За Отчизну
Шрифт:
Король тяжело вздохнул:
– Клянусь святым Вацлавом, моим патроном, дьявольски трудная штука быть в эти сумасшедшие годы королем Чехии! Ты только пойми, Ченек: вот уж четыре года, как мне ни минуты нет покоя. Братец Сигизмунд вместе с папой наседают на меня, что я-де потворствую еретикам-гуситам. Требуют, чтобы я хорошенько их прижал и искоренил гуситскую ересь, грозятся, что меня самого к еретикам причислят. А паны как почуяли, что благодаря учению Гуса можно поживиться церковными и монастырскими землями, тоже начали кричать, что прав был Гус, и тоже стали за чашу. Так я и поверил, что они такие заядлые
– Милостивый король совершенно прав: положение теперь действительно слишком запутанное. Не считаться с императором и святым престолом невозможно, но и слишком круто преследовать ересь тоже чревато опасностями.
Король пристально посмотрел на виночерпия. Тог понял, и сейчас же в кубок полилась янтарно-золотистая струя из тонкого горлышка кувшина. Приняв от виночерпия кубок, король медленно начал тянуть ароматное вино; отпив половину кубка, он поставил его на поднос и продолжал уже более оживленным тоном:
– Что я могу, то и делаю. Как будто я не понимаю, что, если не задавить эту змею сейчас, она может потом проглотить и меня, и вас, панов, и всех попов... Тут дело не в догматах, а в ненависти черни к нам всем. И ты думаешь, что все паны, рыцари, земаны и паноши пойдут с нами?
– От выпитого вина в мутных глазах короля появился блеск и лицо оживилось.
– Где сейчас Микулаш из Гуси и что он делает? Знаете?.. А как-то недавно был у меня разговор с Яном Жижкой. Вышел я в сад, вижу - ходит по аллее Ян Жижка, какой-то грустный. Я его спрашиваю, отчего он такой печальный. Он же мне отвечает: "Как, - говорит, - можно быть веселым, когда наших лучших людей констанцский собор сжигает!" Я же, будучи в хорошем настроении, говорю ему шутя: "Ну и что бы ты хотел сделать?" - "Отомстить всем этим проклятым и очистить от них нашу родину!" Мне стало весело слышать такие слова, и я возьми да и брякни: "Позволяю!" Тут, вижу, мой Жижка вспыхнул весь от волнения, поднял кверху ладонь и этак торжественно провозглашает: "А я клянусь это сделать!" Тогда я только посмеялся, а теперь, как вижу Яна Жижку и вспоминаю его клятву, мне приходит в голову мысль: как бы и на самом деле одноглазый рыцарь не задумал осуществить свою клятву.
Придворные, окружив полукругом кресло короля, со вниманием слушали его речь.
Пана Микулаша кто-то тихонько дернул за полу плаща.
Пан обернулся - маленький паж, еле переводя дыхание от быстрого бега, прошептал:
– Пана Яна Жижки в замке нет... Люди говорят, он еще с зарей уехал в Прагу и не вернулся.
Пап Микулаш потрепал мальчика по белокурым волосам и отпустил.
– Ваша милость, пан Ян Жижка выехал на заре в Прагу и до сих пор не вернулся.
Король допил вино и вытер мокрые усы платком.
– Уехал в Прагу? Я был бы более расположен видеть его теперь здесь, у меня в замке.
– И, обращаясь вновь к пану Ченку, раздраженно спросил: - Так, значит, новоместские бедняки недовольны, что друзья Яна Желивского - чертовы проповедники - посажены под замок? Ну и пусть! У меня пока темниц и палачей на эту босоту хватит!
– со злостью заключил король.
Придворные исподтишка переглядывались, слушая бессвязную речь Вацлава.
Через боковые двери незаметно вошел, осторожно ступая на носках, чтобы не производить шума, один из рыцарей королевской гвардии. Протолкавшись через толпу
– В Новом Месте мятеж! Радницу захватили, коншелей избили до смерти. Наши вернулись и привезли одного избитого коншеля. Что пан прикажет?
– Подождите.
Пан Микулаш подвинулся вперед к королевскому креслу и низко склонился перед королем. Король недовольно поморщился:
– Чего тебе, Микулаш?
– Вернулись из Нового Места посланные и привезли коншеля новоместской радницы. Чернь захватила радницу и...
Король вскочил с места и гневно ударил кулаком по подлокотнику кресла:
– Сейчас же их всех сюда!
Слова пана Микулаша Августинова произвели среди придворных смятение. Сборище самодовольных щеголей, беззаботных, надменных панов, с усмешкой глядевших на своего спившегося, сумасбродного короля, при известии о волнениях в Новом Месте сразу же утратило всю свою заносчивость и самоуверенность. В зале пронесся тихий гул заглушенного, взволнованного шепота. Пан Ченек один из немногих сохранил присутствие духа и спокойным, уверенным тоном отдал приказание:
– Его милость король желает, чтобы коншель явился перед лицом его милости и лично сам доложил о случившемся.
В наступившей тишине прозвучали шаги гвардейца по каменному полу зала. Придворные расступились в обе стороны, образуя свободный проход. Дверь распахнулась, и два гвардейца в блестящих доспехах ввели под руки окровавленного человека. Богатая бархатная одежда коншеля висела жалкими лохмотьями. Лицо вошедшего, опухшее, со сгустками крови на лбу и бороде, было бессильно опущено вниз. Он медленно шел, поддерживаемый под руки своими спутниками. Все с ужасом глядели на избитого советника радницы. Подведенный к королевскому креслу, коншель с усилием поднял голову. Едва гвардейцы отпустили его, он бессильно свалился перед креслом на колени и застонал.
– Дать ему вина!
– нарушил тишину громкий голос короля.
Виночерпий, торопясь и неловко проливая вино мимо кубка, наконец напоил полубесчувственного коншеля. Тот открыл глаза и поднял голову.
– Говори, что произошло в Новом Месте!
– приказал король, одновременно протягивая руку к виночерпию. Ощутив в руке кубок, он залпом его осушил и с шумом поставил па стол.
– Милостивый король, заступитесь за нас, ваших верных слуг! Прага гибнет от рук злодеев-еретиков!..
– Короче!
– рявкнул король, топнув, по своей привычке, ногой.
– Сегодня после утренней обедни огромная толпа новоместских ремесленников во главе с безбожником Яном Желивским двинулась от церкви Марии Снежной к собору святого Штепана, что па Рыбничке, сломала двери, вытащила оттуда священнослужителей и жестоко избила их. Потом толпа двинулась к зданию радницы и окружила ее. Все они были вооружены. Ян Желивский нес впереди дарохранительницу и пытался войти в помещение новоместской радницы, где собрались коншели и судьи. Ян Желивский требовал от пуркмистра и коншелей, чтобы немедленно освободили из тюрьмы их проповедников. Пан пуркмистр, конечно, отказал. В это время кто-то из окна радницы стал бросать камни в толпу, и один камень попал в Яна Желивского. Боже мой, что тогда произошло! Вся толпа заревела, как тысяча диких быков, сломала двери и ворвалась в радницу.