Закаленные крылья
Шрифт:
Мы напоминали гребцов, чья лодка дала течь и все больше наполняется водой. Взгляды гребцов, уже почти утративших всякую надежду, все ищут далекий берег, и людям остается лишь уповать на то, что благодаря поистине нечеловеческим усилиям свершится чудо и море не поглотит их Самолет шел со скоростью 180-190 километров в час, и, если бы она снизилась еще на десять - пятнадцать километров, он неминуемо упал бы на землю и разбился.
А внизу, на аэродроме, все с тревогой ждали нашего возвращения. На командном пункте приняли от нас сообщение о том, что произошла какая-то авария в моторе.
–
На командном пункте воцарилось гнетущее безмолвное напряжение. Руководитель полетов - майор Калудов [195] инстинктивно сжимал в левой руке микрофон и через каждую минуту бросал недокуренную сигарету. Соколов ворвался на командный пункт и закричал:
– Спроси, что делается там, наверху! Это ни на что не похоже!
– Если даже спросим, они все равно не ответят, - пожал плечами дежурный.
– А ты спроси, спроси! Разве можно быть таким бездушным?!
– Эх, какой ты, Соколов!
– Руководитель полетов включил радиопередатчик и начал настойчиво вызывать нас: - Вы слышите меня? Что у вас делается?
– Пока все терпимо, дайте нам спокойно работать!
– ответили мы.
– Вот те раз! Да какая же может быть у них работа?!
– Соколов в отчаянии махнул рукой и ушел.
В этот миг наш самолет вынырнул из темных облаков. Нас ждали совсем не оттуда, откуда мы появились. Руководитель полетов просто онемел. Як-11 продолжал полет на совсем небольшой высоте, но двигался как-то странно и неуклюже. Ни для кого уже не составляло труда высчитать, что самолет летит со скоростью не более 200 километров в час. Летчики, увидели, как самолет рухнул на противоположной стороне взлетной полосы, так и не подав никаких световых сигналов. Все сразу же бросились к нему и увидели, как из кабины вышли двое «утопленников», только что спасшие друг друга от смертельной опасности.
– Всеволод Васильевич, я вряд ли справился бы сам!
– Ну что вы говорите, друг мой!
– ответил Дрекалов, крепко прижимая меня к себе.
– Мы помогали друг другу. Но я все еще никак не пойму, что случилось. Я почувствовал, что, когда машина коснулась земли, в ней словно что-то переменилось, точно до этого ничего и не происходило.
Техники приступили к осмотру самолета.
– А с ним действительно ничего не случилось, - пожимали они плечами.
– Запустите двигатель!
Техники включили двигатель. И он, на первый взгляд, заработал совсем нормально. [196]
– Что за чертовщина!
– удивился Дрекалов.
– Но ведь мы только чудом спаслись!
Машина работала вроде бы нормально, но всем хотелось разгадать эту тайну. Хайдуков, бурно жестикулируя, проговорил:
– Это невероятно! Такое случается только в фантастических романах! Вы, товарищи, летели на половине винта. Вот посмотрите, половина винта отломилась. Нет-нет! Никак не могу поверить, что вы долетели на этом обломке.
И не только Хайдуков поражался тому, каким образом нам удалось добраться до аэродрома на этом наполовину парализованном самолете. Пока он, искренне потрясенный, докладывал нам, летчики и техники, расталкивая друг
Через год, когда воспоминания об этом происшествии уже почти стерлись в памяти, нам с Дрекаловым снова довелось пережить нечто подобное, на сей раз на МиГ-15. Мы ждали прибытия инспекции. Дрекалов попросил меня совершить для тренировки полет в сложных метеорологических условиях. Прошел примерно час после вылета, когда Дрекалов неожиданно крикнул мне:
– Симеон Стефанович, не могу больше!
– И он полностью передал мне управление самолетом.
На земле Дрекалов обнял меня и по русскому обычаю расцеловал несколько раз, как родного брата.
– Вы спасли мне жизнь. Никогда, никогда я этого не забуду.
– Но что с вами случилось, Всеволод Васильевич?
– Вот посмотрите.
– И он показал мне свою кислородную маску, шланг которой оказался порванным.
– Да как же так?
– удивился я.
– Значит, вы во время всего полета оставались без кислорода? И это при подъеме на высоту одиннадцати тысяч метров? Без кислорода? И в таком состоянии вы управляли самолетом?! Почему вы ничего мне не сказали еще в самом начале?
– Я очень поздно это понял и едва не потерял сознание.
– Но вы, Всеволод Васильевич… не знаю даже, как это выразить… поразительно выносливый человек! Кажется, [197] я только сейчас начинаю полностью понимать ваш характер.
– Послушайте, Симеон Стефанович, я не люблю, когда меня хвалят, а еще больше - когда жалеют. Я самый простой смертный человек. Помнится, мы как-то с Соколовым говорили о простых смертных. Мне очень приятно причислять себя к ним - мое место среди них. И мы договорились умолчать об этом происшествии…
* * *
В этот год настоящая зима началась рано - в середине декабря. Восточные районы страны покрылись глубоким снегом, и в течение нескольких дней продолжалось проникновение холодных масс воздуха с северо-востока.
В европейской части Советского Союза установилась еще более суровая и холодная погода, и казалось, весь птичий мир полетел на юг в поисках более благоприятных условий. С южного побережья начала поступать информация о том, что к нам с севера прилетает много диких гусей и уток.
Всеволод Васильевич оказался заядлым охотником и специалистом по охоте на болотную дичь.
В редкие свободные вечерние часы он нам рассказывал о своих охотничьих успехах и о богатой охоте в различных районах Советского Союза.
Таким же заядлым охотником был и командир нашего батальона аэродромного обслуживания. Опытный специалист подполковник Манолов умел выкраивать время для охоты. Вообще он всегда проявлял находчивость и сообразительность. В батальон привезли три старых немецких зенитных прожектора для обеспечения посадки самолетов во время ночных полетов. Вот тогда-то и родилась идея с помощью этих прожекторов вести разведку метеорологической обстановки, главным образом в пределах нижней границы облачности и горизонтальной видимости.