Зак и Мия

Беттс А. Дж.

– Слушай, – произносит Бекки, – мне кажется, нужно позвонить ее маме. Она ей нужна.

Я сижу в прохладе сарая, пользуясь случаем побыть одному. Вокруг разложены деревянные рейки и схема сборки колыбели. Спешить мне некуда, малыш не появится на свет еще недель шесть.

Стамеской я вгрызаюсь в плоть деревяшки для изголовья. Тонкие стружки отслаиваются и опадают. Мои зарубки свиваются в лозы, сплетаясь по всей длине детали. Я вырезаю крошечные листочки. В каждом листочке – прожилки. Я фиксируюсь на каждой мелочи, хоть

все это и впустую. Что бы я ни делал, мне не помочь ей. Что бы я ни сказал, ничего не исправить. Эта стамеска, этот молоток, эти гвозди – они бесполезны. У Мии не хватает сил для этого. Для такого. Эта уродливая нога. Все это время у меня были какие-то подозрения, но я же не знал. «Разрыв сухожилия, доигралась в нетбол», – говорит она. Ей так легко верить.

– Что-то Бекки в последнее время не видно.

Мама стоит у входа. Когда успело стемнеть?

– Вы общаетесь? – спрашивает она.

– Да. Она жалуется, что ноги отекли.

– Давай тогда я помогу убрать какашки.

– Чего?

– Сегодня пятница, Зак.

Я выпускаю из рук стамеску, и она катится под скамейку.

– Не надо. Пойду, вытащу Бекки.

Ее входная дверь закрыта, как и следовало ожидать, но я не стучу. Я больше не хочу рушить чары этого дома. Я выжидаю несколько секунд и разворачиваюсь, собираясь уходить.

– Нет! – кричат в доме.

Я останавливаюсь. Это Бекки? Она мне кричит?

– Не надо!

Это точно Бекки, и голос у нее испуганный. Я никогда в жизни не видел, чтобы сестра чего-нибудь боялась. Между тем, дом сотрясают матюги.

Что там происходит? Черт, Мия! Так и знал, что рано или поздно что-то пойдет не так.

Я бегу вокруг дома и распахиваю окно ванной, но оно слишком маленькое, не пролезть. Бекки кричит:

– А ну, не смей!

Я мчусь к спальне Бекки, открываю ее окно и с нарастающей паникой вваливаюсь в комнату, потом несусь в кухню, которая мне кажется эпицентром шума – «Сука! Черт! Сука! Черт!» – и крики только усиливаются, когда вбегаю я, с клюшкой для гольфа. Я хватаюсь за раковину, чтобы притормозить. И не отпускаю, пытаясь оценить происходящее.

Я ожидал увидеть двух женщин, сцепившихся в рукопашной, а никак не это: Бекки лежит на кухонном столе животом вверх, как выброшенный на берег кит в банном полотенце. Мия согнулась пополам и прячет лицо в ладонях.

– Зак! – задыхается в истерике Бекки. – Боже мой, Зак!

Что вообще происходит?

– Бек, ты рожаешь?!

– Если бы!

– Тогда что за крики?

– Рви уже, и дело с концом. Быстро!

– Что? – ору я.

Мия отнимает руки от лица и рывком отдирает восковую полоску с ее ноги. Бекки изгибается, как будто ее прошибло зарядом в 3000 вольт от электрической ограды, и сыплет всеми ругательствами, какие я от нее узнал, а также неожиданными новыми.

Я роняю клюшки на пол и ошарашенно наблюдаю, как Бекки сотрясается попеременно от хохота и стонов, а по ее лицу текут слезы.

– Ты представляешь? Она сказала, что будет не больно!

– Чем вы тут заняты?

Она поворачивается ко мне, перестает

ржать и говорит:

– Я, понимаешь, хотела впечатлить Антона. Ну и вот. Это мы даже не дошли до зоны бикини.

Тут я понимаю, что Мия согнулась пополам от смеха. Кажется, я в жизни не видел ничего прекраснее.

Бекки говорит:

– Как можно проделывать это с собой добровольно? Надеюсь, рожать проще!

– Соберись, тряпка, – говорю я. На самом деле я хочу сказать ей спасибо. Бекки ржет, Мия ржет вместе с нею.

– По-моему, вы тут краски надышались.

– Мия говорит, что впереди еще целая банка воска. Ты привел ко мне жестокую женщину!

– Что за смех? – интересуется мама, возникнув на пороге. – Точнее, объясните: в чем прикол? А то я, кажется, что-то упустила.

– Нельзя ее просто так взять и оставить здесь.

– Знаю.

– Она не щенок.

– Бекки сказала то же самое.

– А почему ни ты, ни Бекки не сказали мне?

Мы с сестрой переглядываемся.

– Ей, между прочим, нужно ходить на медосмотр, сдавать анализы, следить за здоровьем. Вы же не этим занимались?

– Нет, – вздыхает Бекки. – Зато она круто делает макияж и выщипала мне брови. Но вот восковая эпиляция – пожалуй, все-таки не мое.

Мама тоже вздыхает.

– Шутки шутками, а нужно позвонить ее маме.

Мия

Поглоти меня, темнота. С самого начала было ясно, что этим кончится. Ах, кто-то должен о ней заботиться, ах, давайте рассуждать как взрослые люди.

Я чувствую боль в ноге, которой нет. Жестокая насмешка подсознания. А говорят еще, что рак делает людей сильнее. Да ни хрена! Он заставляет твой мозг бредить. Постоянно мерещится зуд, которого не может быть. И сердце совершенно здоровое, но бесконечно болит.

Нужно сваливать. Только куда? К подругам, которые шушукаются за спиной? К матери, которая меня предала? К врачам, этим лживым маньякам с циркуляркой?

Надо было придерживаться плана D, который уже несколько недель как безвозвратно просрочен. Но я вцепилась в план Z. Потому что Z – это Зак. Последняя буква английского алфавита, последняя надежда.

Зак был моей последней надеждой.

Мы даже не виделись в больнице, а все равно я знала, что это единственный по-настоящему живой человек. Странный бледный мальчик, постучавший мне в стену, оказался единственным, кто знал, что сказать.

– Ты видела, как куры дерутся, когда выясняют, кто главнее?

Зак стоит рядом, оперевшись об забор.

– Не видела.

– Мама и Бекки сейчас ведут себя точно так же.

– Извини. Я завтра уеду.

– Домой?

Я качаю головой. Мама превратила мою жизнь в кошмар. Ко мне ластится козочка. Я зачерпываю пригоршню корма из банки и протягиваю ей. У нее сухой и жесткий язык.

– Тогда куда ты поедешь?

Я пожимаю плечами.

– Мне все кажется, что если сесть на автобус и просто ехать далеко-далеко, рано или поздно свалишься с края земли.