Забери меня отсюда
Шрифт:
– Мама говорила мне, что залетела, - поспешил пояснить Илья.
– Да, она залетела. Но могла поберечься, и потом, могла сделать аборт. В наше время аборт был естественным делом, как сейчас гомосексуализм...
Илья некоторое время помолчал, поморщил лоб и проговорил свои мысли вслух:
– Получается, что мама виновата, что ты ее бил?
– Ну нет, я не то имел ввиду. Она не виновата так, чтобы прямо. Просто она обманула меня, когда родила тебя, потом повесила тебя на меня, мне надо было зарабатывать для вас.
– Ага, лучше бы, чтобы она тогда уже умерла, - тихо произнес Илья, Вова сделал вид, что не услышал.
Илья замолчал, несколько раз посмотрел на отца: они шли подле друг друга, со стороны могли показаться отцом и сыном, которые встретились, чтобы о чем-то поговорить, или просто друзьями, один из которых был намного старше другого.
– Знаешь, отец, чего я сейчас подумал, нет, вспомнил? Я вспомнил того ублюдка, у которого выбивал свой долг. Он так же рассуждал - так же говорил. У него была такая же логика. Вот что бы он не говорил, как-то получалось ловко, что виноваты были все вокруг, кроме него. Он меня стал упрекать, что это я подверг его искушению присвоить деньги. Нет, он говорил это иначе, каким-то своим языком. Потрясающе! Ты такой же!
Вова вдруг сошел с тропы и направился в сторону пруда. Он остановился на краю, так что носки его туфлей касались стоячей воды. Заложив руки за спину, он смотрел на другой берег и молчал. А когда заговорил, то голос его звучал тихо, потому Илья замер - он стоял рядом, чуть дальше, так что мог легко толкнуть отца в воду, хотя утопить в этой луже было бы сложно, пришлось бы приложить много усилий - заметили бы люди, да и сам Илья намочился бы. А еще хотелось послушать - что говорил Вова...
– Давно было. Мне уже исполнилось 16, пошел 17й..
– Ну понятное дело, когда исполняется шестнадцать, за ним следует семнадцатый год...
– показал свое состояние Илья, на что отец его никак не отреагировал.
– ...Мой отец, твой дед, тоже Илья, часто напивался и бил мать. Бил не так, как я, посильнее, так что мама иногда лежала подолгу. В деревне нравы и обычаи другие были. Его осуждали, конечно, но никто не вмешивался... Я когда подрос, пару раз ответил ему - дал понять, чтобы меня не трогал. Он и не стал потом меня трогать. Маму бил, когда меня не было. Она терпела. Помню, лежит, охает, плачет... Меня стеснялась... Просила не осуждать отца, говорила, что он такой, потому что семья у них была такая - суровая... Мне было больно вначале, потом я стал на нее злиться, хотя, что она могла сделать? Наверное, злило то, что она ему все прощала. У нее вечно кто-то был виноват. У нас как - пьет мужик, баба виновата, друзья виноваты. Нет, чтобы сказать просто - козел он, скотина эгоистичная. Вот я ведь эгоистом был сильным, когда пил... Сейчас тоже могу запить, но не так, как прежде, конечно же... Так вот, как -то отец исчез. Не пришел день, два, а потом его нашли... Упал с оврага, стукнулся сильно головой об камень и умер. Вот и все. Все говорили, что его бог наказал, что жену лупил. А я все думал, что не бог наказал, иначе бы зла не было на земле, наказывай бог всякое злодеяние. А просто случай произошел. Допился и упал с обрыва. Он обычно напрямки шел.. Странно было, что так упал, что не по своему пути пошел в тот день, свернул немного. И надо же было ему упасть так удачно, чтобы головой точно о камень...
Вот тут Вова посмотрел на сына глазами чистыми, ясными, какие бывают у детей. И в отличии от детей, в глазах этих была еще и смешинка, какой-то даже задор. Не знай этого человека хорошо, можно было бы подумать, что он сумел пронести через всю жизнь способность оставаться в душе молодым, нет - по-детски непосредственным, открытым и даже добрым!
Илья отшатнулся, его охватил ужас. Было ли это безумием, или перед ним стоял опытный вершитель человеческих судеб? Почему он подумал вдруг, что отец решал свои проблемы с людьми просто и легко?
– Вообще, Илюша, мне в жизни везло на хороших людей! Меня всегда сопровождали хорошие люди. А если появлялась гнида, с ним непременно что-то случалось... Это сейчас в больших городах понатыкано столько камер, что можно уследить, заметить, как вершится суд над плохим человеком. А там, в глубинке, в лесу, в тайге, кроме бога - этого немого созерцателя, - никого нет. Вот и вершит свой суд случайность. Мне везло на случайности. Думаю, будет везти всегда... Но теперь такого везения не надо - я стал другим, и жизнь теперь не кажется вечной...
Глаза его потухли, он отвернулся и снова стал смотреть на другой берег - будто в смерть свою...
– Ты болен?
– спросил Илья.
– Нет, совершенно здоров. Просто годы напоминают..
Илья помолчал еще немного, и не глядя на Вову, спросил:
– А ты к чему мне это все
– Просто так, Илюша. Ты спросил, почему я вас бросил и ушел, я ответил, что... было бы хуже, если бы остался... Хотя, если быть точным, Зина ушла, а не я ее бросил... И знаешь что, я тебе вот что скажу...
– вот тут он повернулся к нему всем корпусом и теперь смотрел уже иначе, как взрослый человек, даже можно было подумать, - с беспокойством.
– Ты себя еще не узнал... Ведь не живешь с Ларисой, и по детям не тоскуешь. Ты из нашей породы, ты не в мать свою. Скоро себя начнешь узнавать. Тогда и звони, подскажу как быть...
И снова Илье стало плохо - холодно, как будто льда наелся и лед застрял в пищеводе, отчего похолодело рядом с сердцем, и в животе.
– И все-таки мерзкий ты тип, папа...
– вычурно произнеся последнее слово, Илья отступил от отца, чтобы резко отвернуться от него и уйти прочь. Ноги несли его сами и он думал, уверял себя ,что больше никогда не встретится с этим человеком.
Отец смотрел ему вслед и глаза его постепенно приобретали то самое выражение, которое бывает у людей в минуты отчаянных желаний, когда хочется спрессовать время настолько, чтобы исполнение одного какого-то главного желание произошло тут же, как по собственной воле. Наверное, только власть дает такие возможности, чтобы без торга и обязательств можно было иметь и не иметь, быть и казаться, чтобы только не прозябать в сплошных ожиданиях. Не было у него власти над сыном, как не был сын одним из тех, кого может забрать... несчастный случай.
*************************************
После больницы и трезвых дней Лика почувствовала себя несуразной и беспомощной, снова потянуло к матери. Она напросилась на встречу. Хотя, сложности в этом не было - достаточно купить бутылку водки, чтобы дверь в преисподнюю распахнулась настежь.
Говорить много, описывать это существо, каким была ее мать, - дело сложное из-за большого количества отвратительных чувств: такие люди жили во все времена, и именно в женском обличии они становились ужасными особенно, как если бы Кронос стал женщиной, а Лилит - первая жена Адама, назвалась Мариной. Мариной звалась мать Лики, проживала отдельно и не разрешала дочери появляться дома, потому что у самой часто бывали гости. Кем-то где-то она работала, кем-то подрабатывала, раз водились деньги на водку, но в основном пила, и странное дело, организм этого существа был настолько устойчив даже к суррогатному спирту, что в свои 45 она и выглядела на 45, разве что без следов ботокса и подтяжек лица... Естественной была одутловатость, дряблость кожи, и неестественными для такого образа жизни подтянутость фигуры и ноги не как у курицы. Да, голос был грубым, низким, потому что она не переставала курить, и в глазах светилось столько блеска от этого коктейля из жизненной энергии и злости, что, казалось, если однажды ненароком высвободится сила ее души наружу, в городе будет объявлено чрезвычайное положение. Мало кто видел, как она спит, - разве что из мужиков, которые оставались с ней на ночь. И с соседями она лаялась, как дог с тузиками; с участковым ментом зналась, дела у них были свои - мент видел ее всегда пьяной, но никогда не сомневался в ее памяти и рассудке.
Лика очень тянулась к матери, особенно когда становилось плохо от водки, от запоев, от мужчин. В этот раз стало плохо от выкидыша. Случилось это с ней в первый и в последний раз, потому что врач что-то там про осложнения говорил и возможных последствиях, отчего матерью она сможет стать только по случайному стечению обстоятельств, или иначе - только чудесным образом! Это как раз меньше всего волновало Лику, даже мысль крамольная пробежала, что у таких тварей, как она и ее мать, детей вообще не должно быть, чтобы кто-то еще так же не страдал, обрекая себя на такое гнусное существование. Впрочем, мысль эта жила в ней несколько минут, затем появилось сильное желание выпить и поговорить с мамой - ей хотелось сильно сочувствия и ласки - материнской ласки. В жизни не чувствовала прикосновения руки матери с нежностью, зато знала силу удара ее кулака, и все равно продолжала фантазировать о каких-то нежных чувствах к себе. Раньше она мечтала убить мать - просто перерезать ей глотку, потом поймала себя на мысли, что мечта изменила вектор направленности - она стала видеть себя жертвой этого акта насилия - это мать протыкала ее грудь ножом, а она, издыхая, дожидалась от матери восклицания, типа, "прости меня, доченька...".