За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

Ильинский Юрий Борисович

Он был необычайно прожорлив, больше того, пожалуй, у варана был культ еды — в этот момент, то есть в то время, когда он поглощал пищу, а точнее пожирал ее, трясясь от жадности, варан забывал обо всем и ни на что не реагировал. Его можно было совершенно беспрепятственно дергать за лапы, теребить за хвост, не рискуя потерять при этом палец. Однако едва обед заканчивался, нужно было держать ухо востро.

Мне так и не удалось выдрессировать варана. Слишком часто и регулярно он выводил меня из душевного равновесия. Дух сопротивления, гнездившийся в этом упрямце, ежедневно давал о себе знать. Опытные дрессировщики говорят, что с животными приятно работать, они понимают требования человека,

а подчас даже «исправляют», улучшают их, делают их более рациональными, что ли, принимая наиболее оптимальное решение. Собаки, лошади, слоны сами «идут навстречу», помогают дрессировщику, работают в контакте с ним. Выдрессировать же пресмыкающихся почти невозможно. Хотя варан — наиболее «сговорчивый» из всех холоднокровных, но и он, по сути дела, всего-навсего лишь привыкает к кормящему его человеку и не кусает его только потому, что всегда голоден и слишком занят поглощением пищи, чтобы отвлекаться и обращать внимание на что-либо другое. Само собой разумеется, это меня ни в коей мере не устраивало, и я еще долго безуспешно пытался приручить пресмыкающееся.

И все же в один далеко не прекрасный день, утром, варашка ухитрился оставить на моей руке знак особой своей признательности — нервы мои не выдержали, и, плюнув на всяческую дрессировку, я выпустил своенравного пленника во двор.

Я был в полной уверенности, что варан воспользуется многочисленными дырами в ограде и тотчас улизнет, избавив меня от дальнейших забот о его судьбе. Но не тут-то было! Варан действительно вскоре вырвался в степь, но к вечеру возвратился, пролез в ту же дыру и, сердито шипя, бродил возле крыльца в ожидании ужина. Варан привык получать обильную пищу из моих рук. В степи он целый день гонялся за насекомыми и убедился, что растерял некоторые навыки за время нахождения в плену, сноровка, с которой его собратья хватали зазевавшихся лягушек и мышей, у отъевшегося на домашних харчах варана ныне, увы, отсутствовала. Уяснив это, голодный и злой, он вернулся и настойчиво требовал его накормить, что я не замедлил сделать.

В благодарность за щедрый ужин варан схватил меня зубами за пальцы, но не трепал, не сжимал челюсти, а просто держал меня за руку, словно гость, затянувший момент расставания. Как уже упоминалось, у варанов, как у бульдогов, хватка железная. Если начнешь вырываться, варан еще сильнее будет сдавливать руку. Зная об этом, я лег на землю, терпеливо пережидая боль, стараясь не двигаться. Подержав меня минут десять, варан смилостивился, соизволил разжать челюсти и удалиться.

Подобный прием варан повторил, когда я кормил его из рук. Полежав еще несколько раз на земле в неудобной позе, стиснув зубы от боли, я решил отныне держаться от своего питомца на почтительном расстоянии.

Пытаясь приручить пресмыкающихся, я наблюдал за ними, изучал их несложную, но своеобразную жизнь. Все холоднокровные невероятные эгоисты. Варан мирится с присутствием человека лишь в тот момент, когда его кормят. Похоже, что пресмыкающиеся совершенно не заботятся о своем потомстве. Крохотные, едва появившиеся на свет змееныши расползаются в разные стороны, начинают вести самостоятельную жизнь. Постепенно подрастая, змеи приобретают известный опыт, который познается в жестокой борьбе за существование.

Сказочно хороша пустыня ранним утром! Вишневый сок зари разлит по горизонту, небо лимонно-желтое, сероватое, голубое, за гребнем барханов лежат фиолетовые тени. Солнце едва оторвалось от края земли, косые лучи согревают остывшую за ночь землю. Наступила пора утренней охоты. Невдалеке зашевелился песок, и из норки выползла желтовато-серая длиннохвостая ящерица, сетчатая скаптейра. Эта ящерка очень

проворна, увертлива, подвижна. Тонкие пальчики пресмыкающегося оторочены роговыми зубчиками, помогающими ящерице бегать по сыпучему песку. Сетчатая ящерица может мчаться по пустыне, как ветер, догнать ее трудно. Зная это, я не стал делать лишних движений, а, осторожно опустившись на колени, затаился за кустом.

Ящерица, нежась в лучах раннего солнца, повертела остроконечной головкой и заметила ползущую невдалеке чернотелку. Ящерица была молода и неопытна, поэтому она, не раздумывая, подобралась к насекомому и приготовилась к нападению. Жук-чернотелка не из пугливых, природа наделила его хотя и своеобразным, но весьма эффективным оружием. При приближении противника чернотелка оборачивается к нему задом и выпускает едкую жидкость с резким запахом. Сетчатая ящерка этого не знала и с ходу схватила чернотелку. Насекомое тотчас же использовало свое оружие, что произвело на ящерицу ошеломляющее впечатление.

Она взвилась высоко в воздух, мигом выпустила чернотелку и покатилась по песку. Поднявшись на ноги, ящерка широко раскрыла рот и замотала головой — казалось, она взывает о помощи. Очевидно, жидкость, выпущенная чернотелкой, сильно обожгла пресмыкающееся. Ящерица извивалась, трясла головой, терлась ртом о песок, о деревце. Движения ее были так комичны и настолько похожи на человеческие, что я не мог сдержать смеха, и куст саксаула, за которым я прятался, заходил ходуном. Не случись с ящерицей такой беды, она мгновенно бы исчезла, но теперь ей, видимо, было настолько плохо, что она не обратила внимания на тревожный шум.

Так продолжалось минут десять, после чего измученная скаптейра «упала в обморок». Я покинул свое убежище и ушел в пески. Вечером, возвращаясь назад, я увидел на этом же месте свою старую знакомую. Она уже вполне оправилась после пережитого и резво гонялась за мухами, поблизости ковыляло несколько чернотелок, но ящерка теперь старательно их обходила, уступая дорогу. Так приходит опыт. С возрастом пресмыкающиеся накапливают его, но их слабая память не в состоянии удержать всего.

«Эгоизм» пресмыкающихся заключается и в том, что они совершенно не передают накопленный опыт своим сородичам или потомству. Бросая детенышей на произвол судьбы, пресмыкающиеся предоставляют им возможность самим заботиться о себе, чем разительно отличаются не только от высокоорганизованных млекопитающих, но и от птиц.

В Туркмении водится сарыч-канюк, которого часто называют курганником. Эта ржаво-бурая хищная птица — великолепный охотник, совершающий дерзкие набеги в пески. Крайне прожорливый, канюк истребляет несметное количество песчанок, сусликов, хомячков. Безжалостный истребитель мелких зверьков и птиц, канюк в то же время является примерным семьянином, ревностно охраняет своих птенцов, оберегает их от опасности и терпеливо обучает искусству охоты. Птенцы-канюки, выучившись летать, сопровождают родителей в разбойничьих набегах на окрестности, учатся охотиться, добывают пищу, перенимают опыт старшего поколения. Птенцы учатся не только у своих родителей — они очень быстро перенимают полезное друг у друга.

В Англии много лет подряд молочницы по утрам оставляют на улице бутылки с молоком. Большая синица научилась откупоривать картонные крышки бутылей, и в короткое время этот способ стал известен и другим синицам. Торговцы молоком попали в затруднительное положение и спаслись от убытков только тогда, когда некий изобретатель сконструировал особую крышечку для бутыли, с которой синицы уже ничего поделать не могли. У пресмыкающихся все это отсутствует, о чем вообще-то жалеть не приходится, ибо в таком случае змеи сделались бы во много раз опаснее.