Закаленные крылья
Шрифт:
Тогда Вылков и Велинов решили, что пора повести деловой разговор. Постепенно им удалось убедить директора в том, что он, ругая летчиков, совсем не прав. Они рассказали ему о новых самолетах-перехватчиках, о сверхзвуковых самолетах, к которым он проявил особенный интерес. Вот эти самолеты действительно могут разрушить его трубы, если летчики окажутся не на своем месте.
– Но вы работайте спокойно, - подытожил Велинов.
– Мы мастера в своей профессии, и вы не пострадаете… Ну вот мы и приехали.
– До свидания, товарищи, - извиняющимся тоном проговорил директор.
– И как-нибудь загляните ко мне в гости. Я
* * *
На следующий день о проделке Лазара узнали все - и в канцелярии, и на летном поле. Весело комментировали ее и на командном пункте, а руководитель полетов счел это достаточно серьезным поводом для того, чтобы сделать замечание дежурному расчету, потому что в их работе особенно нельзя отвлекаться. [209]
А в это время виновник распространявшегося, как эпидемия, веселого настроения, как будто сознавая свою роль во всем этом, решил продолжать в том же духе. Он прогуливался по взлетной полосе с книгой в руках и с таким серьезным видом, что все останавливались, чтобы на него посмотреть и заговорить. Когда его спрашивали, что он с таким увлечением читает, он важно отвечал:
– О сверхзвуковых самолетах. Все мне ясно, одного только никак не пойму.
– А чего именно?
– Раз они «сверх», то и мои усы должны быть сверхусами, да такими, чтобы, сев в кабину, я мог бы прикусить их концы. Вот только никак не пойму: смогут ли они все-таки сделаться сверхусами?
– Не смогут.
– А я собираюсь летать до пенсии и надеюсь, что дождусь этого.
И тут Лазар заметил своего друга Вылкова, одетого в летный комбинезон. Он догнал его.
– Завидую тебе, - шутливо сказал он.
– Везет тебе в жизни, и все! Захотел летать на сверхзвуковом, и тебе предоставили такую возможность. И вообще счастье щедро тебе улыбается. Хочу тебе, Вылков, признаться: с тех пор как вы, избранные, начали летать на сверхзвуковых, я никак не могу прийти в себя. И так хочется сделать что-нибудь этакое тоже «сверх», чтобы все ахнули!
Вылков удивленно посмотрел на идущего рядом с ним летчика. Похоже, тот впервые говорил совершенно серьезно. Вел себя дерзко, но и гордо.
– Так и надо, друг. Раз ты ложишься и встаешь с этой книгой в руках, то непременно сделаешь что-нибудь «сверх», - ответил Вылков.
– Может быть, превзойдешь даже самых лучших летчиков.
– Нет, не говори! Лучшим мне никогда не стать. Я Марко Тотев{5}. С этим несчастным самолетом непременно что-нибудь стрясется, и мне придется прыгать с парашютом. Надо мной словно витает какое-то проклятие. Нужно, чтобы со мной случилось что-нибудь забавное и все посмеялись бы от души. [210]
– Будь спокоен, тебе не придется прыгать с парашютом.
– Я надеюсь. Не знаю, зубрили ли врачи анатомию больше, чем я вот это.
– И он показал книгу с описанием сверхзвуковых самолетов.
– Я просто проглотил ее, даже живот раздуло.
Вылков не запомнил бы этого разговора и не рассказывал бы о нем, как и о многих других, которые выслушал, посмеялся и забыл, если бы именно этот последний их разговор не оказался пророческим. В день первого полета Лазара Велева на сверхзвуковом самолете Вылков, хотя и занятый неотложными делами, вышел
Минут через двадцать раздался пронзительный свист самолета. Он делал вираж над аэродромом, и сначала никто не понял, почему он заходит слева, а не справа от взлетной полосы. Только на командном пункте тревожно прозвучал голос пилота, сообщившего, что отказало рулевое управление. Руководитель полетов, побледнев, повторял:
– Приказываю катапультироваться!
Последовал ответ:
– Попытаюсь выпутаться!
Вылков, как-то сразу осунувшийся, не сводил глаз с неба. Самолет вторично делал круг над аэродромом, заваливаясь то на левое, то на правое крыло. Потом пилот начал то резко снижаться, то набирать высоту. Полет неуправляемого самолета походил на последний полет раненого орла, потерпевшего поражение в неравном бою. Вылков, не имея возможности помочь своему другу, сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони, и кричал: «Прыгай! Прыгай!», как будто Лазар мог услышать его. «Ох с каким бы удовольствием я вздул тебя! Ты вполне этого заслуживаешь. Ну есть ли смысл так умирать?…» Однако через несколько секунд судьба самолета была решена.
Ошеломленный Вылков не мог двинуться с места. [211]
Его пронзила острая боль. Задыхаясь, Вылков сел на траву, не сводя глаз с огромного столба дыма. Ему показалось странным, что дым рассеивается так медленно, словно кто-то огромный подкручивает свои гигантские усы. Дым постепенно заволакивал его сознание, становясь все более зловещим… Вылков, опершись подбородком о согнутую руку, в полубреду размышлял: «Мы, выходит, абсолютно ничего о нем не знали, а ведь за своими нескончаемыми шутками он скрывал огромную любовь к людям. Разве мы не обижали его, посмеиваясь над его проделками и не замечая человека, который тогда уже сознавал, что способен сделать что-нибудь «сверх»? Вот он это и сделал!» И Вылков машинально вытер навернувшиеся слезы.
Через два или три месяца после гибели Лазара Велева однажды вечером трое летчиков добирались до города пешком. Почти на том же повороте, где Лазар разыгрывал свой маленький театральный спектакль, на дороге появилась «Волга». Летчики отошли к обочине. Машина остановилась метрах в пятидесяти от них, но шофер не подавал никаких сигналов. Полагая, что это их не касается, летчики спокойно продолжали идти своим путем. Из «Волги» вышел какой-то человек и сердито крикнул им:
– Ну что вы едва плететесь, черт бы вас побрал! Я вовсе не обязан тратить на вас время!
Летчики сели в машину.
– Так, значит, вы летчики? Не сразу, с трудом, но я все же начал воспринимать вас всерьез. И знаете, кто подрезал мне крылья, я хотел сказать, поколебал мои убеждения? Месяца три назад это сделали ваши коллеги! Один из них, с настоящими буденновскими усами, вроде бы в шутку так разнес меня… Я много размышлял над его словами. Наверное, вы его знаете. Настоящий артист…
– Знаем, очень хорошо знаем, о ком речь, только он…
Директор выслушал грустный рассказ и потерял всякое желание продолжать разговор. И только подъехав к городу, с болью произнес: