Забудь меня такой
Шрифт:
Я пахала, он жил, как душа велела, и кто из нас в итоге оказался прав? Да никто, похоже, каждому – свое. Мне – квартиру, ему – весь остальной мир. Тут недавно соседка по точке на рынке видела его в Стамбуле. Чуть не упала, говорит, от такой встречи. А он ничего, спокойный, поздоровался, спросил, как торговля. Сказал, что собирается в Каппадокию. Светка попросила узнать, какие там цены на кожу, но он сказал, что вряд ли найдет время, потому что будет заниматься лошадьми. Тут уж я чуть не упала: что за лошади, какие лошади?! Тут своих-то девать некуда, неужели на турецких будет спрос? В общем, когда человек по натуре не бизнесмен, нечего ему в бизнес и соваться – прогорит как пить дать! Неужели Карим до сих пор о себе этого не понял? Ведь не мальчик
У него всегда были какие-то странные, полудетские понятия о жизни. Ну, например, он верил в чудеса. Не в то, что Дед Мороз из Великого Устюга, конечно, а в то, что чудеса случаются по жизни. Нет, поймите меня правильно: я тоже в церковь хожу и знаю, что все не так просто, но всерьез верить в свою судьбу? В то, что она тебя ведет, что посылает какие-то знаки? Ну до какого возраста можно быть таким романтиком? Все мы обламываемся рано или поздно, а он… Однажды, через пару лет после развода, мы с ним случайно встретились на улице; у меня тогда дела в гору шли, я и одета была, и выглядела – супер! А Карим… ну, явно не на коне. Зашли в кафе поболтать – я даже подумала: а денег-то у него хватит расплатиться? Ну, сидим, кофе пьем, он честно рассказывает, что с клиентами напряг, да и не сезон, так что он работает на перспективу – разведывает новые маршруты. Я говорю: «Ты смотри, если захочешь делом заняться, могу тебе это устроить. Работать у себя я тебе, понятное дело, не предлагаю, но у кого-нибудь из моих партнеров – запросто». Он на меня тогда посмотрел, как будто я была не в себе, и спрашивает: «Ты что, хочешь меня убедить, что я занимаюсь чем-то не тем?» Я говорю: «Да ты посмотри правде в глаза: кто из нас двоих добился успеха? Значит, я имею право давать тебе советы». Он, конечно, напрягся, но отвечает спокойно: «Ты живи своей жизнью, ладно? А я знаю, что должен делать, что буду делать и что у меня получится». Я разозлилась и говорю: «Ага, сейчас! Кому он нужен теперь, наш Крым, когда заграница открыта? А если и нужен, то пляжи, а не мотаться твоими маршрутами. Сейчас еще люди едут по старой памяти, а скоро у тебя вообще клиентов не останется». И тогда он сказал такую странную фразу: «Я верю, что у меня все будет так, как я хочу. А если верю, то так оно и будет. И клиенты найдутся, и маршруты им понадобятся, и проводники. А сейчас судьба специально дает мне время как следует к этому подготовиться».
Ну что тут скажешь? Спятил? Спятил! Эх, будь у меня сейчас возможность вернуться и спятить вместе с ним! Ведь в итоге-то именно так все и вышло: он подготовил почву, а люди, наездившись по забугорью, начали возвращаться в Крым. А поскольку Карима каждая собака знала – от смотрителя маяка на Казантипе до ребят с биостанции, где в советское время выращивали дельфинов-подрывников, – он мог предложить какие угодно экскурсии, даже самые экзотические. И пошло, и пошло… Благодарные клиенты его буквально передают с рук на руки. Почти без передышки.
Вы не подумайте, по большому счету я не жалею, нет. Сумасшедшая это все-таки была бы жизнь. Говорят, конечно, что разлука обостряет чувства, но это только говорят, никто не знает, как оно было бы на самом деле. И еще, одного я до сих пор не могу понять: откуда он знал? Почему верил, что именно так все и произойдет? Но ведь верил и знал! И жил так, как будто неудача – это просто подход к дистанции, а дистанция обязательно будет.
Я еще понимаю, если бы он к бабке сходил, чтоб она карты на него разложила, или к старцу какому-нибудь за советом – я-то так частенько делаю. Так ведь нет, наоборот, смеялся над этим всегда. И говорил: «Ты же чувствуешь свои ноги, когда идешь, так почему не чувствуешь свою дорогу?» Ну что тут скажешь? Не было бы у нас с ним нормальной жизни, это как пить дать.
Я бы дорого дала за то, чтобы увидеть, с кем он сейчас. Знаете, я не хвастаюсь, но я всегда считала, что внешне я очень даже ничего. Фигура – как у девочки, и лицо, когда захочу, могу сделать очень интересным. Ко мне всегда, куда б мы ни пришли,
XX
Майя с задумчивым интересом разглядывала свои запястья, переводила взгляд на щиколотки, затем доставала пудреницу и ловила в зеркальце основание шеи и мочки ушей. Ну не глупость ли накупить этих простеньких и очаровательных браслетов, бус, сережек в виде стилизованных голубых глазков? Глупость, а потому особенно приятно! Тем более что прежде она никогда не была любительницей украшений, не видя повода их надевать. Перед кем красоваться при ее-то образе жизни? Однако вот она, новая жизнь, неумолимо вырисовывается из небытия, а стало быть, есть повод слегка преобразиться перед ее приходом.
Созерцая браслеты на своих щиколотках, Майя вдруг обратила внимание на то, что икры ног, всегда угнетавшие ее своей худосочностью, сейчас показались ей куда более округлыми, чем раньше, точно налитыми силой. Неужели это результат ее многочасовых мучений в Каньоне? Столько часов непрерывной тяжелой нагрузки… Видимо, они и смогли преобразить ее ноги к лучшему.
– Ты улыбаешься, – с приятным удивлением отметил Карим.
– А что, я редко это делаю?
Он кивнул. Майя смутилась: ей хотелось поделиться с ним радостью, но она по-прежнему опасалась произнести свои мысли вслух. Слово делает невозможное – оно заставляет верить, а Майя все еще не в силах была всерьез воспринимать, что становится другой.
– Я подумала… как это странно – ужинать на кладбище. Но почему-то не грустно.
– Хотя настраивает на мысли о вечном, – добавил Карим.
Бесчисленное множество стамбульских мечетей были окружены небольшими старинными кладбищами – узкими белыми каменными стелами, по которым, словно украшение, вились узорные арабские письмена. Некоторые из надгробий были увенчаны каменной чалмой – Карим объяснил ей, что здесь похоронены мужчины. А чуть поодаль от могил располагались уютно освещенные кафе, хозяев которых (да и посетителей) ничуть не смущало подобное соседство. Похоже, наоборот, вид на могилы придавал особую остроту блюдам и разговорам. Майя сперва была слегка шокирована, когда поняла, что за место они облюбовали для ужина, а затем махнула на все рукой. Расцвет и угасание столь тесно сплелись в ее жизни в последнее время, что не все ли равно, где именно они встретятся и завихрятся на этот раз?
– Я звонила в Москву, – сообщила Майя, – там вроде все нормально. А Никита нашел на улице золотой кулон, представляешь? Я не удивлюсь, если он когда-нибудь найдет золотой слиток!
Она рассмеялась.
– И я не удивлюсь, – серьезно сказал Карим. – Судя по тому, что ты о нем рассказываешь, ценностям нравится быть у него в руках.
– Ну что ты говоришь! Просто он вечно ходит, уткнувшись себе под ноги.
– Вот-вот, он высматривает свое, понимаешь? Когда человек пытается найти свое, оно само к нему идет. Представь себе, что когда-нибудь твой Никита отыщет клад там, где сотни человек прошли и ничего не заметили. На этот клад вы купите квартиру, и ты окончательно поймешь, что Глафиру надо было давным-давно обойти стороной.
Майя хмыкнула:
– Ты предлагаешь мне поверить, что не надо разумно обустраивать свою жизнь?
Карим вздохнул:
– Я предлагаю тебе поверить, что в жизни надо идти туда, куда тянет. Тогда придешь ко всему, чего хочешь.
Майя задумалась: а тянуло ли ее когда-нибудь к чему-нибудь? Или, похоронив свою юношескую мечту, она в каком-то смысле похоронила и себя саму? Не эту ли обреченность ощутила в свое время Глафира, начав подминать ее под себя? Словно хищник, почуявший запах пролитой крови…