Забудь меня такой
Шрифт:
Едва мне удавалось справиться с уздечкой, как начинался черед подпруг. У меня никогда не хватало сил затянуть их как следует, и едва я ставила ногу в стремя, собираясь оказаться у лошади на спине, как оказывалась вместе с седлом у него под животом. Ведь хитрый мерин во время седловки еще и надувал свое пузо, чтобы не дать подпругам хоть сколько-нибудь себя стеснить.
Наконец я в седле, полумертвая от волнений и свекольно-красная от усилий. Минут десять цепочка лошадей, разминаясь, идет шагом, и Горизонт обманчиво спокоен. Но через десять минут начнется рысь, а затем мы пустим коней вскачь, и вот тогда… О, тогда меня ждут путешествия через сетку, отказ подняться в галоп после слабого посыла моих шенкелей, вылет в центр круга, образуемого нашей группой, несколько удалых толчков крупом –
– Группа, шагом!
Это знак того, что занятия закончены. Пытаться сесть в седло уже не имеет смысла – еще минут пять, и наших лошадей передадут другим всадникам. Так и не взгромоздившись на Горизонта, я сползаю на опилки и, не поднимая глаз, вожу его в поводу, пока новый наездник не приходит мне на смену. Вот эта девушка по имени Рита уже на манеже. От одного ее облика веет уверенностью в себе и умением подчинить себе лошадь. Приветливо, но властно потрепав Горизонта по шее, Рита легко взлетает в седло, и конь как шелковый подчиняется едва заметным посылам ее шенкелей. А мне предстоит глотать слезы в темноте конюшни и в раздевалке пить воду из-под крана, под которым после езды моют конские удила. Мой Горизонт и на сей раз остался непокоренным.
Однако, каждый раз с замиранием сердца приближаясь к Школе верховой езды при Центральном московском ипподроме, я твердо знаю, что по большому счету мне повезло. Ведь я попала в группу! Тогда, в восьмидесятые годы, мест, где учили верховой езде, было наперечет, а девчонок, помешанных на лошадях, гораздо больше, чем самих лошадей, и Школа при всем желании не могла предоставить место в седле всем желающим. Счастливчикам удавалось прибиться к группе, а несчастливчикам – часами ждать от сеанса до сеанса, пока в какой-нибудь группе не образуется свободное место; тогда и им перепадал шанс почувствовать себя всадниками. Так попала в группу и я. Приметила, у какого тренера какой сеанс частенько пропускает одна из учениц, и постоянно отиралась рядом. Меня стали брать на свободное место, и мало-помалу ученица-халявщица выбыла вообще, а мои птичьи права сменились гражданскими – я стала полноправным членом группы.
Мне повезло, что и говорить! К тому же вдвойне: ведь родители выдавали мне на лошадей по целому рублю, да еще два раза в неделю: конный спорт и в советские времена был удовольствием недешевым! А скольким девчонкам приходилось вечно стрелять по двадцать копеек там и тут или фотографировать лошадей и продавать более состоятельным всадницам портреты их любимцев. (Портрет Горизонта лежал под оргстеклом на моем письменном столе и значил для меня на порядок больше, чем все школьные предметы и все мероприятия, вместе взятые.) Мне повезло, надо лишь чуть-чуть набраться опыта… стиснуть зубы… приноровиться…
Детям несвойственно рефлексировать; тогда, в двенадцать лет, я не смогла бы внятно объяснить, что так безумно влечет меня к лошадям через все тернии конюшни и манежа. Теперь могу. Ни один другой спорт, кроме верховой езды, не дает такой всеобъемлющей, яркой радости, как чувство полета, отрыва от земли в слиянии с другим живым существом. Ни один не приносит подобного упоения своей внутренней силой: что твои бицепсы и шенкели по сравнению с мощью твоего скакуна, а вот поди ж ты, слушается и летит! И уж точно верховая езда не знает себе равных по части восторга и пытки преодоления: ты преодолеваешь не только себя самого, не только своих соперников, но и поставленную самой природой границу между человеком и лошадью. А награда все та же: полет, полет, полет! Полет вдвоем. Не это ли, кстати, принято называть любовью?
Я любила Горизонта, и только сейчас понимаю,
Надо было видеть меня в школе, невзрачную, с опущенным взглядом среди цветущих одноклассниц, чтобы оценить, насколько преображалась я в манеже. Теперь едва я выходила из конюшни, чтобы сменить в седле предыдущую всадницу, как Горизонт сам вырывался из строя мне навстречу. Я оглаживала его, с наслаждением втягивая конский запах, легко бросала себя в седло… Мне было уже четырнадцать, и, разбирая поводья верхом на коне, я считала себя всемогущей. Теперь он легко поднимался в галоп от малейшего прикосновения моих шенкелей; чтобы сделать красивый вольт, мне достаточно было лишь слегка набрать повод. Я легко обхватывала ногами его стройные бока и умело резонировала телом в такт его скачкам. Теперь меня часто ставили головной в цепочке лошадей, и на галопе я, бывало, задыхалась от восторга.
Однажды после занятий тренер между делом вручила мне какие-то бумаги и велела дома их заполнить. Когда я разобралась, что это были за документы, мне показалось, что Бог на руках поднял меня в небо. Анкета для собирающихся сдавать норматив третьего юношеского спортивного разряда. Это означало, что меня переводят в спортивную группу.
Если и был в моей жизни миг абсолютного, яркого, безукоризненно чистого счастья, то он сверкнул именно в тот день. Весь вечер я ходила по квартире из конца в конец, прижимая к себе бумаги, беспричинно смеясь и изумляя родителей. Спортивная группа! Большой спорт! Жизнь в слиянии с лошадьми! Я видела себя на соревнованиях по троеборью, забрызганную грязью, стиснувшую зубы и яростно рвущуюся к победе через полосу препятствий. Видела стремительно летящие навстречу травы и серую шею Горизонта, мчащего меня за горизонт. Видела, как, сидя на нем без седла, в одном купальнике, я, откинувшись, спускаюсь к реке и въезжаю в теплую воду. За этот единственный в жизни вечер я прожила с десяток жизней, проскакала десятки километров в лесах и полях, искупала своего Горизонта в морях и реках и уснула в степи, примостившись рядом с теплым конским боком.
Прозрение пришло не сразу. Передав тренеру заполненную анкету, я отдалась счастливому ожиданию, не задумываясь о том, сколько оно должно продлиться. А через месяц вдруг увидела спортивную группу занимающейся на соседней половинке манежа. Группа сплошь состояла из мальчиков; тех единственных экземпляров, что с трудом отыскались во всей Школе верховой езды. Видимо, считалось, что девочек в будущем обременит семья и материнство, а посему они не будут столь ревностно отдаваться спорту… Но это я понимаю сейчас; тогда мой вывод был совсем иным: меня не сочли достойной. Значит, я недостойна той жизни, о которой мечтала. Ну что ж… ну что ж…
Как бы ни была убита я сама, убить во мне любовь к лошадям не удалось даже таким манером. Еще несколько лет занималась я в Школе верховой езды, и лишь когда успехи спортивной группы, тренирующейся по соседству, стали слишком очевидны, я не выдержала. Мой уход от лошадей совпал с окончанием школы, и боль от прощания с Горизонтом была слегка заглушена горячкой подготовки к экзаменам. Но лишь слегка.
Впрочем, я сделала еще одну попытку. Пошла на день открытых дверей в Тимирязевскую академию, естественно, на факультет коневодства. Но основной задачей выступавшего перед абитуриентками мужчины было убедить их в том, что рафинированные горожанки академии не нужны. Вот по направлению из колхозов – пожалуйста! А для таких, как вы, влюбленные в лошадей девочки, оставим, так и быть, пять процентов мест. Но все равно – не надейтесь!