруг перед смертью еще раз солнышко увижу — не дело.
Ильяс замирает на месте. Выдержки у него куда меньше, чем у Максима. «Максим! — едва не срывается с его уст. — Максимка, брат!» К горлу подкатывает ком, джигит готов заплакать. К счастью, подает голос Ибрагим:
— Можешь наискосок заколачивать, я его все равно свяжу.
Максим прислушивается: ему хочется снова услышать голос Ильяса. Пусть хоть слово скажет,
От этого становится веселее. «Теперь умирать легче будет. Можно будет сказать ему, чтоб спокойно возвращался домой. И попрошу его помочь Фатимет. Пусть отвезет ее с Казбеком в город. Там товарищи ее устроят. Может, еще встретит хорошего человека». Это предположение заставляет его сморщиться, словно от боли.
Ильяс не спеша вколачивает гвозди в оконный переплет.
— Что ты копаешься! — ругается Ибрагим. — Не на века.
— Темно, по пальцам бью, — бурчит Ильяс.
Он все еще никак не может прийти в себя. Конечно, Максим его узнал. Надо поговорить. Теперь уж не до «языка», припасенные кони могут сослужить куда лучшую службу. Кряк. Опять по пальцу! Ильяс громко, сочно ругается. Ибрагим хохочет:
— Подержим героя тут два дня, покажем зиусхану и вздернем. Я уже и сучок подходящий присмотрел. Послушай, Максим, — вдруг вспоминает он, — ты почему не стрелял в меня? Растерялся?
— Сказал бы, да не поймешь, — возразил Максим.
— А вдруг да и пойму! Тебя-то сумел перехитрить.
— Сумел. Только разговаривать нам не о чем. Ты — цепной пес Улагая, его лакей. Если бы ты был самим собой, мы бы еще поговорили, а так только зря время потеряем.
— Врешь! — хрипит Ибрагим. — Нарочно оскорбить хочешь за то, что умнее тебя. Злой человек. Эй, часовой! Осмотри замок, окна, все углы. Ходи тут, охраняй, за арестованного головой ответишь. А ты чего тут торчишь? — напускается он на Ильяса. — Сделал дело — и проваливай ко всем чертям.
Ильяс уходит. Появляется, когда на пост заступает Кемаль. Они успели переговорить. Ильяс подползает к окну.
— Максимка… — шепчет он.
— Ильяс… — так же тихо откликается Максим. Он рад: сумеет передать другу все, что нужно. — Ильяс, смело возвращайся в аул. Был там. Дарихан трудно с детьми…
— Зачем так говоришь? — обижается Ильяс. — Совсем нехорошо говоришь. — Выходит, ты мне не веришь? Я к тебе в город ехал, за правдой, наскочил на Зачерия. Ты в Хакурин уезжал. Теперь мы вместе. И будем вместе. Теперь молчи и жди.
Максим пристыженно умолкает.
«Ловко работает этот Зачерий, — думает он. — Знает, на чем играть. Больше всех хлеба давал, а это сейчас — основная мерка. Вернется сегодня с обозом, состроит горестную мину и скажет: хлеб привез, Максима потерял. Судите. И снова прав будет. Ведь весь отряд видел, как я погнался за бандитом».
А что же делать? Не доверять? Тогда, выходит, никому доверять нельзя. Вон бывший корнет Махмуд в военкомате работает, государственные секреты ему доверены. Выходит, и его на подозрении держать надо? Или того же Рамазана? Но у каждого большая, самостоятельная работа, люди непрерывно разъезжают по аулам, с сотнями мужчин и женщин встречаются, за каждым их шагом все равно не уследишь. Если уж захочет человек вильнуть в сторону, то улучит подходящий момент, как за ним ни приглядывай.