Забери меня отсюда
Шрифт:
– Пей!
Илья выпил, как зачарованный... Он переживал страх, который рождается в теле зверя, если он оказывается перед хищником. Наверное, олененок то же испытывает, оказавшись перед тигром, или кем-то из породы кошачьих... Или кролик перед разинутой пастью удава... Одним словом, стоит человеку буквально оказаться в ряду пищевой цепочки, которая создана Природой, как он начинает испытывать вот этот вот страх...
Да, еще на войне или в жизни так бывает, когда на тебя наставлен ствол и ты смотришь попеременно то в дырку этого ствола, то в глаза того человека, который решает сейчас твою судьбу.
– Во, молодец!
– сказал Федор, однако не изменившись в лице в сторону благостного выражения.
Вообще,
А Илья понял, что участь его будет предрешена, согласись он еще на один стакан водки. Потому что Федор вел его на бойню, предварительно накачивая анестетиком..
Вот и решился Илья на подвиг. Когда Федор попытался его схватить за плечи, Илья ударил его в пах. Дальше подумал на мгновение, что предвидя этот ход, Федор за рубашку заложил что-то очень твердое - во всяком случае эффекта от такого удара не последовало, хотя других нормальных людей Илья сшибал с ног. Следующую попытку завалить этого железного человека Илья направил в висок гиганта. Удар получился точным, сильным. Потом в челюсть боковой, который должен был сломать челюсть; потом еще один - в нос! Последний не дошел - Федор отринул назад. Заступая за стол, решил прижать Илью к стенке. Лика в этот момент отскочила в сторону и просто исчезла.
Илья полез под стол и вывернулся сзади Федора, убежал за матерью Лики, которая метнулась, судя по всему, на кухню. Там она взяла в руки нож, а Илья легко - ловким приемом отбил у нее этот большой столовый нож, ударил ее ногой так, что она там и притихла, затем, уже с этим оружием, налетел на Федора. Федор каким-то образом увернулся и Илья снова прорвался в комнату. Надо было запереть всех в ванной, в туалете. Когда Федор ринулся на него, Илья ловко полоснул его по шее, но... не там, где надо - артерия не была задета. Однако же кровь стала заливать Федора, Федор испугался.
– В ванную, быстро! Порежу, суки, на хрен!
– процедил он сквозь зубы; он и на Лику посмотрел.
Федор с Ликой завалились в ванную. Дверь закрывалась на шпингалет. Илья подумал, что Федор, конечно же, выбьет дверь, но не сразу. Зашел на кухню. На полу лежала мать Лики. Метнулся в прихожую - дверь оказалась запертой на ключ... Где ключи? Вернулся к матери Лики - в карманах ее одежды ключей не было...
А Федор начал выбивать дверь. Появилась мысль прирезать вначале мать, потом, когда вырвется, Федора, ну а там и Лику. Потом быстро понял, что Лику не сможет... И все-таки, какое-то время - может чуть меньше вечности, - он стоял над старой алкоголичкой, которая тяжело и часто дышала, которая описалась, и боролся с невероятно сильным, истомным и терпким, захватывающим всю душу желанием перерезать ей глотку, как делают в праздник с овцой, чтобы затем начать вакханалию убийств, чтобы долго терзать Федора, а потом... и Лику... Это было так желанно, он вдруг вспомнил отца, последний разговор с ним... И увидел отца - тот, совсем реальный, стоял перед ним, только немного в другом пространстве, в окружении другого интерьера, что ли, и говорил в этой своей спокойно манере, с лукавой улыбочкой:
– Нет, не делай этого. Ты потом будешь очень сожалеть, что потерял возможность смаковать... это чувство...
Илья не все понял из слов отца, но в следующее мгновение он вымыл нож под краном, обтер его полотенцем и выкинул за шкаф. Затем ушел на балкон.
Пару секунд смотрел вниз, а затем кто-то уверенно повел его к спасению -
Когда встал на ноги, на него смотрела пожилая чета.
– Я сверху, - сказал он.
– Да, мы поняли, - отвечал мужчина.
– Я вам все починю, не волнуйтесь только. Я пришлю людей и они все починят. Проведите меня к двери, пожалуйста.
– Да, конечно, проходите. Не беспокойтесь, пожалуйста, я все сам починю , - говорил дед, но Илья его не слушал, потому что знал, что непременно отправит людей, и если надо, вообще поставит им новые стеклопакеты...
– Я вам новые стеклопакеты поставлю, - сказал напоследок.
– А что, мы будем только благодарны!
– отвечала вместо деда старушка.
Илья подумал, что интеллигентные люди лучше быдла, и сбежал по лестнице вниз. В голове звучали слова благодарности и клятва, что он непременно поставит эти стеклопакеты - самые качественные, самые дорогие!
Эту клятву он исполнил через неделю - приехала бригада, заменила все окна в квартире на стеклопакеты. Хозяева через рабочих просили передать Илье, чтобы он заходил в гости - их дверь всегда открыта для него!
***********************************
С этого дня прошло больше недели, они с Ликой не встречались. Он звонил ей несколько раз, она не отвечала; он ожидал осложнений с милицией, но никаких обращений к нему со стороны органов не последовало. Он нервничал от неопределенности, переехал жить в свою квартиру, даже случилось так, что волнение, захлестнувшее его чрезмерно, однажды воплотилось в любовный акт с Ларисой, что вызвало у нее единственное чувство - недоумение и в какой-то степени отвращение, хотя и не настолько, чтобы оттолкнуть его..
Еще часто стал звонить отец, договариваться о следующей поставке. Хоть Илья и чурался его, морщился при виде его имени на экране трубки, все же не грубил, резко не прекращал разговор, как бывало раньше. Жизнь как будто возвращалась в спокойное русло, бесы соблазна и глупости отвлеклись от него, как он думал. Если вспоминал Лику, то пытался сообразить, что именно в ней могло его так привлекать? Сексуальное разнообразие будоражило поначалу, оно было уместным особенно, когда он напивался. Разгул, который происходил в остальные дни, когда они пили беспробудно, превращал каждый час в несколько минут, день - в несколько часов; и свет тускнел сильно, зато ярче возгоралось раздражение - он иной раз смотрел на нее пристально, удивляясь вновь появившемуся чувству, похожему на щемящее душу другое чувство, которое возникает у человека, когда он стоит над пропастью или держит в руках пистолет, ясно осознав вдруг, что может прекратить свою жизнь, избавиться от бремени своих страстей, от череды несуразицы, в которую иногда превращаются все его поступки, от всего того, что ему видится в отвратительном свете, или кажется отвратительным, - тут уже не важно, что есть на самом деле, важно, что мучает, отчего так часто охватывает нестерпимая тоска... А Лика болтала всякую чушь, была пьяной, шутила и орала со совей подругой, потом ее несло в разврат, который и исполнить толком она не могла, все больше уподобляясь своей матери...