За Отчизну
Шрифт:
Тревожная жизнь настала в Праге. Не только в Праге - во всей Чехии. Разъяренные толпы народа громят церкви и монастыри, выбрасывают вон ненавистных попов и монахов, известных своей приверженностью к Риму. Кто мог подумать, что прекрасные проповеди покойного мистра Яна Гуса дадут такие ужасные плоды...
Скрип тяжелой двери и чьи-то твердые шаги прервали размышления рыцаря. Пан Вацлав обрадованно поднялся с места:
– Пан Ченек! Вот кого я рад видеть!
И он с чувством пожал руку пражскому бургграфу пану Ченку из Вартемберка.
– Прошу вас, пане, посидим вместе, пока его милость выйдет.
Пан Ченек, усевшись
– Что с паном Вацлавом? Вы чем-то расстроены?
– Скажите мне, что пан думает о проповеднике Яне Желивском?
– Что я думаю об этом полусумасшедшем, но чрезвычайно опасном монахе?
– Пан Ченек нахмурился, но отвечал, как всегда, с улыбкой: - Думаю, что этот Ян Желивский своими проповедями наделает нам хлопот еще побольше, чем покойный мистр Ян Гус, Иероним Пражский и два года назад сожженный в Мейсене Микулаш Дражданский. Этот одержимый монах проповедует, что на земле наступает время, когда все царства сметутся с лица земли и установится царство Христово, где не будет ни панов, ни богачей, ни бедняков, а все будут равны, как братья. Его милость приказал нескольких таких проповедников посадить в тюрьму при новоместской раднице, но Яна Желивского пока опасно трогать: его слишком почитает вся новоместская беднота.
– И подумать только, пан Ченек, как по-разному понимаем учение покойного мистра мы, панство, и народ! Мы считаем, что мистр Ян Гус требовал только причастия под двумя видами, искоренения грехов и преступлений духовенства и лишения духовенства светской власти и земных богатств, а чернь считает, что Ян Гус отрицал всю римско-католическую церковь, власть королей, панов и духовенства над простым людом...
Пан Ченек, выслушав растерянного пана Вацлава, заметил:
– Слушайте, пан Вацлав! Вся Чехия переполнена проповедниками. В университете мистры тоже разделились на два лагеря: одни, благоразумные, признают главенство Рима, но требуют причастия под двумя видами, а другие требуют полного отделения от святого престола и лишения церкви власти и богатств. В панстве и мелкой шляхте тоже нет согласия, мужики и ремесленники же - те просто собираются в отряды и вооружаются. Вы ведь, конечно, слышали, что немногим больше недели назад тысячи людей собрались у развалин города Градище на горе, которую они назвали Табор. Мы стоим перед грозными временами, пан Вацлав, но запомните: без нас, панов и рыцарей, все равно чернь не обойдется. Народ - это стадо овец: возьмешь в руки палку - и пойдет, куда погонишь. Наше же дело - не зевать и ловить свое счастье, где бы оно ни было.
– Я, пан Ченек, знаю только одно: хоть я и глубокий почитатель покойного мистра Яна Гуса и близкий его друг, защищавший его перед всем собором, но, если чернь захочет смести нас всех с лица земли, я никогда не забуду, что я - рыцарь, обязанный служить своему королю и защищать честь, власть и благосостояние чешского панства...
Приближался час королевского выхода. В зал стали постепенно входить придворные. К собеседникам подошел пан Микулаш Августинов:
– Бог помощь, панство! Вы слышали новость о нашем приятеле Микулаше из Гуси?
– Пан Микулаш из Гуси? Это тот, что в 1402 году отличился, воюя на стороне короля против восставших панов? Его потом король взял ко двору. Такой высокий мужчина, бородатый и с голосом что твоя труба. Это муж ума необычайного и глубокой учености...
– Вот этот-то "муж
Пан Ченек, бросив многозначительный взгляд на пана Вацлава, небрежно процедил:
– Пан Микулаш - ревностный последователь Яна Гуса, но пошел куда дальше своего учителя и еще зальет нам всем за шиворот сала. Говорят, что он возомнил себя претендентом на королевский трон Чехии.
Зал был уже наполнен шумевшей толпой царедворцев. Внезапно появился пан Богуслав из Швамберка и сразу же направился к Микулашу Августинову и пану Ченку. Пан Микулаш обратил внимание на встревоженное лицо молодого рыцаря. Пан Богуслав, подойдя вплотную к собеседникам, не приветствуя никого, проговорил мрачно и торопливо:
– В Новом Месте неладно. Подробностей еще не знаю, но, говорят, ремесленники разгромили собор святого Штепана и двинулись к новоместской раднице. Ведет их Ян Желивский.
Пан Ченек закусил губу и слегка нахмурился:
– Надо немедленно послать в Прагу толковых людей узнать, что там произошло, и доложить его милости королю...
Его слова перебил возглас церемониймейстера:
– Его милость король!
В притихший зал, ни на кого не глядя, вошел Вацлав IV. От прежней прямой, чисто королевской осанки не осталось и следа. Сутулый, сгорбившийся, с одутловатым, болезненным багрово-синим лицом, Вацлав к тому же почти никогда не был трезвым.
Подняв водянисто-голубые глаза па собравшихся панов, король пробормотал неразборчивое приветствие и грузно опустился в кресло. Подошедшие кравчие и стольники поставили небольшой столик, а старший виночерпий стал рядом, поставив на стол серебряный кувшин с вином и золотой кубок.
– Его милость ни на одну минуту не может теперь обходиться без вина, и в такое время!..
– услышал пан Вацлав над самым ухом чей-то возмущенный шепот.
Оглянулся - и увидел над своим плечом усмехающееся лицо пана Богуслава.
Тяжело переводя дыхание, король перегнулся через подлокотник кресла к Микулашу Августинову:
– Найди мне Яна Жижку, я что-то не вижу его.
Пан Микулаш окинул весь зал ищущим взглядом, но коренастой фигуры одноглазого рыцаря не было видно.
Пан Микулаш глазами подозвал одного из пажей и, когда тот подбежал к сановнику, шепотом приказал мальчику:
– Обеги хоть весь замок, но найди Яна Жижку и скажи: его милость король пожелал его видеть. Беги, да поживее!
Мальчик проворно выбежал из зала, а пан Микулаш доложил королю:
– Пана Яна Жижки, ваша милость, сейчас в зале нет, я послал за ним.
В это время король был занят разговором с паном Ченком. Сдвинув брови, наклонив голову и сложив на животе полные руки, король, насупившись, слушал сообщение пана Ченка о волнении в Новом Месте.
– Бургграф, сейчас же пошли в Новое Место узнать, что там происходит.
– Король говорил хриплым голосом, с сильной одышкой. Он нервно постукивал о кресло толстыми пальцами.
– Ваша милость, можете быть спокойны, я уже отправил троих рыцарей.