Зачем мы видим сны. Преобразующая сила осознанных сновидений

Робб Элис

«Постепенно до меня начало доходить, каким идиотом я был, пытаясь понять, как эти глупые фильмы могут влиять на сновидения, тогда как на самом деле мы даже не понимали основных характеристик детских снов – никто не проводил объективных исследований, чтобы описать, на что они похожи», – впоследствии объяснял Фоулкс журналисту [51] . Обнаружив этот пробел в литературе, он решил заполнить его. Фоулкс поместил в местной газете объявление и убедил родителей тридцати детей, чтобы они позволили своим чадам в возрасте от трех до десяти лет провести девять ночей в год в лаборатории по изучению сна.

51

Rock A. The Mind at Night: The New Science of How and Why We Dream. N. Y.: Basic Books, 2004. P. 32.

Фоулкс будил детей три раза за ночь в ключевые моменты циклов быстрого сна и спрашивал, видели ли они сон, и если да, то что

им снилось. Самые младшие из детей – трех- и четырехлетние – сообщали о сновидениях только в 15 % случаев, когда их будили в фазе быстрого сна, а те отрывочные картины, которые они вспоминали, не были похожи на сложные истории, описываемые взрослыми людьми [52] . Их сновидения напоминали разрозненные фрагменты или моментальные снимки – образы из повседневной жизни, связанные с такими основными видами активности, как сон и еда. Сновидения были краткими, лишенными эмоций и редко включали какое-либо социальное взаимодействие. Животные – птицы и телята, похожие на тех, которые населяют сказки и комиксы, встречались чаще, чем люди [53] . Но показательнее всего была роль, которая отводилась самим детям в их снах: они оставались пассивными наблюдателями, смотрели, как разворачивается сюжет, но не управляли действием и не участвовали в нем. Когда одному мальчику, участвовавшему в исследовании, Дину, было четыре года, ему снилось, как он спит в ванне или дремлет рядом с торговым автоматом [54] .

52

Foulkes D. Children’s Dreaming and the Development of Consciousness. P. 57.

53

Foulkes D. Children’s Dreaming and the Development of Consciousness. P. 61.

54

Foulkes D. Children’s Dreaming and the Development of Consciousness. P. 160.

У пяти- и шестилетних детей доля случаев, когда они помнили свой сон, возросла до 30 %, а рассказы о сновидениях стали длиннее и сложнее. Животных и еду, которые раньше были на главных ролях, у детей школьного возраста сменили люди из реальной жизни. В шесть лет Дину снилось, как он играет со своим другом Фредди в домике у озера, бегает наперегонки с одноклассником по имени Джонни на детской площадке или строит мост из LEGO у себя дома. И только к семи или восьми годам дети начинали играть более активную роль в своих сновидениях. Приблизительно в это же время в их рассказах стали появляться чувства, хотя и без тех эмоций, которые занимали главное место в сновидениях взрослых – страха и агрессии. В восемь лет Дин видел сон: он вместе с пятью друзьями посадил семечко, из которого выросло дерево; это дерево пережило пожар и вдохновило мальчиков посадить целый лес. В другом сне он нашел в парке связку воздушных шаров, ухватился за одну из веревочек и взлетел в небо.

По мере того как дети росли, эта тенденция – чаще запоминать сложные сны, из которых исчезли животные, – продолжилась. Когда сестре Дина, Эмили, было двенадцать лет, она помнила 86 % сновидений, если ее будили в фазе быстрого сна, и все ее сновидения были сложными. В одном из снов она оказалась на съемочной площадке телевизионного шоу «Околдованный» (Bewitched), в котором участвовали как вымышленные персонажи, так и члены ее семьи. В другом сне она демонстрировала отцу, что может проглотить прядь своих волос, а затем вытянуть ее обратно.

Сон Панкеева о волках постепенно лишался правдоподобия. (Новейшие исследования показывают, что дети могут помнить сложные сны, но полученные Фоулксом результаты не оспаривались на протяжении нескольких десятилетий.) В 1960-х гг. сотрудники Нью-йоркского института психоанализа потратили два года на проверку теорий Фрейда относительно сновидений и пришли к выводу, что анализ снов не является необходимым в их работе [55] . Поколение, пришедшее на смену Фрейду, разработало более сложные методики лечения; теперь они считали, что могут выявить неврозы пациентов, обсуждая повседневные дела и фантазии в состоянии бодрствования.

55

Greenson R. The Exceptional Position of the Dream in Psychoanalytic Practice // Essential Papers on Dreams / ed. Melvin Lansky. N. Y.: NYU Press, 1992. P. 84.

Вскоре после этого нейробиолог Алан Хобсон тоже бросил тень на наследие Фрейда [56] . Хобсон не был типичным противником Фрейда; на первых курсах колледжа он увлекался теорией психоанализа, жадно читал работы Фрейда и даже защитил диплом с отличием о Фрейде и Достоевском. Но после поступления в Гарвардскую медицинскую школу (он выбрал своей специальностью психиатрию и собирался после работать лечащим врачом) Хобсон утратил веру в прежние идеи. Теории Фрейда не соответствовали тому, что он узнавал о биологии мозга, а эмпирический, научный дух Гарварда заставлял все больше сомневаться в бессистемных

методах Фрейда, который больше доверял своей интуиции, чем строгим данным. Хобсона также отталкивало «высокомерие» его учителей психоанализа, с их неприятной склонностью подвергать анализу всех, кто попадался им на пути, в том числе собственных студентов [57] . В то же время Хобсон все больше осознавал важность сна: измученный студент-медик, не имевший ни одной свободной минуты, он ловил себя на глупых ошибках, причиной которых считал хроническое недосыпание. Его сновидения стали ярче, как это часто бывает у людей, которые спят урывками, а не продолжительный промежуток времени.

56

Aviv R. Hobson’s Choice: Can Freud’s Theory of Dream Hold Up Against Modern Neuroscience? // Believer. October 2007. URL: https://www.believermag.com/issues/200710/?read=article_aviv

57

Hobson J. A. Dream Life: An Experimental Memoir. Cambridge, MA: MIT Press, 2011. P. vii.

В 1970-х гг. Хобсон и еще один психиатр, Роберт Маккарли, опубликовали новую теорию сновидений, согласно которой сны – это всего лишь реакция на автоматический нервный процесс [58] . Хобсон и Маккарли вживили электроды в ствол мозга кошек – область, которую в то время считали ответственной за быстрый сон, и регистрировали возбуждение нейронов в течение дня. Когда кошки бодрствовали, в их мозге вырабатывалось большое количество серотонина, который играет важную роль в принятии решений и обучении, а также норэпинефрина, помогающего сосредоточиться и удерживать внимание. В быстрой фазе сна мозг кошек переставал вырабатывать эти вещества, а вместо них выделял ацетилхолин, нейротрансмиттер, участвующий в формировании эмоций и зрительных образов. Смещение нейрохимического баланса вызывало шквал разнообразных сигналов, поступавших от варолиева моста в стволе мозга к переднему мозгу.

58

Hobson J. A., McCarley R. The Brain as a Dream State Generator: An Activation-Synthesis Hypothesis of the Dream Process // American Journal of Psychiatry. 1977. Vol. 134 (12). P. 1335–1348.

Сновидения, предположили Хобсон и Маккарли, являются побочным продуктом попыток мозга создать историю, соответствующую этой уникальной комбинации химических веществ. В их модели содержание сна определяется физиологическим состоянием мозга, а не подавленными воспоминаниями или скрытыми желаниями. Например, мозг способен заставить вас думать, что за вами гонится размахивающий ножом великан-людоед не из-за страха кастрации, а вследствие случайного возбуждения центров страха. «Передний мозг изо всех сил старается сформировать хотя бы частично связный сон из похожих на шум сигналов, поступающих из ствола мозга», – писали Хобсон и Маккарли. Согласно их теории активации-синтеза, мы забываем большинство снов вовсе не потому, что они являются табу для размышлений, – просто в мозге отсутствуют химические вещества, необходимые для формирования памяти.

Хобсон создавал себе образ противника Фрейда, давая многочисленные интервью и выступая с публичными лекциями. Он даже попытался в наглядном виде представить свою теорию на мультимедийной выставке Dreamstage в Бостоне – доброволец спал в стеклянной кабине, а аппаратура, используемая для изучения сна, преобразовывала его энцефалограмму и движения глаз в синий и зеленый цвета, в результате чего на стену проецировалось яркое и динамичное изображение. Добровольцы не должны были спать в течение долгого времени – это делалось для того, чтобы потом они смогли по команде заснуть. Иногда это приводило к неожиданным результатам; одна утомленная участница шоу решила, что Хобсон пытается «промыть» ей мозги с помощью прибора для снятия ЭЭГ [59] . Тем не менее Хобсон взял эту аппаратуру с собой в турне, и более тридцати тысяч человек узнали, что сны – всего лишь продукт биологии.

59

Hobson J. A. Thirteen Dreams Freud Never Had: The New Mind Science. N. Y.: Pi Press, 2005. P. 11.

Пока Хобсон вел решительное наступление на фрейдистские представления о сновидениях, появилась альтернативная форма терапии, меньше связанная с символами и бессознательным. Психоанализ – это долго и дорого, тогда как новая когнитивно-поведенческая терапия была ограничена по времени, нацелена на результат и основана на научных исследованиях. Психотерапевты, придерживавшиеся традиционных методов, могли годами лечить пациентов, возвращаясь к детским травмам и анализируя сны в потенциально бесконечном процессе извлечения бессознательного, тогда как сторонники когнитивно-поведенческой терапии фокусировали усилия на настоящем; их цель заключалась в том, чтобы просто помочь пациентам преодолеть депрессию или невроз, культивируя здоровые привычки и избавляясь от нездоровых, независимо от их происхождения. На рынке также появились сильнодействующие и недорогие антидепрессанты и антипсихотические средства, которые поставили под сомнение необходимость терапевтических бесед.