Закат и падение Римской Империи. Том 4
Шрифт:
Самая большая длина Евксинского моря от Константинополя до устья Фасиса может быть определена девятью днями пути, или семьюстами милями. От Иберийского Кавказа - хребта гор самого высокого и самого утесистого во всей Азии, эта река течет с такой извилистой быстротой, что на небольшом пространстве через нее перекинуты сто двадцать мостов. Она делается спокойной и судоходной лишь подле города Сарапаны, в пяти днях пути от реки Кира, которая выходит из тех же гор, но течет в противоположном направлении до впадения в Каспийское море. Близкое расстояние между этими двумя реками ввело в обыкновение или по меньшей мере подало мысль перевозить драгоценные индийские товары вниз по Оксу, через Каспийское море, вверх по Киру и затем по Фасису в Евксинское море и в Средиземное. Так как Фасис принимает в себя все потоки, которые текут по Колхидской равнине, то он хотя и становится глубже, но течет медленнее. У своего устья он имеет шестьдесят шестифутовых сажень глубины и полмили в ширину, но посреди его фарватера возвышается небольшой, покрытый лесом, островок: его воды, отложив из себя землянистые или металлические осадки, текут по поверхности морских волн и уже не могут подвергаться порче. На протяжении ста миль, из которых сорок можно проезжать на больших судах, Фасис прорезывает знаменитую Колхиду, или Мингрелию, которая защищена с трех сторон Иберийскими, или Армянскими, горами и тянется вдоль морского берега на расстоянии почти двухсот миль от окрестностей Трапезунда до Диоскуриады и земли черкесов. И почву, и климат смягчает чрезмерная влажность; кроме Фасиса и его притоков двадцать восемь рек вливают в море свои воды, а глухой звук, который слышен, когда ударяют ногой в землю, по-видимому, указывает на существование подпочвенных каналов между морями Евксинским и Каспийским. На полях, засеваемых пшеницей или ячменем, земля так рыхла, что не может выдерживать употребление сохи; но мелкое зерно (gom), похожее на пшено или на кишнецовое семя, служит обыкновенной пищей для народа, а хлебом питаются лишь князь и его дворяне. Жители получают там от виноградников более того, что собирают с полей, и как толщина ствола виноградников, так и качество вина свидетельствует о такой растительной силе, которая может обходиться без помощи человеческих рук. Та же самая растительная сила постоянно стремится к тому, чтобы покрыть всю страну густыми лесами; деревья, которые растут на горах, и лен, который растет на равнинах, в избытке доставляют материал для постройки судов; и дикие, и домашние животные - лошади, волы и свиньи размножаются там очень быстро, а название фазана свидетельствует о том, что родиной этой птицы были берега Фасиса. Золотые руды на юге от Трапезунда, которые до сих пор разрабатываются со значительной выгодой, были предметом спора между Юстинианом и Хосровом, и нет ничего неправдоподобного в предположении, что жилки этого драгоценного металла тянутся вокруг холмов, хотя жители Мингрелии или пренебрегают этими скрытыми под землей сокровищами, или молчат о них из предосторожности. Вода, заключающая в себе частички золота, тщательно пропускается сквозь бараньи кожи или сквозь овечью шерсть; но этот способ, быть может послуживший поводом для сочинения баснословной сказки, дает слабое понятие о богатствах, которые извлекались из девственной почвы усилиями и предприимчивостью древних царей. Их серебряные дворцы и золотые апартаменты заходят за пределы того, чему можно верить; но молва об их богатствах, как рассказывают, возбудила в аргонавтах отважную жадность. Предание, по-видимому, не без некоторого основания, гласило, что Египет поселил на берегах Фасиса ученых и образованных колонистов, которые ткали холсты, строили корабли и изобрели географические карты. Изобретательность новейших писателей покрыла перешеек между Евксинским и Каспийским морями
Но богатства Колхиды блестят лишь сквозь мрак догадок или преданий, а ее подлинная история представляет однообразную картину невежества и бедности. Если на рынке Диоскуриады говорили на ста тридцати языках, то это были грубые диалекты стольких же диких племен или семейств, живших без всяких между собой сношений в долинах Кавказских гор, а разъединенность жителей, уменьшая значение их неблестящих столиц должна была увеличивать число этих последних. При теперешнем положении Мингрелии деревни состоят из кучки хижин, обнесенных деревянными заборами; крепости находятся в глубине лесов; главный город Кита (Cyta), или Котата (Cotatis), состоит из двухсот домов, но один только царь так богат, что может иметь каменный дом. Двенадцать кораблей из Константинополя и около шестидесяти барок, нагруженных продуктами местной промышленности, ежегодно становятся на якоре у берега, а список вывозимых из Колхиды товаров значительно увеличился с тех пор, как местные жители могли предлагать только рабов и кожи взамен зернового хлеба и соли, которые они покупали у подданных Юстиниана. Нельзя отыскать никаких следов искусств, познаний или мореплавания древних обитателей Колхиды; немногие из греков желали или осмеливались идти по стопам аргонавтов, и даже следы существования египетской колонии исчезают при более внимательном наблюдении. Обряд обрезания исполняют только живущие по берегам Евксинского моря мусульмане, а курчавые волосы и смуглый цвет лица уже не обезображивают самую красивую из человеческих рас. Именно в соседних странах - в Грузии, Мингрелии и земле черкесов природа создала, по крайней мере по нашему мнению, образец красоты в формах тела, в его цвете, в правильных чертах лица и в красивой осанке. Сообразно с назначением обоих полов, мужчины, по-видимому, созданы там для деятельности, а женщины для любви, а постоянная доставка женщин с Кавказа облагородила кровь и улучшила породу южных азиатских народов. Из собственно так называемой Мингрелии, составляющей лишь часть древней Колхиды, долгое время вывозили по двенадцати тысяч рабов в год. Число пленников или преступников не могло удовлетворять такого ежегодного спроса; но простой народ находится в рабской зависимости от своих господ; обман и хищничество остаются безнаказанными в стране, где нет никаких законов, и злоупотребления властей гражданской и отцовской постоянно наполняют рынки товаром. Торговля, которая ставит людей на один уровень с рогатым скотом, может способствовать умножению браков и увеличению населения, так как большое число детей обогащает их жадных и бесчеловечных родителей. Но этот грязный способ обогащения неизбежно должен отравлять народные нравы, уничтожать чувства чести и долга и почти совершенно заглушать природные инстинкты; христиане Грузии и Мин-грелии самые развратные из всех народов, а их дети, которых они продают в самом нежном возрасте в рабство чужеземцам, уже умеют с ранних лет подражать хищничеству своих отцов и распутству своих матерей. Однако при самом грубом невежестве местные уроженцы одарены необыкновенной живостью ума и ловкостью в физических упражнениях, и, хотя по недостатку единодушия и дисциплины они не в состоянии бороться с более могущественными соседями, они во все века отличались своей отвагой и неустрашимостью. В армиях Ксеркса они служили пешими, а их вооружение состояло из кинжала или из дротика, из деревянной каски или щита, сделанного из сырой кожи. Но на их собственной родине они большей частью служат в коннице; самый последний из крестьян гнушается пехотной службой; у воинственных дворян нередко состоят на службе до двухсот всадников, а в свите мингрельского князя насчитывается более пяти тысяч всадников. Правление Колхиды всегда было наследственномонархическое, а власть монарха ограничивается лишь буйством его подданных. Когда эти подданные были готовы повиноваться, он мог выступать в поход с многочисленной армией; но трудно поверить, чтобы в одном только племени суанов было двести тысяч воинов или чтобы число жителей Мингрелии доходило в настоящее время до четырех миллионов.
Уроженцы Колхиды хвастались тем, что их предки остановили победоносное наступление Сезостриса, а поражение египтян менее неправдоподобно, чем его успешный поход до самого подножия Кавказских гор. Они покорились Киру, не сделав никаких достопамятных усилий для защиты своей независимости, следовали в отдаленных войнах за знаменем великого царя и доставляли ему раз в каждые пять лет самые лучшие продукты своей страны - сто мальчиков и столько же девочек. Однако он принимал этот подарок точно так же, как принимал золото и эбеневое дерево из Индии, ладан от арабов или негров и слоновую кость из Эфиопии: жители Колхиды не были подчинены управлению сатрапа, и они, как на словах, так и на деле, не переставали пользоваться национальной независимостью. После упадка персидского владычества, царь Понта Митридат присоединил Колхиду к своим обширным землям, которыми владел на берегах Евксинского моря, а когда туземцы осмелились просить его дать им в цари его сына, он заковал честолюбивого юношу в золотые цепи и послал вместо него одного из своих служителей. Преследуя Митридата, римляне дошли до берегов Фасиса, а их галеры поднимались вверх по реке, пока не достигли лагеря Помпея и его легионов. Но сенатор, а впоследствии императоры не хотели обращать эту отдаленную и бесполезную страну в римскую провинцию. В промежутке времени между Марком Антонием и Нероном семейству одного греческого ритора было дозволено царствовать над Колхидой и над соседними с ней странами, а когда род Полемона пресекся, сохранивший его имя Восточный Понт простирался лишь до окрестностей Трапезунда. Находившиеся вне этих пределов укрепления Гисса, Апсара, Фасиса, Диоскуриады или Севастополя и Пития охранялись конными и пешими отрядами, а шесть князей Колхиды получили свои диадемы от наместников Цезаря. Один из этих наместников, оратор и философ Арриан, осмотрел и описал берега Эвксинского моря в царствование Адриана. Гарнизон, которому он делал смотр близ устья Фасиса, состоял из четырехсот отборных легионных солдат; благодаря кирпичным стенам и башням, двойному рву и поставленным на валу военным машинам эта крепость была неприступна для варваров; но новые предместья, построенные купцами и ветеранами, требовали, по мнению Арриана, возведения внешних укреплений. Когда силы империи стали слабеть, стоявшие в Фасисе римляне были или отозваны, или прогнаны, а племя лазов, потомки которого говорят на чужестранном языке и живут по берегу моря близ Трапезунда, утвердило свое владычество над древней Колхидой и дало ей свое имя. Могущественный сосед, утвердивший свое владычество над Иберией путем побед и мирных договоров, скоро лишил лазов их независимости. Царь Лазики, сделавшийся вассалом персидского монарха, получил из его рук свой скипетр, а преемники Константина одобрили оскорбительные притязания персов, будто бы основанные на факте владения с незапамятных времен. В начале шестого столетия влияние римских императоров снова стало преобладать вследствие введения христианской веры, которую жители Мингрелии исповедуют до сих пор с приличным усердием, не понимая догматов своей религии и не соблюдая ее постановлений. После смерти своего отца Заф был возведен в царское звание по милости персидского монарха; но благочестивый юноша питал отвращение к религиозным обрядам магов и отправился искать в Константинопольском дворце православного крещения, знатной жены и союза с императором Юстином. На царя Лазики возложили диадему, а на его плаще и тунике, сделанных из белой шелковой материи с золотыми каймами, было вышито изображение его нового покровителя, который старался смягчить раздражение персидского двора и оправдать восстание Колхиды ссылкой на требования гостеприимства и религии. В интересах обеих империй на жителей Колхиды была возложена обязанность охранять ущелья Кавказских гор, а построенная там стена в шестьдесят миль длины охраняется в настоящее время мингрельскими мушкетерами, которые сменяются ежемесячно.
Но жадность и честолюбие римлян скоро извратили смысл этого почетного союзного договора. Лазов лишили звания союзников и стали беспрестанно напоминать им и на словах, и на деле об их зависимости. По ту сторону Ансара, на расстоянии одного дня пути от этого города, в их глазах стали строить крепость Петру, которая господствовала над приморскими странами, лежащими к югу от Фасиса. Вместо того чтобы находить защиту в мужестве иноземных наемников, Колхида сделалась жертвой их своеволия; выгоды, доставляемые торговлей, были превращены в низкую и стеснительную монополию, и вследствие преобладающего влияния Юстиниановых чиновников туземному владетелю Губазу остался лишь призрак верховной власти. Обманутые в своих расчетах на добродетели христиан, лазы возымели некоторое доверие к справедливости неверующего. Полагаясь на тайное обещание, что их послы не будут выданы римлянам, они открыто обратились к Хосрову с просьбой не отказать им в дружбе и в покровительстве. Прозорливый монарх тотчас понял, как было бы для него полезно и важно обладание Колхидой, и задумал план завоевания, за который взялся, через тысячу лет после того, самый мудрый и самый могущественный из его преемников шах Аббас. Его честолюбие воспламенилось при мысли, что из Фасиса будет выходить в море персидский флот, что в его руках будут торговля и плавание на Евксинском море, что он опустошит берега Понта и Вифинии, что он поставит в затруднительное положение и, может быть, атакует Константинополь и что он убедит европейских варваров помогать ему во всем, что будет предпринимать против общего врага всего человеческого рода. Под предлогом войны со скифами он втихомолку довел свои войска до границ Иберии; проводники из уроженцев Колхиды ожидали их, чтоб указать им путь сквозь леса и вдоль пропастей Кавказских гор, а одна узкая тропинка была с большими усилиями так расширена, что по ней могли проходить всадники и даже слоны. Губаз поверг и свою особу, и свою диадему к стопам персидского царя; его подданные подражали покорности своего государя, а когда стены Петры были расшатаны, римский гарнизон избежал ярости последнего приступа, сдавшись на капитуляцию. Но лазы скоро убедились, что своим нетерпением они навлекли на себя еще более тяжелые бедствия, чем те, от которых желали спастись. Монополия соляная и хлебная действительно была уничтожена, но благодаря только тому, что этих ценных продуктов вовсе не оказалось. Власть римского законодателя уступила место кичливости восточного деспота, взиравшего с одинаковым презрением и на тех рабов, которых он возвысил, и на тех царей, которых он унизил перед ступенями своего трона. Усердие магов ввело в Колхиде поклонение огню; их религиозная нетерпимость возбудила рвение в христианском населении, а предрассудки, внушенные природой или воспитанием, были оскорблены нечестивым обычаем персов складывать тела усопших родственников на вершине высокой башни для того, чтобы они служили пищей для ворон и ястребов. Замечая, что ненависть к нему все усиливается, замедляя исполнение его великих замыслов, справедливый Ануширван дал тайное приказание умертвить царя лазов, перевезти жителей в какую-нибудь отдаленную страну и поселить на берегах Фасиса преданных ему и воинственных колонистов. Бдительная недоверчивость жителей Колхиды предусмотрела и предотвратила угрожавшую им гибель. Их изъявления раскаяния были благосклонно приняты Юстинианом не столько из милосердия, сколько из благоразумия, и он командировал Дагистея во главе семи тысяч римлян и тысячи занов с приказанием прогнать персов с берегов Евксинского моря.
Осада Петры, безотлагательно предпринятая римским военачальником при содействии лазов, составляет одно из самых замечательных военных предприятий того времени. Этот город стоял на крутом утесе, висевшем над морем, и сообщался с твердою землей крутою и узкою тропинкой. Так как доступ к городу был труден, то нападение на него казалось почти невозможным; персидский завоеватель усилил укрепления, построенные Юстинианом, а менее неприступные места были прикрыты дополнительными укреплениями. В этой важной крепости предусмотрительный Хосров сложил запасы всякого рода оружия, достаточные для того, чтобы вооружить не только гарнизон и самих осаждающих, но впятеро более значительное число людей. Запасов муки и соленых съестных припасов было заготовлено на пять лет; недостаток в вине был восполнен уксусом и крепким напитком, который извлекали из хлебного зерна, а тройной водопровод оставался невредим, так как неприятель даже не подозревал о его существовании. Но самой надежной защитой Петры была храбрость тысячи пятисот персов, отражавших все приступы римлян, в то время как эти последние втайне проводили подкоп сквозь более мягкие слои почвы. Стена, которую поддерживали легкие временные подпоры, висела в воздухе и грозила падением, но Дагистей откладывал решительное нападение до тех пор, пока ему не назначат приличной награды за его успех, а в город прибыли подкрепления, прежде нежели его посланец успел возвратиться из Константинополя. Персидский гарнизон уменьшился до четырехсот человек, между которыми было не более пятидесяти здоровых и не раненых; но таково было их непреклонное мужество, что они скрывали от неприятеля свои потери, безропотно вынося вид и запах гнивших трупов своих тысячи ста товарищей. После прибытия подкреплений бреши были торопливо заткнуты мешками, наполненными песком; мина была засыпана землей; новая стена была построена на срубах из прочного дерева и свежий гарнизон из трех тысяч человек приготовился выдержать вторичную осаду. И осаждающие, и осажденные выказали в этом случае много искусства и стойкости и извлекли немало полезных указаний из воспоминаний о своих прошлых ошибках. Был изобретен новый стенолом, отличавшийся легкостью своей конструкции и необыкновенной силой ударов; его перевозили с места на место и приводили в действие руками сорока солдат, а когда камни были расшатаны от его ударов, солдаты вырывали их из стены длинными железными зацепами. С этих стен постоянно сыпался град стрел на головы осаждающих, но эти последние терпели еще более вреда от горячего состава, в который входили сера и горная смола и который жители Колхиды могли не без некоторого основания называть маслом Медеи. Из шести тысяч римлян, взбиравшихся на вал по штурмовым лестницам, впереди всех был их полководец, семидесятилетний ветеран Бесса; отвага их вождя, его смерть и крайняя опасность воодушевили войска непреодолимой решимостью победить, и своим численным превосходством они сломили сопротивление персидского гарнизона, не ослабив его мужества. Участь этих храбрецов заслуживает того, чтобы мы описали ее более подробно. Из них семьсот погибли во время осады, а две тысячи триста были налицо, чтобы защищать брешь. Тысяча семьдесят погибли от огня и меча во время последнего приступа, а из взятых в плен семисот тридцати только восемнадцать не носили на себе почетных ран. Остальные пятьсот бросились в цитадель, обороняли ее без всякой надежды на какую-либо помощь извне и отвергали все предложения выгодной капитуляции с условием поступления на римскую службу, пока не погибли среди пламени. Они умерли, исполняя приказания своего государя; а такой пример преданности и неустрашимости должен был поощрять их соотечественников на такие же блестящие подвиги и внушать им ожидание более блестящих результатов. Приказание немедленно срыть укрепления Петры свидетельствовало о том, что такая оборона поразила победителя удивлением и внушила ему опасения за будущее.
Спартанец стал бы восхвалять этих геройских рабов за их доблести и пожалел бы об их участи, но вялые военные действия римлян и персов и удачи то тех, то других не могут приковывать внимание потомства к подножию Кавказских гор. Войска Юстиниана одерживали более частые и более блестящие победы; но военные силы великого царя постоянно пополнялись новыми подкреплениями и, наконец, достигли того, что в них было восемь слонов и семьдесят тысяч человек с включением двенадцати тысяч скифских союзников и трех тысяч с лишним дилемитов, добровольно спустившихся с возвышенностей Гиркании и одинаково страшных как на дальнем расстоянии, так и в рукопашных схватках. Эта армия, торопливо и не без потерь, сняла осаду с города Археополя, имя которого было придумано или извращено греками, но она заняла ущелья Иберии, поработила Колхиду, покрыв ее своими фортами и гарнизонами, поглотила скудные средства пропитания, какие оставались у населения, и довела царя лазов до того, что он спасся бегством в горы. В римском лагере не было ни преданности, ни дисциплины, а самостоятельные военачальники, облеченные одинаковою властью, оспаривали друг у друга первенство в пороках и в злоупотреблениях. Персы безропотно исполняли приказания одного начальника, слепо исполнявшего инструкции своего верховного повелителя. Их главнокомандующий отличался между восточными героями своей мудростью в делах управления и своей храбростью на полях сражений. Преклонные лета Мермероэса и недуги, отнявшие у него употребление обеих ног, не ослабляли не только его умственной, но даже его физической деятельности, и, когда его носили на носилках перед фронтом его войск, он внушал страх врагам и основательное доверие персам, всегда побеждавшим под его начальством. После его смерти главное начальство перешло к Накорагану - надменному сатрапу, который на совещании с императорскими военачальниками имел смелость заявить, что он располагает победой так же безусловно, как кольцом, которое у него на пальце. Эта самоуверенность была естественной причиной и предвестницей постыдного поражения. Римляне были мало-помалу оттеснены к берегу моря, а их последний лагерь, раскинутый на берегах Фасиса на развалинах греческой колонии, был со всех сторон защищен сильными укреплениями, рекой, Евксинским морем и флотом галер. Отчаяние внушило им единодушие и вдохнуло в них мужество; они отразили приступ персов, а Накораган спасся бегством или перед тем, как десять тысяч самых храбрых его солдат легли на поле сражения, или после того. Он ускользнул из рук римлян, для того чтобы попасть
В мирное время персидский царь постоянно искал предлога для войны, но лишь только начиналась война, он выражал свое желание заключить прочный и почетный мир. В то время как военные действия были в самом разгаре, между двумя монархами шли обманчивые переговоры, а Хосров выказывал такое превосходство над Юстинианом, что, в то время как он обходился с римскими послами дерзко и презрительно, его собственным послам оказывали при императорском дворе небывалые почести. Преемник Кира изображал из себя величие Восточного Солнца и милостиво позволял своему младшему брату Юстиниану царствовать над Западом с бледным и отраженным блеском Луны. Этой причудливой манере выражаться соответствовали пышность и красноречие одного из царских камергеров - Исдигуна. Жена и дочь посла ехали вместе с ним в сопровождении многочисленных евнухов и верблюдов; в его свите находились два сатрапа, носившие золотые диадемы; его охраняли пятьсот всадников, выбранных между самыми храбрыми персами, и римский губернатор Дары не хотел впустить в город более двадцати таких воинственных и неблагонадежных гостей. После того как Исдигун представился императору и передал привезенные подарки, он провел в Константинополе десять месяцев, не вступая в обсуждение каких-либо важных вопросов. Вместо того чтобы жить безвыходно в своем дворце и получать пищу и воду из рук смотрителя, персидский посол получил дозволение ездить по городу без надсмотрщиков или сторожей, а свобода, с которой его прислуга сводила знакомства и занималась своими делами, оскорбляла предрассудки такого века, когда международные законы исполнялись очень строго и не допускали доверчивости или предупредительности. Благодаря небывалой снисходительности его переводчик, принадлежавший к разряду тех служителей, существование которых игнорировал римский судья, садился за столом Юстиниана рядом со своим господином, а расходы на путешествие и на содержание посла можно определить в тысячу фунтов золота. Однако неоднократно возобновлявшиеся усилия Исдигуна привели лишь к заключению временного перемирия, которое всякий раз покупалось на деньги византийского двора и возобновлялось по его настояниям. Только по прошествии многих лет, проведенных в бесполезном опустошении неприятельских владений, Юстиниан и Хосров утомились войной и пожелали провести спокойно свою старость. На совещании, происходившем на границе их владений, каждая сторона выставляла могущество, справедливость и миролюбивые намерения своего государя, нисколько не рассчитывая на то, что ей поверят; но необходимость и обоюдные интересы продиктовали условия мирного договора, который был заключен на пятидесятилетний срок, был тщательно изложен на языках греческом и персидском и был удостоверен приложением печатей двенадцати переводчиков. Была установлена свобода торговли, и религии, и были определены ее границы; на союзников императора и великого царя были распространены те же выгоды и те же обязательства, и были приняты самые тщательные предосторожности с целью предупреждать или прекращать случайные споры, которые могли возникать на границах двух соперничавших народов. После двенадцатилетней войны, которая была очень опустошительна, хотя и велась довольно вяло, границы двух империй остались без перемен, и Хосров согласился отказаться от своих опасных притязаний на обладание Колхидой и зависевшими от нее странами. Хотя он был богат накопленными на Востоке сокровищами, он все-таки исторгнул от римлян обязательство уплачивать ему ежегодно по тридцати тысяч золотых монет, а незначительность этой суммы доказывала, что это было не что иное, как позорная уплата дани. На одном из более ранних совещаний уполномоченный Юстиниана, упомянув о колеснице Сезостриса и о колесе Фортуны, заметил, что взятие Антиохии и нескольких сирийских городов чрезмерно усилило тщеславие и честолюбие варварского царя. “Вы ошибаетесь, - возразил ему скромный перс, - царь царей и повелитель человеческого рода смотрит с презрением на такие мелкие завоевания, и из десяти народов, побежденных его непреодолимыми армиями, он считает римлян всех менее страшными”. По словам восточных писателей, владения Ануширвана простирались от Ферганаха в Трансоксиане до Йемена, или Счастливой Аравии. Он усмирил гирканских мятежников, покорил на берегах Инда провинции Кабул и Заблестан, сломил могущество евфалитов, окончил турецкую войну почетным миром и принял дочь великого хана в число своих законных жен. Победоносный и уважаемый всеми азиатскими монархами, он давал в своем Маденском, или Ктесифонском, дворце аудиенции послам со всего мира. Их подарки или даннические приношения, заключавшиеся в оружии, богатых одеяниях, драгоценных каменьях, рабах и благовонных веществах, униженно складывались у подножия его трона, и он соблаговолил принять от индийского царя десять центнеров алоевого дерева, девушку в семь локтей вышины и ковер, который был мягче шелка и, как говорят, был сделан из кожи какой-то необыкновенной змеи.
Юстиниана упрекали за его союз с эфиопами на том основании, что он будто бы хотел ввести диких негров в семью цивилизованных народов. Но находившихся в дружеских сношениях с Римской империй аксумитов, или абиссинцев, не следует смешивать с коренными африканскими уроженцами. Рука природы сплюснула носы негров, покрыла их головы косматой шерстью и окрасила их кожу в неизгладимый черный цвет. Но желтоватый цвет лица абиссинцев, их волосы, осанка и овал лица ясно свидетельствовали о том, что они были колонией арабов; это происхождение подтверждалось сходством языка и нравов, воспоминаниями о давнишнем переселении и близостью расстояния между противоположными берегами Чермного (Красного) моря. Христианство возвысило этот народ над уровнем африканского варварства; его сношения с Египтом и преемниками Константина познакомили его с зачатками искусств и наук, его корабли разъезжали для торговли до острова Цейлона, а Негусу, или верховному владетелю Абиссинии, были подчинены семь королевств. Независимость гомеритов (химьяритов), владевших богатой и счастливой Аравией, была впервые нарушена вышедшим из Эфиопии завоевателем, который предъявлял права, будто бы доставшиеся ему по наследству от сабейской царицы, и честолюбие которого было освящено религозным рвением. Евреи, будучи влиятельны и предприимчивы в своем изгнании, овладели умом князя гомеритов (химьяритов) Дунаана. Они уговорили его отомстить за притеснения, которым подвергали их несчастных собратьев императорские постановления: несколько римских купцов подверглись оскорблениям, и некоторые из живших в Негре христиан удостоились венца мучеников. Находившиеся в Аравии христианские церкви просили защиты у абиссинского монарха. Негус переправился через Чермное (Красное) море с флотом и с армией, лишил доброжелателя евреев и владений, и жизни и пресек существование царского рода, владевшего в течение двух с лишним тысяч лет теми отдаленными странами, из которых получаются мирра и ладан. Завоеватель немедленно провозгласил торжество Евангелия, потребовал присылки православного патриарха и выказал такую горячую преданность Римской империи, что у Юстиниана родилась надежда направить торговлю шелком через Абиссинию и возбудить арабов к войне с персидским царем. Ноннос, принадлежавший по своему рождению к поколению послов, был командирован императором с этим важным поручением. Он благоразумно отказался от самой короткой, но самой опасной дороги, которая шла по песчаным степям Нубии, поднялся вверх по Нилу, переехал через Чермное (Красное) море и благополучно высадился в африканском порту Адулисе. От Адулиса до главного города Аксума не более пятнадцати миль в прямом направлении; но извилистые горные проходы задержали посла две недели, а во время своего проезда по лесам он видел множество диких слонов числом приблизительно до пяти тысяч. По его словам, столица была обширна и многолюдна, а деревня Аксум до сих пор отличается тем, что в ней коронуются монархи и что в ней есть развалины христианского храма и шестнадцать или семнадцать обелисков с греческими надписями. Но Негус давал ему аудиенцию в открытом поле, сидя на высокой колеснице, в которую были запряжены четыре великолепно убранных слона; а кругом его стояли его приближенные музыканты. Он был одет в полотняное платье с такой же шапкой и держал в руке два дротика и легкий щит, и, хотя его одежда едва прикрывала его наготу, его варварская роскошь обнаруживалась в золотых цепях, ожерельях и браслетах, украшенных жемчугом и драгоценными каменьями. Юстинианов посол стал на колени; Негус поднял Нонноса, обнял его, приложился губами к императорской печати, прочел императорское послание, принял предложение римского союза и, размахивая своим оружием, объявил поклонникам огня непримиримую войну. Но он отклонил предложение касательно торговли шелком, а его воинственные угрозы, несмотря на уверения и, может быть, на желания абиссинцев, улетучились без всяких последствий. Гомериты (химьяриты) не были расположены покидать свои ароматические рощи для того, чтобы таскаться по песчаным степям, и не желали, после всех этих лишений, сразиться с могущественным народом, который никогда не наносил им никаких обид. Эфиопский царь не только не был способен расширять сферу своих завоеваний, но даже не был способен охранять свои владения. Раб одного жившего в Адулисе римского торговца, по имени Абраха захватил верховную власть над гомеритами; африканские войска соблазнились прелестью климата и Юстиниан стал искать дружбы узурпатора, который признал его верховенство, согласившись уплачивать незначительную дань. После многих лет благополучного царствования, владычество Абрахи было ниспровергнуто перед воротами Мекки; его детей персидский завоеватель оставил без всяких средств существования, и эфиопы были окончательно выгнаны с Азиатского континента. Эти малоизвестные и давнишние события не лишены некоторой связи с упадком и разрушением Римской империи. Если бы христианское государство удержалось в Аравии, Мухаммед был бы уничтожен при самом начале своей деятельности, и Абиссиния предотвратила бы переворот, который изменил и политическое и религиозное положение целого мира.
ГЛАВА XLIII
Восстания в Африке. — Тотила восстановляет владычество готов. — Рим взят готами и снова отнят у них. — Окончательное покорение Италии Нарсесом. — Слава остготов совершенно угасает. — Поражение франков и алеманнов. — Последняя победа, опала и смерть Велисария. — Смерть Юстиниана и его характер. — Кометы, землетрясения и моровая язва. 535-568 г.н.э.
Сделанный нами обзор событий, совершавшихся на пространстве между Дунаем и Нилом, постоянно свидетельствовал о слабости римлян, и мы имеем полное основание удивляться тому, что они пытались расширять империю, не будучи в состоянии защищать и прежних ее границ. Но войны, завоевания и триумфы Юстиниана были немощными и пагубными усилиями старости, которые истощают последние остатки ее энергии и ускоряют окончательный упадок ее жизненных сил. Он гордился тем, что возвратил республике Африку и Италию; но бедствия, которыми сопровождалось удаление Велисария, обнаружили бессилие завоевателя и довершили гибель этих несчастных стран.
Юстиниан ожидал, что его новые территориальные приобретения удовлетворят его корыстолюбие так же щедро, как они удовлетворили его гордость. Алчный министр финансов следовал за Велисарием почти по пятам, а так как старые списки плательщиков податей были сожжены вандалами, то он давал полную волю своей фантазии, оценивая слишком высоко состояния африканцев и произвольно облагая их податями.
Увеличение налогов, собиравшихся в пользу жившего вдалеке монарха, и отобрание всех коронных земель скоро вывели жителей из радостного упоения; но император не обращал внимания на сдержанные жалобы народа; он пробудился из своего усыпления и встревожился только тогда, когда узнал о неудовольствии армии. Многие из римских солдат женились на вдовах и дочерях вандалов. На основании двойного права завоевания и наследства, они требовали в собственность те земли, которые были отведены Гензерихом его победоносным войскам. Они с пренебрежением выслушивали холодные и внушенные эгоизмом увещания своих офицеров, которые доказывали им, что щедрость Юстиниана возвысила их из прежнего дикого или рабского состояния, что они уже обогатились африканской добычей, - теми сокровищами, рабами и движимостью, которые они отняли у варваров, и что древнее и законное достояние императоров будет употребляться на поддержание того самого правительства, которое будет охранять и их собственную безопасность, и полученное ими вознаграждение. Мятеж втайне разжигали тысяча солдат, большей частью герулов, преданных арианскому учению и действоваших по наущению арианского духовенства, - и ничем не стесняющийся фанатизм придал святость делу клятвопреступников и бунтовщиков. Ариане оплакивали гибель своей Церкви, более ста лет господствовавшей в Африке, и были основательно раздражены законами завоевателя, запрещавшими им крестить их детей и исполнять какие-либо религиозные обряды. Те вандалы, которые были выбраны Велисарием, большей частью позабыли и свою родину, и свою религию среди почестей, приобретенных службою на Востоке. Но небольшой их отряд, состоявший из четырехсот человек, воодушевившись благородным мужеством, принудил матросов везти их в другую сторону в то время, как они были в виду острова Лесбоса; они пристали на короткое время к берегам Пелопоннеса, затем стали на мель у пустынного африканского берега и смело водрузили на горе Авразии знамя независимости и восстания. Между тем как стоявшие в провинциях войска отказывались исполнять приказания своих начальников, в Карфагене был составлен заговор против жизни Соломона, с честью занимавшего место Велисария, и ариане из благочестия решились принести тирана в жертву у подножия алтаря во время торжественного празднования Пасхи. Страх или угрызения совести помешали убийцам взяться за кинжалы, но терпеливость Соломона придала смелости недовольным, и по прошествии десяти дней в цирке вспыхнул неистовый мятеж, свирепствовавший в Африке в течение десяти лет с лишним. Грабеж города и избиение всех без разбора жителей были приостановлены только наступлением ночи, усыплением и опьянением; губернатор и вместе с ним семеро человек, в числе которых находился историк Прокопий, спаслись бегством в Сицилию; две трети армии были вовлечены в измену, и восемь тысяч инсургентов, собравшихся на полях Буллы, избрали своим вождем простого солдата, по имени Стотца, обладавшего в высшей степени дарованиями бунтовщика. Его красноречие было способно, под маской свободы, руководить страстями его равных или по меньшей мере разжигать их. Он возвысил себя до одного уровня с Велисарием и с племянником императора, осмелившись помериться с ними на поле сражения; он был разбит, но победившие его полководцы были вынуждены сознаться, что Стотца был достоин защищать более правое дело и начальствовать с более законной властью. Будучи побежден на поле сражения, он выказал свою ловкость в ведении переговоров; он вовлек целую римскую армию в нарушение данной ею присяги, а ее начальники, положившиеся на его вероломные обещания, были по его приказанию умерщвлены в одной из нумидийских церквей. Когда истощились все ресурсы, доставляемые силой или коварством, Стотца удалился с несколькими бесстрашными вандалами в пустыни Мавритании, вступил в брак с дочерью одного варварского владетельного князя и избежал преследования врагов, распустивши слух о своей смерти. Личное влияние Велисария, высокое положение, мужество и хладнокровие Юстинианова племянника Германа и энергичное и удачное вторичное управление евнуха Соломона восстановили дисциплину в лагере и на время поддержали внутреннее спокойствие Африки. Но пороки византийского двора отзывались на этой отдаленной провинции; войска жаловались на то, что они не получали жалованья и служили там бессменно, а лишь только общественная неурядица назрела, Стотца ожил и появился с оружием в руках у ворот Карфагена. Он пал в единоборстве, но в предсмертной агонии он улыбнулся, когда ему сказали, что пущенный им дротик попал прямо в сердце его противника. Пример Стотцы и уверенность, что в случае удачи простой солдат может сделаться царем, воспламенили честолюбие Гонтара, и, в силу тайного договора, он обязался разделить Африку с маврами, если они помогут ему вступить на карфагенский престол. Слабый Ареобинд, неспособный управлять ни в мирное, ни в военное время, был возведен в звание экзарха благодаря своей женитьбе на племяннице Юстиниана. Он был внезапно низвергнут взбунтовавшимися телохранителями, а его униженные мольбы возбудили в безжалостном тиране не сострадание, а презрение. Процарствовав тридцать дней, сам Гонтар был заколот на банкете рукой Артабана, и очень странным кажется тот факт, что верховная власть Римской империи над Карфагеном была восстановлена армянским принцем, происходившим из царского рода Аршакидов. В заговоре, направившем меч Брута в грудь Цезаря, все подробности интересны и важны в глазах потомства, но виновность или заслуга этих преданных своему государю или взбунтовавшихся убийц могла интересовать лишь современников Прокопия, которые по своим надеждам или опасениям, по дружбе или по неприязни, сами были заинтересованы в переворотах, совершавшихся в Африке.