За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге
Шрифт:
— У-у, чтоб вам пусто было! Не могли уж поспать как следует, — пытаясь незаметно проскользнуть мимо вожатой, пробормотал Петька.
Самое разумное было бы пробраться на школьный чердак или в сарай и просидеть там до сумерек. Но это не удалось.
— Нет, нет, Луковкин! Не ловчи. Из этого ничего не выйдет, — раздался голос Веры. — Сейчас же иди сюда.
Волей-неволей пришлось стать перед товарищами. Увидев, как исполосованы его лоб и щеки, мальчишки и девчонки сразу притихли. Вожатая же отчитывать не торопилась. Окинула беглеца внимательным взглядом, тряхнула косой и только потом строго спросила:
— Значит,
Петька, насупившись, угрюмо молчал. Что можно было ответить на такой вопрос?
Вера подождали, прошлась вдоль строя.
— Что же молчишь? Моего авторитета для тебя, значит, недостаточно? Хорошо. Если не хочешь говорить с вожатой, я умываю руки. Будешь объясняться с другими.
На первых порах такой оборот дела обрадовал. Каждому ведь известно: если человека не наказали под горячую руку, можно надеяться, что скандал потихоньку замнется. Но вспыхнувшая было надежда оказалась напрасной. Пока механик налаживал киноаппарат да возился с лентами, Алешка Морозов рассказал, что в школу прибегала какая-то возмущенная тетка. О чем она говорила с вожатой, пионеры не знали, но Вера очень расстроилась и даже всплакнула. Потом она расспрашивала мальчишек о Луковкине и, конечно, догадалась, что он вылез в окно.
Да! Никакого выхода, кажется, не было. Если вожатая не сочла нужным дать взбучку немедленно, значит, она придумала какую-то каверзу и приберегает ее, чтобы нанести удар покрепче. Сразу припомнилось предупреждение: «Будешь объясняться с другими»… Уж не тут ли зарыта собака? С кем это можно говорить с другим? Неужели повезут в район? А что, если возьмут и вызовут в лагерь отца?
Измученный неизвестностью и догадками, Петька даже не смотрел на экран. Ждал только окончания сеанса. Но ничего нового не случилось и после кино. Вера не обращала на драчуна никакого внимания ни во время полдника, ни позже. Лишь перед самым ужином вышла на крылечко и распорядилась:
— Ребята, мойте руки и отправляйтесь в столовую с Сережей. А ты, Луковкин, подожди. Пойдешь со мной.
«Начинается, — с тоской и в то же время с каким-то облегчением подумал Петька. — Хоть бы уже скорее…»
Вера зачем-то вернулась в школу, поговорила с дежурной девчонкой и лишь после этого направилась… к дому Митьки.
Сердце Петьки, едва он понял, куда ведет дорожка, упало. Совсем не страшно получить головомойку от вожатой. Не такое важное дело вытерпеть насмешки ребят и девчонок. Но перенести унижение на глазах у врага и к его удовольствию — это уж слишком! «А что, если не ходить?» Но тут же трусливую мыслишку сменила другая: «Нет уж! Умел заварить кашу — умей и расхлебывать…»
На чисто выскобленном крылечке Митькиного дома сидел человек. Не очень крупная фигура, слегка подернутые худые плечи и выгоревшая на солнце кепочка его показались знакомыми. Подойдя ближе и присмотревшись, Петьки к немалому удивленно узнал в дядьке Якова Марковича. С утра и до позднего вечера он как заведенный то хлопотал по хозяйству, то мчался на машине в район или в Мартьяновку, то распоряжался в бондарке. А следом за ним, будто на привязи, тянулись со всякими вопросами и наказами совхозные рабочие.
— Яков Маркович, подпиши наряд.
— Яков Маркович, откуда брать доски?
— Когда будешь у директора, не забудь про дымари да сетку!
Петька не раз видел все это, но то, что Яков Маркович может быть управляющим да
Сейчас Яков Маркович, поставив на тапки босые ноги (они, наверно, здорово ныли от дневной беготни), неторопливо вертел в руках спичечный коробок и разговаривал с младшим сынишкой. Заметив, что в калитку вошли Вера и Петька, он оставил свое занятие и повернулся к двери в дом.
— Митька! Слышь? Ну-ка, топай на расправу.
Мальчишка вышел из комнаты и, набычившись, задержался у порога.
— Ну нет, приятель. Ты в спину-то мне не сопи. Иди вперед.
Драчуны стали локоть к локтю и, стараясь не глядеть друг на друга, уставились и землю. Яков Маркович прощупал их строгим взглядом, неласково усмехнулся.
— Та-а-ак… Один с латаным рылом, другой — как зебра полосатая. Хороши… А теперь докладывайте.
Митька, захлебываясь, начал было жаловаться. Но отец, подняв ладонь, перебил его.
— Стоп, машина! Тебя уже слыхали. Посмотрим, что скажут другие.
Хочешь не хочешь, пришлось исповедоваться Петьке. То и дело переводя дыхание и сбиваясь, он начал рассказывать, как ловили рыбу, как Митька командовал, как купались и таскали раков. Яков Маркович, облокотившись на колени и сцепив пальцы рук, внимательно слушал, изредка покачивал головой.
Незаметно и как-то потихоньку вокруг собрались любопытные. К сбитым из жердей воротам и калитке отовсюду набежали деревенские ребятишки. Чумазые и вихрастые, в пестрой летней одежде, а то и просто голопузые и босоногие, они лезли друг другу на плечи, толкались и обязательно хотели занять место поудобнее. Из дому вышла старшая дочь Якова Марковича, десятиклассница Варя. Мимо Петьки от летней кухни в сени и обратно то и дело шныгала с мешочками и банками — она готовила ужин — вторая сестра Митьки Любка. Весь этот народ сначала просто прислушивался к тому, что говорится на крыльце, да шушукался, а позже начал вмешиваться и в разговор.
Пробегая в сени, Любка зло бросила:
— Да чего с ним разбираться! Он же, рыбий глаз, ничего делать не хочет. Сказала нарвать травы теленку, так смылся, с собаками не сыщешь. Уток оставил голодными нынче тоже. — Девчонка ткнула пальцем в стриженую Митькину голову и добавила: — У-у, поросятина белесая!
— И правда, папа, — поддержала сестру тоненькая улыбчивая Варя. — Митька совсем от рук отбился. Вчера вон надо было картошку полоть. Зовем его, а он и слушать не хочет. Пошел только после того, как получил по горбу от Любы. А работать не стал и тут. Выдернул две осотины, покрутился, до скорей за лук со стрелами. Вы, говорит, полите, а и нас от змей охранять буду. А сколько там змей, ты сам знаешь. Нашел несчастную лягушку, пригвоздил к земле и давай глаза выкалывать…
Яков Маркович помрачнел еще больше.
— Что скажешь? — посмотрел он на Митьку.
— Да чего они брешут, — испуганно заныл тот. — Самим делать лень, так на меня валят. То им воды принеси, то уток накорми, то еще чего…
— Понятно. Сестры — лентяйки, работой беднягу заездили. А отцу за тебя заступиться некогда. — Достав из кармана кисет и книжечку бумаги, Яков Маркович начал свертывать цигарку. — Давай, Петро, дальше.
Чувствуя, что настроение Митькиного отца портится, Петька заторопился, стал заикаться еще больше. Когда дошел до того, как Митька гнал в воду замерзшего Колю, а потом бросился в драку, от ворот крикнули: