Забудь меня такой
Шрифт:
– Но что я должна была сделать? Задержать группу?
– Вернуться туда на следующий день, как он и предлагал.
– Но неужели ты действительно веришь…
– Я – да, а вот ты почему-то упорно отказываешься верить в чудеса, хотя они за тобой просто ходят по пятам. Знаешь, в чем твой сын молодец? В том, что, живя с тобой, он до сих пор верит в то, что найдет свой клад.
Майя была задета:
– По-твоему, жизнь со мной – для людей, лишенных воображения?
– Ты еще помолодеешь, – пообещал ей Карим, – помолодеешь и будешь верить в то, во что взрослым дядям и тетям верить не положено. Да ты уже начала молодеть, разве не чувствуешь? Ведь если бы ты не прошла Каньон, ты бы и думать сейчас не стала ни о какой Каппадокии!
Майя молчала. Она не знала, молодеет ли она, но, по ее собственным ощущениям, глупела она стремительно.
В каюте было хорошо освещено настенное зеркало, и, перед тем как лечь в постель, Майя вгляделась в свои черты. Сколько она себя сознавала как личность, столько ей было больно сталкиваться с собой лицом к лицу. Отражение в зеркале неизменно являлось
Единственным спасением было то, что в их техническом вузе обделенные женским обществом однокурсники все же уделяли Майе крохи внимания. Но тут Майя, привыкшая бороться со своим лицом, присмотрелась к фигуре, и результатом от увиденного стала черная тоска. Долгие годы усердно учась, она волей-неволей придала своему телу форму максимально удобную для сидения за письменным столом. А именно: выступающий дряблый животик, плосковатые ягодицы, тонковатые икры. Майя в ужасе бросилась стройнеть и одновременно наращивать мышцы; и на какое-то время единственным для нее мужчиной стал тренер на занятиях по шейпингу (тогда, в середине девяностых, еще не слышали слова «фитнес»). Должно быть, тренер заметил собачью подобострастность в глазах не слишком привлекательной ученицы, потому что решил смилостивиться над ней. В результате именно от него Майя родила сына. И вновь на долгое время забыла о мужчинах как о людях, способных войти в ее жизнь.
Первые годы после рождения ребенка были единственным промежутком в жизни женщины, когда ей временно стало не до внешности – уцелеть бы под грузом забот! Но к тому моменту, как Никита пошел в сад, его мать вновь с пристрастием разглядывала себя в зеркале и вновь чуть не рыдала. Правда, нехватка времени на еду помогла ей достичь того, с чем не справился шейпинг, – похудания, но… но собравшаяся в мелкую складку кожа на животе… но испещренные пломбами зубы… Чуть позже Майю стали сводить с ума волосы: они сильно поредели после беременности и, выходя на работу, женщина решилась на химию. В итоге зрительно объем увеличился, объективно при этом уменьшившись, а регулярные окраски придали ее волосам их теперешнюю безжизненную сухость. Едва Майя успела свыкнуться с новым фокусом проблем, как стали наступать приметы возраста: расширенные поры на крыльях носа, стянутая кожа щек… словом, в какой бы момент жизни женщина ни взирала на саму себя, делала она это с глубоким прискорбием.
Но сегодня при взгляде в зеркало Майя удивленно нахмурилась. Глаза! И откуда они взялись на ее лице? Она никогда не замечала их раньше. Но возможно, во взгляде долго и глубоко страдавшего (а можно ли не страдать от общения с Глафирой?) человека и впрямь есть нечто, что не дает отвести взгляд? А еще – брови! Прежде Майя и не замечала, что они столь картинно, трагически надломлены. Кроме того, ей показалось, но, возможно, лишь показалось, что оставшиеся с юности дефекты кожи не просто скрыты под свежим загаром, но перестали существовать вообще. Майя глядела на саму себя с таким неподдельным изумлением, что вышедший из ванной комнаты Карим тоже удивленно присмотрелся к ее отражению.
– Есть перемены? – вкрадчиво осведомился он.
Майя покачала головой – она боялась на словах признать то, что видела воочию. Слово сильнее мысли. Слово заставит ее саму поверить, что купание в Ванне молодости не прошло бесследно. А там недалеко до того, чтобы всерьез отдаться мыслям о чуде.Безмятежно заснуть ночью женщине не удалось по множеству причин. Во-первых, какая уж тут безмятежность, когда чувствуешь себя медленно, но верно лишающейся рассудка! Юная старуха пытается ее уничтожить. Философски настроенный старухин внук пытается возродить ее к жизни. Собственный сын пытается променять ее на ту, что кажется ему воплощением бодрости и силы. А память так и стремится вновь превратить ее в девочку, впервые ставящую ногу в стремя. Что же в итоге? Каппадокия. Майя обреченно перевернулась с боку на бок.
Теперь при желании она могла бы открыть глаза и вместо серой стены увидеть напротив спящего Карима. Но подобная перспектива вызывала у женщины внутренний трепет. А вдруг он тоже не спит? И что тогда? Одни, ночью, в этой каюте… Нет, она по-прежнему далека от мысли, что Карим может проявить себя неподобающим образом, но что ей сказать ему, если он тоже далек от сна? Уже не прикинешься просто туристкой, не сошлешься на то, что устала от жизни… Веришь ты в это или нет, но ты уже давно в его руках. Вопрос только в том, когда эти руки окончательно сомкнутся вокруг тебя, освобождая от цепких объятий старухи.
– Майя…
– Да?
– А ты уже знаешь, зачем тебе молодость?
Молчание. Вздох.
– Ну, для начала я хочу хорошо выглядеть.
– Замечательно, а дальше что?
Молчание. Раздумья.
– А разве должно быть что-то дальше?
– Конечно, иначе какой смысл!
Молчание. Наигранная бодрость.
– Ну, надо же набираться сил и что-то решать с работой! Ни она меня не радует, ни
– Ты не задумывалась о том, что можно просто влюбиться? Так иногда случается с людьми, когда они молоды.
Майя в испуге распахнула глаза. Но нет, Карим не мог вести с ней этот разговор. Его лицо сосредоточенно, как это часто бывает у людей во сне, а поза и дыхание свидетельствуют о том, что этот сон глубок. И кто же он тогда, ее ночной собеседник?
Вновь закрывая глаза, Майя вдруг ощутила, как неудержимо расплываются под веками слезы. Влюбиться! Вместе с опостылевшими приметами возраста взять да и скинуть с себя наконец жесткий корсет устоявшихся взглядов, непробиваемую кольчугу благоразумия, отодрать от сердца коросту недоверия и отчуждения. Влюбиться! Как отчаянно все-таки хочется любить! Поднять над головой все то, что составляет твою теперешнюю скорлупу обитания, какой бы верной и надежной она ни казалась, швырнуть ее под ноги кому-то одному на земле и, упав коленями на острые осколки, прижаться лицом к его ногам. Чтобы твое счастье и твое наказание за счастье слились в одно. Наказание? А как иначе! Она уже не девочка и наперед знает, что к чему. Знает и то, что рано или поздно, поднявшись с изодранных в кровь колен, будет долго и мучительно залечивать свои порезы, а потом еще годы тоскливо ждать, пока рассосутся рубцы. А затем однажды взглянет на себя в зеркало и грустно усмехнется: «Любовь, говоришь?» И обреченно двинется жить дальше.
Майя вновь перевернулась на другой бок и уткнулась лицом в стену. Ее плечи были сведены судорогой так и не прорвавшегося плача.
XIX
…Он действительно очень молодо выглядит, хотя и не отдает себе в этом отчета. Считает, что именно так и должен выглядеть человек в его возрасте. Идеалист! Неужели он никогда не замечал, что у других мужчин, его ровесников, отвисшие животы и усохшие от сидячей жизни голени? Вялые руки, не привыкшие поднимать ничего тяжелее телефонной трубки, и чуть ли не по-женски свисающая грудь? Красные от компьютера глаза и расползающийся по стулу зад? Нет, у них могут быть светлые головы и успехи на работе, но в физическом смысле это начинающие дедули. Все до одного. В том числе и те, что крутятся сейчас вокруг меня. Такой вот «контингент личного состава», как говорил, вернувшись из армии, брат. И куда же мне теперь? За ними в старость? Ведь за Каримом в молодость уже не получится…
Проворонила свое счастье? Да нет, признаться честно, не было никакого счастья. Попытка была, а результат… Но поймите меня правильно: на дворе девяностые годы, люди сколачивают кооперативы, мотаются челноками в Турцию, благо нам до нее рукой подать, поднимают нешуточные деньги, а он все ходит по своим горам. А квартира? Я же в конечном итоге на нее заработала! Он и сам это честно признавал, когда нас разводили. И ни на что не претендовал. А я ведь просила его тогда спуститься с неба на землю. Или хотя бы с гор. Но нет, не барское это дело заниматься вопросами жилплощади. Он не захотел. А я знала, что иначе не могу, что должна обеспечить. Вот и сижу теперь одна на своих квадратных метрах. А он один в своих горах. Или уже не один?
Что у него периодически возникают какие-то временные варианты, это даже не вопрос. Это ежу понятно. Но постоянный? Ну, посудите сами: какая нормальная женщина согласится жить в этой вечной молодости без ответственности и обязательств, с мужем, которого носит неизвестно где, без семейных вечеров, без того, чтобы вместе решать какие-то ежедневные проблемки? То взлет, то посадка – это только в песне хорошо, а в жизни хорошо, когда надежно и спокойно. А какой тут покой, когда на уме одно: что бы еще такое придумать, как бы извернуться, чтобы только лишний раз его дома оставить. Тут уж мне и «болеть» частенько приходилось, и бить на жалость. Иногда выходило по-моему – он оставался. Но надо было видеть, с каким лицом! Я, конечно, пыталась не упускать такие моменты – втягивала его в свой бизнес потихоньку. Сначала – по мелочи: «Видишь – я болею, может, съездишь туда-то и туда-то – отвезешь то-то и то-то?» Ездил, отвозил. Потом, чтобы он начал осваиваться, просила его вместо меня развесить товар, посидеть на моей точке денек-другой. Развешивал. Сидел. Прибыль в эти дни была нулевая, потому что вместо того, чтобы завлекать покупателей, он читал какую-то чушь о крымских пещерных городах. А если покупатель сам что-то спрашивал, отвечал: «Вы знаете, хозяйка болеет, приходите через пару дней». Ну что тут скажешь? Когда соседки по точке мне обо всем этом рассказали, я его убить была готова. А он ни капли не чувствовал себя виноватым и сказал мне еще так уверенно, спокойно: «Ты хочешь, чтобы я жил твоей жизнью, а я хочу – своей».
Я тогда, конечно, сорвалась, наговорила кучу всего: мол, твоя жизнь приносит одни копейки, а благодаря моей у нас в итоге будет квартира. Тогда он усмехнулся и говорит: «А ты спрашивала, нужна ли мне эта квартира?» Я говорю: «И спрашивать не собираюсь! Не нужна – так будет нужна. Ты ведь рано или поздно перестанешь быть мальчиком и скакать по своим горам, а вспомнишь о том, что ты женатый человек, и тут не радоваться жизни надо, а выполнять обязательства!»
Он тогда из дома ушел недели на три. А когда вернулся, то принес несколько серебряных монет. Явно древних каких-то. Я их потом одному нумизмату сбыла, так он – уж на что скупердяй! – дал такую цену, что мне на ремонт в санузле хватило. Да еще и на кухню осталось. Так вот, Карим брякнул их на стол и говорит: «Этого хватит, чтобы ты больше не отнимала у меня силы?» На полном серьезе, клянусь! Я тогда просто в трансе была. Это мне-то такое сказать, когда я пашу как проклятая ради нашего с ним будущего?! Он тогда помолчал, как будто жалел меня немного, а потом говорит: «Да нет у нас с тобой никакого будущего». И пошел собирать свои вещи.