За порогом жизни, или Человек живёт и в Мире Ином
Шрифт:
Я смотрел Бену в спину до тех пор, пока он не исчез из вида. Потом огляделся, что же происходит вокруг. Место было оживлённым. Люди, не глядя друг на друга, шли, словно онемевшие. Лишь изредка можно было услышать чьи-то стоны или всхлипывания. Кто они и куда идут, почему они так угрюмы? Я не мог ответить на эти вопросы, и решил идти чуть поодаль от них. Но любопытство брало верх, и я решился заговорить.
— Скажите, кто все эти люди и почему они так мрачны? — спросил я у пожилой женщины, отставшей от всех. Она шла, тяжело опираясь на посох, а рядом с ней семенила девочка, совсем ещё маленькая, лет восьми на вид.
Женщина
— Помоги нам.
— Чем я могу помочь?
— Найди что-нибудь поесть, внучка голодна, а я не в силах сойти с дороги в поисках еды…
Ребёнок ведь совсем… жалко. У меня в кармане было яблоко. Я вынул его и протянул малышке. В её серых глазках отразился восторг! А у её бабушки на глазах выступили слезы… Какое-то время мы шли молча. Не хотелось казаться сильно назойливым и надоедать с вопросами. Потом я сошёл с дороги и отправился искать еду. Мне пришлось долго блуждать, прежде чем на глаза попались сливы. Плоды тёмно-синие, с сизым отливом, крупные. Я попробовал — очень вкусные! Я ел их, пока свежесть ягод не утолила мучавшую меня жажду. Немного отдохнув, я снял с себя рубаху и набрал в неё плодов. Когда я нашёл пожилую женщину с девочкой, загадочные люди исчезли из вида. Женщина сидела на земле, опершись на ствол берёзы, большой и развесистой, а девочка полулежала у неё на руках. Женщина была в светлом длинном платье свободного покроя, похожем на длинную рубаху. Волосы, хорошо уложенные в косу вокруг головы, уже растрепались. Лицо избороздили морщинки, мелкие и лучистые, они разбежались от глаз. Девочка же была в белой одежде: поверх просторной рубахи, доходившей ей до щиколоток, была надета безрукавка, тоже белая, но расшитая золотом, с затейливым узором. Когда я подошёл к ним, женщина сказала:
— Устала, пусть поспит. Идти будет легче.
— А я вот сливы принёс, будете?
— Сливы? Я люблю сливы. — Она взяла протянутую ей рубаху со сливами и ахнула: — Ах, мои любимые! — и её лицо озарилось радостью восторга, — Трудно представить, что такое чудо может быть здесь.
Она съела несколько ягод, остальные оставила внучке. Я опустился рядом с ними и решил немного отдохнуть. Но только расслабился, как девочка зашевелилась, и, едва открыв глаза, попросила:
— Бабушка, я хочу пить и кушать…
— На вот, поешь ягодок, легче будет, — бабушка отдала малышке сливы, которые в одно мгновение исчезли.
Девочка, как и я, ела, но сытости не чувствовала, мне стало её жаль. И когда, продолжив путь, она устала, я увидел это и взял её на руки. Солнце завершало свой дневной бег. Опускались сумерки. Но солнце! Это я так совсем по земному сказал «свет», исходящий непонятно откуда. Этот свет становился то ярче — наступал день, то угасал — надвигалась ночь.
Эту ночь мы провели под открытым небом. Малышка спала между нами, ей так было теплее. А день… День прошёл в молчании. Женщина не хотела отвечать, мои вопросы оставались без ответов.
Лишь однажды она заговорила, когда девочка спросила:
— Когда мы придём, баба, ещё нам долго идти? Я так устала…
— Скоро, девочка моя; скоро, маленькая. Потерпи. Вот поспим, а утром ещё пройдём немного и будем дома.
— А где дома? — видя, что бабушка разговорилась, малышка осмелилась спросить то, что, видно, давно занимало её мысли.
—
— А мама, дед, тятя? Они тоже будут с нами?
— Нет, они потом придут.
— А пойдём к ним. Зачем ты ушла от нас? Пойдём к нам жить, мама будет рада, а деда будет цветы твои любимые тебе дарить, а то он их на могилки, зачем-то носит.
— Помолчи, доченька. Устанешь быстро, — только и ответила она, тяжело вздохнув.
Утром мы снова двинулись в путь. Немного пройдя, я заметил заросли малины, и мы все трое радовались находке. Пока собирали малину, малышка немного оторвалась от бабушки, и я решил поговорить с ней.
— Как тебя зовут, малышка?
— Любаша, а бабушка — Вера; она у меня строгая.
Да, насчёт бабушки у меня сомнений не было.
— А куда вы идёте?
— К бабушке, она меня к себе жить взяла.
Больше я ни о чём не успел спросить.
— Ойдате, нам пора! — Оборвала наш разговор строгая бабушка Вера.
Ободрённые сном и завтраком, мы шли легко. Любаша резвилась, забегая вперёд.
— Ну вот мы и пришли, — сказала бабушка Вера, останавливаясь у развилки дорог, — Нам сюда, — указала она вправо, — А тебе идти дальше этой дорогой. Я только внучку ходила встречать, — продолжила бабушка Вера, словно оправдываясь.
Сколько я не спрашивал её, о чём бы ни заговаривал, она молчала, а тут вдруг:
— За доброту твою тебе — спасибо! И на прощание послушай совета: встретишь воду, как бы велика она не была, смело входи и плыви. Не мастери ни плотов, ни лодок. Не поможет тебе это, только хуже будет.
И прежде, чем я успел что-либо сказать, она повернулась ко мне спиной и, взяв малышку за руку, двинулась прочь.
— Спасибо за доброе слово…
И я снова остался один. Меня мучил голод, но я понемногу стал привыкать к нему. Хотелось пить, и я стал искать родничок или речушку. Но безуспешно… Я шёл один, томимый жаждой и голодом. И ещё одна ночь была проведена под открытым небом, только отличалась она от прежней тем, что я был один и голоден, а в довершение ко всему — сильно хотелось пить. Эта ночь была невыносимо долгой. Сон не шёл ко мне. И я всё думал, думал… О чём — не знаю сам, — всё слилось воедино: и хорошее, и плохое.
Темнота стала рассеиваться, когда я почувствовал чьё-то присутствие рядом. Приподнявшись на локте, я присмотрелся. И… о, Господи, «Старичок», тот самый «старичок» … Моё лицо исказила гримаса ужаса, а он:
— Ха — ха — ха! Не то ещё будет… — и исчез.
Если бы не запах от начищенных сапог, я бы подумал, что мне это привиделось.
Всю усталость сняло, как по волшебству. Но голод и жажда становились всё сильней и сильней. И я шёл, утешая себя мыслью: «Где-то там вода большая или малая; я могу испить, прежде, чем плыть, — станет легче…»
Не знаю, сколько времени я так шёл. День угасал, уходила ночь, и снова день мерк, и снова светлела ночь. Ни единого живого существа! Я ничего не мог найти — ни воды, ни еды. Я только тратил силы на эти поиски. Пробовал жевать траву и листья с деревьев, но сделал себе только хуже: сок жёг горло.
Не знаю, день ли был или ночь. Но «старичок» виделся мне чётко, хоть и темнело в глазах. Он держал какой-то сосуд в руках и тонкой струйкой лил воду наземь. Я лежал ничком и не мог сдвинуться с места… А он хохотал жутким хохотом, от которого шевелились волосы.