Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Познанский Николай Федорович

142

болзнь¹). Болзнь переводится на какой-нибудь предметъ, и затмъ предметъ этотъ уничтожается²).

Вс вышеприведенные примры показываютъ, что чарованіе дйствіемъ, какъ изобразительнымъ, такъ и передающимъ свойства и качества предметовъ, вполн самостоятельно и независимо отъ слова. Когда мы эти виды чаръ встрчаемъ въ соединеніи со словомъ, то они также играютъ роль вполн самостоятельную, вовсе не ограничивающуюся простой иллюстраціей пожеланія, выраженнаго въ словесной формул. Значитъ, въ параллелистическихъ заговорахъ съ дйствіемъ мы имемъ два элемента, одинаково обладающихъ магической силой. Какой же изъ нихъ долженъ считаться боле сильнымъ, основнымъ? Существуетъ еще одинъ видъ заговоровъ съ обрядомъ; онъ дастъ отвтъ на нашъ вопросъ. Это коротенькія формулки-заговоры, поясняющія дйствіе. Он намъ покажутъ, какъ слились слово и дйствіе, и какую роль при этомъ играло слово. Покажутъ, что роль его при дйствіи первоначально была чисто служебная. Слово первоначально только поясняло дйствіе.

При засканіи „утина“,

больной ложится ницъ черезъ порогъ, и, когда онъ такъ лежитъ, лкарка-старуха кладетъ на спину ему вникъ и ударяетъ по немъ остріемъ топора. Больной спрашиваетъ: „Что счешь?“ Лкарка отвчаетъ: „Утинъ ску“. „Ски крпче!“ говоритъ больной³). Что это такое? Очевидно, драматическое изображеніе засканія топоромъ болзни. Лкарка заскаетъ болзнь, a діалогъ только поясняетъ смыслъ совершающагося дйствія. Болзни можно выгонять и безъ словъ. Больного можно просто на просто выпороть осиновыми прутьями⁴). Кликушъ порютъ кнутомъ, чтобы бсъ изъ нихъ вышелъ⁵). Стегаютъ больного прутьями вереска⁶). Эпилептиковъ

143

стегаютъ вникомъ¹). При падучей немочи бьютъ травой чертополохомъ²). Нахлестываютъ по стнамъ вицами, выгоняя изъ дому горячку³). Совершенно аналогиченъ съ обрядомъ засканія „утина“ другой обрядъ — ношеніе больного ребенка въ кузницу. Кузнецъ кладетъ его на наковальню и длаетъ видъ, что выколачиваетъ молотомъ болзнь, подымая и опуская молотъ надъ ребенкомъ⁴). Слово во всхъ подобныхъ случаяхъ не при чемъ. Но естественно, что, если смыслъ дйствія почему либо окажется не совсмъ ясенъ, то его придется пояснить. Это важно не тольно для паціента, но и для самого чарующаго. Пояснительныя формулы при магическомъ обряд появляются въ результат раздвоенія сознанія чарующаго. Сознаніе его начало различать, что предметъ, на который направлена чара, не тождествененъ съ предметомъ, на какой онъ хочетъ воздйствовать. Раньше въ его сознаніи было совпаденіе этихъ двухъ предметовъ; теперь оно нарушено. Восковая фигура, напримръ, уже не тождественна человку. Отсюда — стремленіе опредлить точне смыслъ дйствія, начинающаго возбуждать сомнніе въ своей цлесообразности. Поясненіе возникаетъ психологически необходимо. Оно сначала создается въ ум чарующаго въ форм сужденія, отвчающаго на возникшее сомнніе. Затмъ сужденіе это выражается словомъ. Отчасти этому способствуетъ напряженность душевнаго состоянія чарующаго. Она заставляетъ человка высказать владющую имъ мысль. Отголосокъ подобныхъ явленій встрчается и у насъ когда мы, подъ вліяніемъ напряженнаго душевнаго состоянія, невольно вслухъ высказываемъ свои желанія или наблюденія. Отчасти же заставляетъ человка высказаться вслухъ увренность, что слова его могутъ быть услышены существомъ, противъ котораго направлены чары. И вотъ онъ подтверждаетъ что онъ длаетъ именно то-то, а не что-либо другое. Такъ, напр., установился обычай лчить отъ „собачьей старости“ при помощи перепеканія. У изобртателя

144

даннаго способа, очевидно, была какая-то руководящая идея, заставившая его лчить именно этимъ путемъ. Но для его преемниковъ съ теченіемъ времени идея эта стала неясна. Потребовалось поясненіе къ дйствію. И вотъ при перепеканіи происходитъ діалогъ между знахаркой и матерью ребенка: „Бабка, бабка, что длаешь?“ — Перепекаю младенца Алекся. — „На что?“ — Выгоняю изъ него собачью старость. — „Перепекай же и выгоняй собачью старость, чтобы не было отрыжки“¹).

Мы видли, что сченіе больного производится безъ заговора. Оно дйствительно и такъ, потому что все дло сводится къ простому физическому воздйствію на злое существо-болзнь. Но для большей опредленности смысла сченія къ нему могутъ присоединяться и слова. Скутъ и приговариваютъ, напр.: — „отскаю криксы-плаксы“…²). Отъ грыжи грызутъ пупь больного со словами: „Не тло и не пупъ кусаю, а кусаю злую и лихую грыжу, выживаю, выгоняю изъ тла и укрпляю раба божьяго на вки“³). Слова опять только поясняютъ дйствіе. Они здсь настолько не важны, что лченіе можетъ вполн обходиться и безъ нихъ, даже и безъ грызенія пупа человкомъ. Просто припускаютъ къ пупу мышь, и она загрызаетъ грыжу⁴). — На ив сплетаютъ въ одинъ узелъ 3 втки и поясняютъ: „Weide, ich winde, Fieber, ich binde meine 77 Fieber ein“⁵). — При водянк срзаютъ ногти съ рукъ и ногъ, привязываютъ къ живому раку и бросаютъ черезъ голову въ воду, приговаривая: „alle Krankheit, Leid u. Pein, werf ich in den Fluss hinein“⁶). Мать лижетъ ребенка въ лобъ, приговаривая: „Je suis une vache, j’ai v'el'e, j’ai allait'e mon veau et lai l'ech'e; que le mauvais oeil ne lui fasse point de mal“⁷)!

145

Больного кладутъ въ могилу и, изображая похороны, посыпаютъ его землей и оставляютъ тамъ, пока не заснетъ¹). Что это значитъ? Слова, произносящіяся при бросаніи земли, даютъ разгадку. Говорятъ: Tu est venu de terre, tu retourneras `a la terre et au jour du jugement tu ressusciteras! Теперь дйствіе все понятно. Понятно, почему больной долженъ и заснуть. Пробужденіе его будетъ изображать воскресеніе. Изображается обновленіе человка воскресеніемъ. Симпатическое значеніе такого обряда понятно само собой. Съ этимъ надо сопоставить очищеніе человка изображеніемъ второго его рожденія — обычай, широко распространенный у различныхъ народовъ²). —

Обрядъ лченія отъ лигатуры, сопровождающійся кропленіемъ больного мочей, связанъ съ заговоромъ: Im Harm und Bluot bin ich geboren. All Zauberei und Hexerei sind an mir verloren³). Опять одно дйствіе безъ словъ было бы не понятно. Слово поясняетъ обрядъ, символизирующій возрожденіе. — Отъ глаза бросаютъ соль, приговаривая: Le gros sel dans loeil de lenvieux⁴)! Опять фраза служитъ поясненіемъ. Соль у всхъ почти народовъ разсматривается, какъ предохранительное средство отъ дурного глаза⁵). У насъ новобрачныхъ обсыпаютъ солью, чтобы предохранить отъ порчи. — Средство противъ глаза: проколоть иглой кусокъ бумаги, говоря: Voici loeil dun tel, lenvieux! и сжечь бумагу⁶). Въ чемъ тутъ дло, мы поймемъ, если сравнимъ этотъ способъ чаръ съ упомянутымъ выше ослпленіемъ жабы. Тамъ ослпленіе жабы изображало ослпленіе ненавистнаго человка, а здсь — боле отдаленный способъ изображенія того же результата. Словесная формула опять только привсокъ. — Чтобы возвратить украденную вещь, добываютъ Св. Дары, кладутъ ихъ на что-нибудь, имющее отношеніе къ украденному, и прокалываютъ иглой. При первомъ укол говорятъ:

146

Dieb, ich steche dein Gehirn; du sollst deinen Verstand verlier’n¹)! Отъ „ляку“ жгутъ кужаль и приговариваютъ: „Куды дымъ, туды и лякъ“²). Ребенка (отъ „сцни“) обсыпаютъ ячменемъ и сзываютъ куръ, прося ихъ, чтобы он склевали „сцнь“³).

Во всхъ приведенныхъ случаяхъ дйствіе явнымъ образомъ перевшиваетъ слово. Пояснительныя же формулы по своему виду неопредленны и измнчивы. Он то просто поясняютъ дйствіе, какъ при завязываніи лихорадки или ослпленіи, то къ нимъ присоединяется элементъ пожеланія, какъ въ словахъ матери, лижущей ребенка, то, наконецъ, объясненіе и пожеланіе сливаются и выражаются одними и тми же словами, какъ, напр., въ слдующемъ случа. Отъ зубной боли — „трёми камушочками у хаци зачаркнешь щаку: „кабъ яны замлли, закамянли, и ниразу кабъ не болли“⁴). Прикосновеніемъ камня здсь передается его качество. Самостоятельность такихъ чаръ безъ словъ мы видли. Формула же въ одно и то же время поясняетъ, что это продлывается для того, чтобы зубы закаменли, и высказываетъ пожеланіе въ томъ же смысл. А уже подобному пожеланію ничего не стоитъ обратиться въ параллелистическую формулу. Тогда, наприм., прикладывая камень къ голов, будутъ говорить: qu’elle soit dure comme la pierre⁵)! Такимъ образомъ устанавливается прямой переходъ отъ объясненія дйствія къ параллелистическимъ заговорамъ, сопровождающимся соотвтствующимъ дйствіемъ.

Посл сдланнаго обзора мы уже въ прав, кажется, опредленно отвтить на вопросъ, на чьей сторон перевсъ въ этихъ заговорахъ: на сторон слова или дйствія? Отвтъ будетъ въ пользу дйствія. Слово же придется разсматривать, какъ объясненіе дйствія, вылившееся въ форму сравненія-пожеланія. Передъ нами раскрывается слдующій процессъ развитія чаръ. Сначала — чары симпатическимъ

147

дйствіемъ, либо изобразительнымъ, либо передающимъ извстное качество. Напр., ослпленіе жабы вызываетъ слпоту человка, прикосновеніе мертвой кости — замираніе зубной боли. Вторая ступень уже сопровождается словомъ. Слово поясняетъ дйствіе, которое почему-либо стало нуждаться въ поясненіи. Напр., грызутъ пупъ и поясняютъ, что не пупъ, а грыжу на самомъ-то дл загрызаютъ. Прокалываютъ бумагу и поясняютъ, что прокалываютъ глазъ. Поясненіе, какъ мы видли, можетъ принять и форму пожеланія. На третьей ступени уже является параллелизмъ въ формул и рядомъ соотвтствующее дйствіе. Но сравненіе не единственная форма, въ какую на этой ступени обращаются заговоры. Она только самая благодарная для дальнйшаго развитія. Поэтому-то множество эпическихъ заговоровъ и сводится къ простому сравненію, какъ своему источнику. Но рядомъ существуютъ и такіе, которые не предполагаютъ формулы сравненія. Въ дальнйшемъ развитіи дйствіе уже пойдетъ на убыль, а слово начнетъ разростаться все больше. Часть формулы съ „какъ“ будетъ увеличиваться за счетъ отмирающаго дйствія. Но процессъ этотъ будетъ возможенъ только съ того момента, какъ слово пріобртетъ въ глазахъ человка самостоятельную магическую силу, одинаковую съ силой обряда. Эту силу слово пріобртаетъ какъ разъ въ стадіи параллелизма — „какъ — такъ“. Дло происходитъ слдующимъ образомъ. Параллелистическія формулы образовались подъ вліяніемъ дйствія. Сравнивалось либо изобразительное дйствіе, либо качество, передававшееся отъ одного предмета другому. Магическая сила была на стороне дйствія. Но, благодаря долгому сосуществованію этихъ двухъ элементовъ, формулы позаимствовали отъ обряда часть магической репутаціи. Перестали точно разграничивать ихъ роли. Когда слово сдлало такое заимствованіе, то появился по аналогіи съ первымъ видомъ новый видъ параллелистическихъ заговоровъ. Въ первомъ было сравненіе — и во второмъ сравненіе. Съ этой стороны разницы никакой. Она явилась лишь въ томъ, съ чмъ производилось сравненіе. Сначало сравнивалось съ „нарочно произведеннымъ“ дйствіемъ (напр., крученіемъ веретена) или съ качествомъ, которое тутъ же и передавалось самымъ

148

дломъ (напр., камень прикладывался къ голов). Въ новомъ же вид сравненіе стало производиться съ „даннымъ явленіемъ“. Видъ красной зари естественно наводилъ на сопоставленіе съ кровью. И вотъ по аналогіи съ существующими уже заговорами создается новый — такого характера: „Какъ вечерняя и утренняя заря станетъ потухать, такъ бы у моего друга милого всмъ недугамъ потухать“¹). Чаще всего это относится къ крови, потому что „де сонце ходить, тамъ кровь знимаєтьця; де сонце заходить, тамъ кровь запикаєтьця“²).