За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге
Шрифт:
— Довольно нюни-то разводить. Скоро, чай, и подвода из Березовки. Промой глаза, перекуси, да и с богом. Я вот тут наготовила… Отвезешь Трофиму.
Степанида отвела от лица платок, растерянно посмотрела на мать, на корзину, всхлипывая, затрясла сбившейся косой:
— Там же… там его новая… Чай, тоже ходит в больницу.
Матрена Ивановна нахмурилась, вздохнула, но сказала уже не строго:
— Ничего. Бог даст, все образуется, помиритесь…
Догадавшись, что разговор подходит к концу, Петька потихоньку сунул котомку
Выслушав новость, Коля в волнении сел на землю. С минуту мальчишка сидел, не глядя по сторонам, потом провел рукой по лицу и поднял полные слез глаза на товарища:
— Как думаешь, поедет мать в больницу?
— Конечно. Матрена ж Ивановна что сказала?!
— А вдруг не поедет? Она ж, знаешь, какай? Что тогда?
Коля оставил работу, забрался на сеновал и не высовывал носа на люди целых три дня. Ребята, узнав о случившемся, волновались тоже. Девчонки поминутно сбегались на совет к Гале, посылали Людку наводить какие-то справки, а мальчишки бросали ведра, усаживались в бурьяне и горячо спорили о том, чем кончится Колина история.
О неожиданном отъезде Гали, походе против шершней и бесстрашии бывшей вожатой
Вечером на пасеку из Кедровки пришла груженная ульями машина. Шофер сбросил груз, поговорил с Матреной Ивановной, а потом подкатил к столовой и распорядился:
— Младшая Череватенко, живо в кабину!
Галя растерялась.
— В какую кабину? Зачем?
— Затем, что приказано доставить тебя домой. Ясно?
— Не хочу домой! Не поеду! — затрясла руками девчонка. — Что я буду там делать? Опять считать цыплят?
На шум прибежала Тамарка. Обычно она с сестрой не церемонилась, особой заботы о ней не проявляла. Но тут вступилась за Галю и она.
— И в самом деле, дядя Вася, зачем вы ее увозите? Ей же тут хорошо. Даже вон поправилась, порозовела.
— Да что ты меня уговариваешь? — обиделся шофер. — Разве я сам это выдумал? Мать же сказала, что нужно в больницу.
— В какую там больницу! — опять загугнила Галя. — Сто раз ездила. А польза какая?
Но слушать ее, конечно, не стали. Хлопнула дверца кабины, машина стрельнула синим дымом, и отряд остался без затейника.
А еще через сутки, будто по заказу, сбрендил Митька.
В тот день неизвестно по какой причине он задержался дома и пришел на работу с опозданием.
— Где ребята? — спросил белобрысый у возившейся возле плиты Людки.
— А я что? Бегала за ними, что ли? — отмахнулась от товарища Простокваша. — Петька с Ляном где-то тут. Найдешь.
Митьке, недовольно ворча, пошел по двору. Заглянул в коровник и овчарню, слазил на чердак, осмотрел даже крышу дома. Но все напрасно. Друзья как в воду канули. Мальчишка хотел уже отправиться к старшеклассникам, как вдруг услышал голоса на точке.
— Эй, Петька! Лян! — подбегая к воротам, крикнул он. — Куда вы запрятались? Вылазьте!
Голоса
Митька перемахнул через прясло (открывать ворота было лень) и прямо по подсолнухам пошел на голоса. На его беду возле ульев вместо Петьки с Ляном оказались малыши. Андрюшка, выпустив рубаху из штанов и вооружившись сачком, ходил между ульями, а Витюнька, сидя рядом с ведром, черпал кружкой воду и лил в поилку для пчел.
— Эй, вы! — выходя из подсолнухов, окликнул приятелей Митька. — Где Петька?
Витюнька, вздрогнув, плеснул из кружки себе на колени и вопросительно глянул на друга. Андрюшка нахмурился:
— Мы почем знаем? Искай сам.
— Ну и найду… А вы что делаете? Хотите на одну щеку поправиться, да? Ждете, когда жиганет пчела?
Андрюшка, уловив в его тоне насмешку, надулся, но Нюркин брат, то ли опасаясь Митькиных щелчков, то ли желая похвастать, объяснил:
— Селснев ловим. Вот сто!
— Шершней? — удивился Митька. — И много уже наловили? А ну покажите.
Шершни — враги пчел. Весной и летом, когда много насекомых, они добывают пищу где-нибудь в лесу или в поле. Но стоит солнышку повернуть к осени, как великаны принимаются за разбой. Они выслеживают трудолюбивую пчелку, летят за ней к улью, потом усаживаются у летка и начинают расправу. Стоит маленькой хозяйке дома высунуться наружу, как она сразу же попадает в объятия хищника и через секунду, уже перекушенная и высосанная, валится на землю. За день кровопийцы другой раз перебьют целую семью. Матрена Ивановна это, конечно, знала и для охраны надумала приставить к ульям малышей. Убивать хищников, она, правда, не приказывала: шершни еще не разбойничали. Но Андрюшка проявил инициативу сам.
— И сколько же вы убили шершней? — принимая серьезный вид, повторил Митька. — Где добыча?
Андрюшка посмотрел на мальчишку, подумал и направился к воскотопке. Осторожно ступая, принес на бумажке шершня и трех безобидных шмелей.
— Во! Считай!
— А ты сам считал? Сколько тут?
Малыш, конечно, считать не умел и потупился.
— Значит, не считал? Эх ты! — переворачивая соломинкой убитого шмеля и прикидывая, как бы подшутить над друзьями, продолжал белобрысый. — Тут же всего один шершень. А можно убить сразу сто. Хочешь, покажу, где живут сто?
— Ага, сто! — не поверил малыш.
— Ну да, сто! Может, даже больше. Когда убьешь, сюда не прилетит уже ни один. Караулить не надо.
Карапуз не поверил. Однако убить целую кучу шершней и удивить взрослых, наверно, хотелось. Митька догадался об этом, схватил Андрюшку за руку и потащил к воротом.
Идти было недалеко. Сразу за точком у дороги на Березовку стояла большая старая ива. Верхние ветки у нее уже засохли, кора с одной стороны отвалилась, а внизу, у самой земли, чернело дупло. Митька по вечерам гонял мимо корову и уже давно знал, что в дупле живут шершни.