Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул
Шрифт:
Въ латышскихъ заговорахъ находимъ полное подтвержденіе зависимости разбираемаго мотива отъ обряда. Здсь извстны заговоры отъ воровъ и въ вид только что приведенныхъ, но есть и боле короткія формулы, связанныя съ обрядомъ. „Если хочешь, чтобы духъ умершаго удержалъ вора, то смряй покойника и отржь палку, длиной въ его ростъ. Затмъ, посл заката солнца, обойди кругомъ своего имущества или поля и тащи позади себя упомянутую палку. Дошедши до того мста, съ котораго началъ обходъ, воткни палку въ землю приговаривая: кто здсь будетъ воровать, пусть останется на мст, какъ эта палка покойника!“ „Чтобы отпустить вора, надо вытащить палку, ударить вора палкой по ляшкамъ и сказать: Уходи злодй“2)! Въ чемъ смыслъ такого обряда? Обрядъ въ данномъ случа уже нсколько затемнился. Палка обладала магической силой потому,
180
Очевидно, мы имемъ дло съ изобразительной чарой. Палка изображала вора, нитка — саванъ. Въ эстонскомъ пастушьемъ оберег палка, съ надтой на нее шапкой пастуха, изображаетъ самого пастуха1). Воръ спутанъ саваномъ; онъ какъ бы уже покойникъ. Вдь вещь, взятая отъ покойника, способна передать человку качество покойника, его неподвижность. Къ заимствованію отъ покойника нечувствительности и неподвижности очень часто прибгаютъ въ колдовской и знахарской практик. Пользуются этимъ и латыши. „Чтобы привязать вора къ себ или къ возу, возьми шнурокъ, прикинь его ко всмъ членамъ покойника и въ конц каждаго члена завяжи на шнурк по узлу. Такой шнурокъ имй постоянно при себ или на возу… Какъ только воръ прикоснется рукой къ теб или къ возу, онъ тотчасъ окоченетъ“…2). Такая чара не сопровождается заговоромъ. Она передаетъ вору свойство покойника и какъ будто бы обладаетъ изобразительнымъ элементомъ: узлы надъ членами покойника изображаютъ связываніе членовъ вора. Но есть изобразительныя чары на воровъ боле яркія. Чтобы остановить вора, надо спутать ножки стола чмъ-нибудь, имющимъ отношеніе къ украденному. Заговоръ тоже не требуется при этомъ. Но иногда появляется и заговоръ. Такъ, если украдена лошадь, и хотятъ задержать и вернуть вора, опутываютъ ножки стола поводьями и приговариваютъ: „Вяжи, вяжи вора, пусть онъ прідетъ назадъ на лошади“3)!
Такимъ образомъ, оказывается, что въ эпическихъ заговорахъ отъ воровъ не только формула, говорящая о стояніи вора, но и формула, говорящая о связываніи вора, обыкновенно влагающаяся въ уста Маріи, имютъ своей основой обрядъ. Весь же эпическій элементъ — продуктъ, очевидно, позднйшій и явился въ результат стремленія оправдать священнымъ авторитетомъ магическій обрядъ. Собственно, какъ мы видли, въ основ было два магическихъ пріема: связываніе вора и обращеніе его какъ-бы въ
181
покойника. Изъ этихъ двухъ обрядовъ родились два мотива: „вяжи, вяжи вора“ и „стань воръ, какъ палка“. Въ дальнйшемъ развитіи оба эти мотива слились въ одномъ эпическомъ сюжет. Выше былъ приведенъ краткій эпическій нмецкій заговоръ, въ которомъ оказывается налицо лишь одинъ второй мотивъ. Это заставляетъ предполагать существованіе самостоятельной эпической обработки этого мотива. Эпическаго заговора съ однимъ мотивомъ вязанія вора мн не попадалось. Возможно, что этотъ мотивъ и не получилъ самостоятельной эпической обработки, а прямо примкнулъ къ зародившейся эпической части мотива стоянія вора. Существующія сейчасъ эпическія формулы и являются продуктомъ взаимодйствія двухъ этихъ мотивовъ.
Если мы теперь оглянемся назадъ, то увидимъ, что чары на воровъ пережили вс ступени развитія, какія проходитъ заговоръ. Внизу — симпатическое средство; вверху — эпическій заговоръ съ отмершимъ обрядомъ и вложенной въ уста святыхъ главной заклинательной формулой. И слово и обрядъ получили священное оправданіе. Посл этого момента въ заговорахъ обыкновенно замчается процессъ не созидательнаго, а разрушительнаго характера. О начавшемся разрушеніи эпическаго заговора ясно говоритъ французская редакція его; стоитъ только сравнить ее съ приведенной слдомъ нмецкой, чтобы убдиться въ этомъ.
Еще нсколько словъ о развитіи основныхъ формулъ заговоровъ отъ воровъ, независимо изъ эпической части. Формула стоянія
182
на словахъ желанное явленіе, начинаетъ первичный обыденный образъ, навянный обрядомъ, длать все грандіозне и грандіозне, часто переходя при этомъ границы всякаго вроятія. Второй мотивъ — вязаніе вора — также подвергся вліянію этого пріема. Орудіе связыванія становится все сильне и сильне. Латышскіе заговоры знаютъ еще связываніе вора лыковой веревкой1). Но рядомъ появляется уже и цпь. Польскій заговоръ уже связываетъ вора веревкой, цпью и словомъ Божьимъ2). Въ нмецкихъ и французскихъ заговорахъ про веревку уже и помину нтъ: вора вяжутъ цпями и рукою Божіей. Наконецъ, появляются такіе заговоры, гд стараются осмыслить, соотвтственно новому міросозерцанію, старый образъ, возникшій изъ обряда. Съ исчезновеніемъ изъ обряда орудій связыванія, потеряло свой смыслъ и упоминаніе этихъ вещей въ заговор. И вотъ цпи начинаютъ толковать символически. Вотъ саксонскій заговоръ:
„,Dieb, ich binde dich mit drei Ketten; die erste ist Cottes Wort das er uns gab auf dem Sinai; die zweite ist Christi Blut, das er vergoss auf Golgatha; die dritte ist der gr"une Rit (Fieber), das dich sch"utteln soll, wenn du herkommst…“3).
Приведенный примръ наглядно показываетъ несостоятельность теоріи, какую предлагаетъ Мансикка. Оказывается, что даже тамъ, гд мы безспорно имемъ дло съ символами, символы эти явленіе не изначальное, а позднйшее.
Только что разсмотрнныя заговорныя формулы отразили на себ длинный путь исторіи человческаго сознанія. Обряды зародились еще на почв анимистическаго міровоззрнія, а формулы, въ послдней стадіи своего развитія, говорятъ о преклоненіи предъ всемогущимъ христіанскимъ Божествомъ. Въ конц концовъ, оказывается даже, что и христіанизированный заговоръ самъ по себ не достаточенъ. Для дйствительности его надо отслужить мессу св. Петру4).
183
Мотивъ убывающаго счета возникъ, вроятне всего, при лченіи бородавокъ. Потомъ онъ распространился на лченіе ячменя, червей, зубной боли и нкоторыхъ другихъ болзней. Вотъ пріемы симпатическаго лченія бородавокъ. Завязываютъ узлы на нитк по числу бородавокъ и забрасываютъ ее1). Бросаютъ въ печку столько горошинъ, сколько бородавокъ2). Касаются каждой бородавки гороховымъ зерномъ и потомъ бросаютъ зерна въ печь3). Смыслъ такого дйствія самъ собой понятенъ. Такъ же лчатъ и ячмень. Трутъ ячмень ячменнымъ зерномъ и бросаютъ зерно въ чужое колодце4). На этой почв и возникъ мотивъ убывающаго счета. Первоначально слово шло параллельно дйствію. При лченіи бородавокъ счетъ долженъ былъ необходимо появиться. Вдь требовалось соотвтствіе между числомъ бородавокъ и числомъ узловъ или зеренъ. Когда же это средство распространилось на лченіе и другихъ болзней, гд число не опредлялось само собой естественнымъ образомъ, то число стало опредляться иначе. Изъ глубокой древности еще идетъ преданіе, связывающее особенное таинственное значеніе съ опредленными числами. Такой репутаціей обладаютъ: 1, 3, 7, 12 и т. д. Вотъ эти то числа и стали избираться для заговоровъ. Такимъ образомъ вырабатывается слдующій пріемъ. „Считаютъ бородавки у людей или у скота и длаютъ на нитк столько узловъ, сколько насчитано бородавокъ. Потомъ отъ даннаго числа считаютъ обратно до 0 и зарываютъ нитку подъ желобомъ. Когда она сгніетъ, пропадутъ и бородавки“5).