Закат в крови(Роман)
Шрифт:
— Приказываем разой-тись! А то стрелять почнем!
Красноармеец умолк, вся толпа обернулась в сторону фаэтона.
— Мы анархисты, — объявил парень в тельняшке. — Мы за анархию — мать свободы и полного равенства!
К орущему из фаэтона анархисту подошли два дружинника с красными повязками на рукавах. Глаша их знала: это были Андрей Кудинов и Григорий Буянов, оба рабочие с завода «Саломас».
— A-а! Подлюги дружинники! — заорали анархисты. — Мы плевали на ваши порядки!
Гололобый матрос, сидевший на зеленом сиденье, каблуком толкнул в грудь Буянова. Кудинов схватил его за ногу и сделал попытку
— Го-о-ни! — закричали извозчику анархисты.
Приподнявшись с сиденья, извозчик изо всей силы хлестнул кнутом по конским спинам.
Люди, теснившие Глашу со всех сторон, мешали целиться. Пришлось выстрелить в воздух. И когда от неожиданного выстрела многие, точно обожженные, отпрянули от нее, она направила ствол нагана на фаэтон…
— Молодец, девка, бей, бей без промашки!
Глаша выскочила вперед и еще раз выстрелила.
Гололобый матрос-анархист высоко подскочил на заднем сиденье.
— В одного попала! — восторженно заметил кто-то в толпе.
К Глаше подбежал красноармеец.
— Эх, жаль, нет со мной винтаря! — сокрушенно крикнул он. — Стреляй, стреляй, дочка!
Но фаэтон круто свернул за угол и скрылся за многоэтажным зеленым зданием.
Глаша дрожащей рукой сунула наган в кобуру и подошла к убитому. Буянов лежал на спине, запрокинув назад курчавую голову.
Присев на корточки, какая-то сердобольная седая женщина прикрыла глаза дружинника.
— Ох, господи, был человек, и нет его. Сразу жизни решили. Окаянные бандиты-хулиганы…
Сорокин лежал на кушетке, сунув руки под голову. У стола, на котором стояли вазы с яблоками и грецкими орехами, апельсинами и рахат-лукумом, бутылки с винами из атаманского подвала, сидела Сонька Подгаевская, известная среди прожженных екатеринодарских гуляк еще под кличкой Сонька Золотая Ручка. У ног ее валялось на полу шелковое японское кимоно, недавно реквизированное Максом Шнейдером в доме Богарсукова.
Не застегивая розовую блузку на высокой — груди и положив гитару на оголенные колени, она лениво перебирала струны, вполголоса подпевая себе:
Очи черные, очи жгучие, Как люблю я вас…— Пой с душой, — потребовал Сорокин. — Не тяни Лазаря!
— Ванечка, устала я. Давай лучше у твоих ножек прикорну, мой котик…
— «Ко-о-тик»! — презрительно фыркнул Сорокин. — Это мне не подходяще. Это говори ты буржуйчикам.
— Прости, Иван Лукич! — Сонька вскочила на ноги, вытянулась в струнку и поднесла руку к виску. — Прости, мой повелитель! Ты, конечно, не котик, а красный полководец.
— Вольно! — Сорокин улыбнулся, залюбовался стройной фигурой Соньки.
Она села на диван и вновь положила гитару на голые колени.
— И как это ты, Ваня, можешь без устали прожигать жизнь? Я от твоих ласк, как подбитая птица, едва волочу крылья. А тебе хоть бы хны. — Сонька кинула гитару на стол. — Умопомрачительно хороши денечки с тобою!
Польщенный похвалой Соньки, Сорокин, поднимаясь с кушетки,
— Значит, говоришь, силен?
— Могуч! — Сонька перепорхнула с дивана на колени Сорокина, обвила тонкой длинной рукой его коричневую шею, а пальцы, унизанные кольцами с разноцветными камнями, глубоко запустила в кудрявую копну густых каштановых волос. — Я полюбила тебя, сокол мой грозный, за революционный героизм, за широкий размах. Ты только пристально взгляни, какая я?! — Сонька спрыгнула на пол и, бросив руки на бедра, медленно поворачивалась влево, вправо. — Ты со мной, в обрамлении моей красоты, как наиглавнейшее лицо Кубано-Черноморской республики, должен появляться на улицах и площадях Екатеринодара под торжественные звуки фанфар. Народ должен любоваться тобою, как президентом, и женщины тебе в открытую машину обязаны бросать букеты цветов, красные и белые розы. Ты заслужил всеобщее восхищение и преклонение. В честь тебя следует сочинить гимн, твоими портретами нужно украшать фасады всех больших зданий!
Сорокин удивленно слушал Соньку и не перебивал ее. Что-то затаенное, жившее подспудно в нем, походило на Сонькины мечты. Наконец он не выдержал и грубо оборвал ее:
— Довольно! Где нахваталась всей этой мерехлюндии? Говори, кто был твой батька?
— Кто бы ни был, а я твоя златокудрая президентша и говорю: «Да здравствует республика главкома Сорокина!» — И Сонька снова опустилась к ногам Ивана Лукича.
Дверь чуть приоткрылась, из-за нее появилась голова адъютанта.
— Товарищ главком, позволь войти.
Сонька поднялась с ковра и рассерженно спросила:
— Ну чего еще?
— Первоцвет из городского комитета партии на прием к главкому.
— А зачем? — спросил Сорокин.
— Говорит, шо ему треба безотлагательно с тобой балакать.
— Ну-ка, Сонька, кыш из горницы!
— Може, убрать посуду? — покосился адъютант на бутылки, стоявшие на столе.
— Ляд с ними! — Сорокин махнул рукой. — Шо я буду прятаться от каждого комитетчика!
Сонька сняла со спинки кресла и нехотя поволокла за собой длинное шелковое кимоно в соседнюю комнату.
Сорокин, не меняя позы, продолжал сидеть на кушетке. Когда вошедший Леонид Иванович поздоровался, он только слегка приподнялся.
— Однако, Иван Лукич, ты довольно беспечно проводишь время, — укоризненно оглядел стол Леонид Иванович.
— А шо я, не заслужил отдыха? — огрызнулся Сорокин. — Я ежели и выпью, то лишь на пользу революции. Я ж пью трофейные вина. Вон налей себе стакан, профессиональный революционер… Поди, век не пробовал таких.
Леонид Иванович сел к столу и внимательно посмотрел на этикетки бутылок.
— Да, вина отличные, французские. Но не они ли вдохновили тебя на экстренный выпуск газеты «Известия»?
— А шо, не по шерсти пришлось?
— Статья глупая! — вдруг раздельно сказал Леонид Иванович.
— Глупая?! — Сорокин мигом вскочил с кушетки. — Да как ты смеешь такое вякать? Статья шо надо! Ты не видел разве, как читали ее взахлеб прямо на улицах?!
— Взахлеб читали враги, видя в тебе своего пособника…
— Не я, а вы помощники контре! Вы подрываете авторитет главкома! Вы рубите сук, на котором сидите, на котором держится Советская власть на Кубани… Пусть благодарят комитетчики, борзописцы, шо не посек их шашкой!