За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге
Шрифт:
— Здорово! Полюбуйся, Васька, как тебя распечатали! — хохотали девчонки-старшеклассницы. — Молодчина, Галя! Надо еще дать ему в рот Витюнькину соску. Пусть скачет да почмокивает!
На следующий день Галя придумала другое.
Возвращаясь перед вечером из тайги — звено собирало там дрова, — ребята еще издали услышали отчетливые слова:
— Внимание! Внимание! Передаем обзор московских газет…
— Обзор газет? — приостановился Юрка. — Радио, что ли?
— Похоже, — откликнулся Петька. — Только откуда?
Приемник стоял на веранде дома, в котором жила
— Поняли, бабушка? — щелкнув выключателем, обратилась затейница к пасечнице. — А вы говорили, что приемник надо выбросить. Видите, как его Павлик Вобликов починил? У нас ведь в отряде кого только нет! И радисты, и фотографы, и авиамоделисты.
— Ну что ж? И слава богу, — улыбнулась старушка. — Раз починили — значит, слушайте на здоровье. С нас-то с дедом что спрашивать? Темные мы люди. Поломалась машина — ну, стало быть, и поломалась. В город-то на ремонт разве повезешь?
Ребята догадались, что Галя уговорила Пашку отремонтировать батарейный приемник Матрены Ивановны. Ребята как-то брались за него, но ничего сделать не сумели. Не помог даже Сережа. А Вобликов поломку нашел. Не зря, должно быть, считался радистом-коротковолновиком.
Радиопередача прервалась на самом интересном месте. Комсомольцам это не понравилось.
— Зачем выключила? — закричали они. — Сейчас будет музыка. Не поняла, что сказал диктор?
Галя улыбнулась и развела руками:
— Поняла. Да больше держать приемник под током нельзя. Батареи ведь старенькие. Сядут — и последние известия не послушаешь.
— Вот еще! Купим тебе новые батареи.
— Когда купите, тогда и поговорим. А сейчас, кому хочется музыки, могу показать один инструмент.
— Какой инструмент?
— Увидите. Тащите меня в столовую.
Мальчишки и девчонки думали, что Галя добыла где-нибудь патефон. Но ничего такого ни в столовой, ни на улице не оказалось. Усевшись за обеденным столом, затейница начала раскладывать на нем какие-то реечки и поленца. Сначала протянулись два ровных бруска. Поперек легло белое поленце, потом второе, третье.
— Ксилофон! — догадался Петька. — Это тебе дед Панкрат сделал, да?
— Ага, — кивнула Галя и, взяв молоточек, принялась выстукивать песню про веселый ветер.
И младшие и старшие члены отряда сгрудились возле девчонки. Одни просили повторить номер или подсказывали, какую песню отстукать, другие воронили выхватить молоточек и поупражняться собственноручно.
— Ха! Раз такое придумала мелкота, мы тоже не лыком шиты, — ударил кепкой о колено Мишка Закваскин. — Тащи, ребята, пустые бутылки… Вот! Теперь наливай в них воды — в одну доверху, в другую на четверть, в третью — наполовину. Готово? А теперь подвесим бутылки на перекладину, возьмем палочки, и рояль готов. — Мишка ударил по бутылкам, а над поляной зазвенела мелодия песни «Светит месяц». — Эй, вы, зюзики! Слыхали нашу музыку?
Приятели Мишки захохотали, захлопали в ладоши.
— Вот и хорошо, — обрадовалась Галя. — Значит, у нас теперь два инструмента. А потом
— И будет! — подхватили Мишка с Тимкой. — Мы завтра смотаемся домой, привезем гитары.
— А я возьму балалайку, — вставил кто-то.
— А мы сделаем из камыша дудки…
Галя устраивала в отряде также шахматные и шашечные турниры, проводила спевки, разные конкурсы. А когда вечерами разжигали у реки костер, она, сидя у огня, рассказывала разные истории и сказки. Синяя ночь медленно окутывала лес и сопки, вода тихонько плескалась у ног, а ребята, усевшись кружком, считали проклюнувшиеся в небе звезды и слушали то грустные, то смешные рассказы про Тома Сойера, про Рыжика, про Иванушку-дурачка…
О заботах Сережи, новой нехватке продуктов и о предложении сестер Череватенко
К середине августа самое важное на школьном участке было сделано. Под руководством деда Панкрата и Сережи ребята отремонтировали дом, отштукатурили животноводческие помещения, сделали загоны. Между делом пропололи еще кукурузу и свеклу, расчистили и выровняли двор.
— Что же делать дальше? — возвратившись из Кедровки и присаживаясь к столу, сказал однажды вожатый.
— А чего дальше? Ты это про что? — бросая играть в ножички и подсаживаясь ближе, спросил Тимка Варежкин.
— Да все про то же. Разговаривал я с Иваном Андреевичем… Работой нашей он доволен. Молодцы, говорит, основное сделали. А как быть дальше, мы с ним так и не решили.
— Вот еще задача! Если сделали, значит, собирай манатки и домой. Скоро уже и в школу.
— Оно бы конечно. Да ведь кроме главного, есть немало другого.
— А чего другого?
— Да разве не знаешь, что решено тут сделать? Вспахать гектара два целины, разбить гряды под клубнику, расчистить площадку для сада… Надо бы продолжить и заготовку сена для скотины, напилить побольше дров. Не мерзнуть же тем, кто будет приезжать сюда ухаживать за скотиной?
— Тогда работать дальше.
Вот так, будто через пень-колоду беседа шла долго. Не догадываясь, куда клонит вожатый, комсомольцы окружали его все плотнее. Наконец, когда в столовой собрался весь отряд, Сережа обвел друзей взглядом и объявил, что дело упирается снова в продукты.
— Вон видите? — кивнул он в сторону Веры, которая разбирала привезенные из деревни пакеты с крупой. — Этого хватит не больше чем на неделю. А деньги за прополку израсходованы. И заработать больше негде. Совхоз может заплатить теперь только за уборку свеклы.
— Ну! Уборка когда еще! — буркнул кто-то. — Когда она начнется, мы уже сядем за парты.
Посыпались разные предложения: уменьшить порции на обед, съездить за продуктами домой, закончить работу до конца недели.
Сережа слушал, поддакивал, но ни одного предложения так и не принял.
— Ерунда, — сказал он. — Чтобы запастись продовольствием до десятого сентября, нужно рублей двести. По крохам их не собрать.
Пионеры, занятые розными соображениями, слова про десятое сентября пропустили мимо ушей. До того ли было, если речь шла про двести рублей? Но старшеклассники насторожились.