За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге
Шрифт:
— Видал вербу? — показывая рукой в сторону дерева, спросил он Андрюшку.
— Угу, — кивнул малыш.
— Ну вот. Там внизу дырка. Сунь палку — и сто шершней готовы.
— А ты? — покосился на него Андрюшка.
— А чего я? Не я ж караулю пасеку? И некогда мне. Надо искать Петьку.
Лопоухий отпустил карапуза и побежал назад. Только в самом деле это была уловка. Через минуту он уже сидел за ближним кустом и высматривал из-за ветвей, что будет дальше.
Андрюшка подбежал к иве, помахал рукой плетущемуся вдалеке Витюньке и, осторожно
Гнездо шершней было на месте. Малыш отыскал его, присмотрелся, потом слегка присел и сунул палку в дупло. Шершни должны были, как сказал Митька, подохнуть с одного удара. А получилось совсем не так. От палки пострадало самое большое пять насекомых. Зато остальные рванулись из дупла и, грозно жужжа, набросились на врага. Не понимая, что случилось, Андрюшка затопал ногами, замахал руками, но только разозлил шершней еще больше. Разъяренные, они жигали его и за деревом, и в траве, и в кустах полыни, которые росли за ивой.
Малыш завизжал, кинулся к дороге, но, как на грех, споткнулся и покатился в лужу.
Вера в это время полоскала у старого дома ведра под ягоду. Услышав вопли карапуза, она выбежала к дороге.
— Митька! Что случилось? Кто плачет?
Однако белобрысому было не до нее. Глядя на атакованного шершнями Андрюшку, он сообразил наконец, что совершил большое зло, и испугался: «А вдруг заедят насмерть? Что делать?»
Но делать ему уже ничего не пришлось.
В двух шагах, сжимая кулаки и зло сверкая глазами, стояла Людка. Издали, щелкая бичом, катилась Нюрка, а Вера метнулась вперед, остановилась, потом сорвала с веревки одеяло (кто-то, к счастью, вынес проветрить), накинула его себе на голову и во весь дух пустилась к иве. Подскочила к Андрюшке, сунула его под одеяло и так же стремительно умчалась назад…
Чтоб не испытывать судьбу, белобрысый благоразумно ретировался.
К счастью, малыш пострадал не сильно. На его теле насчитали всего пять или шесть шершневых уколов. А серьезными оказались только два.
— Это потому, что он упал в воду, — сказала Нюрка. — Кабы не упал, укусило бы штук пятьдесят.
— Конечно. А это смерть, — поддержала Людка. — Пятьдесят шершней ведь не меньше, чем четыреста пчел. А четыреста пчелиных укусов для человека — смерть. Особенно для такого маленького.
Куда больше досталось Вере. Шершни сильно покусали ноги.
— Ну подожди ж ты! — погрозила Людка Митьке.
О пользе бухгалтерского учета и новых непредвиденных осложнениях
Ждать исполнения угрозы пришлось недолго. Вернувшись из леса, куда они ездили по делам, и услышав про новую выходку белобрысого, Петька и Лян сбегали за остальными, и суд начался.
— Иди ближе! — строго приказал звеньевой Митьке.
Митька приблизился, но на всякий случай стал по другую сторону печки.
— А чего вы? Что я сделал? Виноват, что ли, что Андрюшка, дурак, полез к шершням?
Нападая первым, белобрысый, должно
— Слыхали! — поднял руку Алешка. — Пока помолчи. Говорят девчонки.
Людка с возмущением рассказала друзьям о случившемся и потребовала для Митьки самого строгого наказания. За ней, горячась, вскочила с места Нюрка.
— Гнать его из звена! Сколько раз уже обещался исправиться, а все равно какой был, такой и остался. Видали, что удумал? Чуть не до смерти затравил парнишку. А Веру? Самого его отдать шершням!
— Правильно! — поддержал подружек Петька. — И еще надо Якову Марковичу сообщить. Пускай надает ему по шее, как тогда, когда мы подрались.
— Ага, по шее! — вставил Митька. — Думаешь, он меня тогда бил, да?
— А нет? Алешка ж сам слышал.
— Ничего не слышал. Отец нас и пальцем не трогает, только кулаком стучит да ногами топает.
— А почему ж ты тогда верещал, как поросенок?
— Потому. Надо было.
— Хватит! — прервал спор звеньевой. — Кто будет говорить еще?
Поднялся Юрка:
— Исключать его из звена не будем. А наказание придумать надо.
— Вот сказанул! — презрительно усмехнулся Митька. — Что придумаешь? Может, на Луну сошлешь?
— Прикомандируем его дня на три к Витюньке с Андрюшкой. Да чтобы не командовал, а сам выполнял распоряжения. И старшим назначить Андрюшку. Он же через три дня даст Митьке аттестацию.
— Какую еще аттестацию? Это что такое? — взглянула на него Нюрка.
— Ну, характеристика это, Нюрка, отзыв, — вмешался Алешка. — Андрюшка скажет, как вел себя Митька. Правильно я говорю, Юра?
— Правильно. Если Митька будет обижать малышей, мы продлим наказание, а если исправится, разрешим вернуться в звено.
Мальчишки и девчонки затараторили, закричали. Все были за то, чтобы принять предложение. Но Митька об этом не хотел и слушать.
— Ишь вы! Удумали! Я, значит, должен карапузам подчиняться? Выслуживаться перед ними? Да?.. Может, скажете, чтоб я с Витюнькой соску сосал?
Алешка выждал, пока ребята выговорятся, потом встал, заложил руки за спину и отрубил:
— Довольно! Всем пора на работу. А предложение одно: Митьку прикомандировать к Андрюшке с Витюнькой на три дни. Никаких полезных дел за это не засчитывать, корову, которая ему поручена, не пасти и не доить. Ясно? Кто «за», поднять руки!
Проголосовали единодушно.
— Понял? — повернулся звеньевой к белобрысому. — Больше к тебе вопросов нет. Выполнишь — приходи через три дня. Не выполнишь — можешь не являться. В звено не примем.
— И Витюнькиной соской не брезгуй, — подсказала довольная Нюрка. — Витюнька не дает ее даже мне. Даст тебе — значит, лучшая аттестация.
Все считали, что наказали белобрысого справедливо и что никакого вреда от этого не будет. А вышло совсем не то.
Оборотная сторона дела открылась через несколько дней, когда пришла пора подводить результаты работы за неделю.