Закат в крови(Роман)
Шрифт:
Раньше Ивлев как-то мало опасался за жизнь Маркова, верил в счастливую звезду генерала. А сейчас вдруг стал проявлять крайнюю нервозность. Ну зачем Марков торчит на переезде? Ведь его неизменная белая папаха — слишком заметная мишень…
— Ваше превосходительство, — решил вмешаться Ивлев, — из-за будки поле боя отлично видно. Прошу вас пройти туда.
— Я и отсюда хорошо вижу.
Два снаряда, один за другим, разорвались у самого переезда, и капитан Дюрасов, стоявший в пяти шагах
— Ваше превосходительство, — взволнованно проговорил Ивлев, — красные явно пристрелялись к нашей группе… Не ровен час… Сойдите, бога ради, хоть с насыпи…
Марков не шевельнулся, только брови его сдвинулись над переносицей.
Подбежал Родичев.
— Ваше превосходительство, Сергей Леонидович, — задыхаясь, проговорил он, — Шаблиевская освобождена. Поедемте посмотрим, каковы наши трофеи!
— Успеем! — сказал Марков и стремительно зашагал вперед по шпалам.
Родичев отстал от генерала и начал сетовать:
— Бой кончился, броневик почти скрылся. Надо бы…
Он не договорил, как бронепоезд послал еще один снаряд, оказавшийся роковым. Этот снаряд разорвался совсем близко. У Маркова с головы слетела папаха, и весь затылок вдруг кроваво заалел. Ноги генерала подломились резко в коленях, и Родичев едва успел подхватить его на руки.
Ивлев поднял с земли разорванную осколком генеральскую папаху, машинально сунул ее за пояс.
— Помогите же! — отчаянно закричал Родичев, стараясь удержать Маркова на ногах. — Дайте бинт!
Ивлев лихорадочно извлек из кармана шинели индивидуальный пакет и еле справился с трясущимися руками, чтобы разорвать его.
Повернув генерала вниз лицом, Ивлев и Родичев с ужасом увидели, что у Маркова был не только раздроблен затылок, но и вырвано плечо.
В бессильном отчаянии Ивлев заскрипел зубами: «Лучше было потерпеть поражение под этой Шаблиевской, чем потерять Маркова. И не в бою, а после боя. Какая нелепость!» Он не своим голосом закричал:
— Санитары!
Маркова положили в ближней к железной дороге хате.
Сумерки быстро сменились темным вечером, и Ивлев при слабом, колеблющемся свете маленькой коптилки с трудом различал генерала, лежавшего на широкой лавке. В избе, больше чем наполовину занятой громадой русской печки, уже скопился удушливый запах аптечных лекарств. Врачи, хлопотавшие около тяжелораненого, ни о чем не говорили, но при каждом стоне и вздохе его сокрушенно покачивали головой. По темному, закопченному потолку мрачной избы сонно ползали мухи.
Ивлев с Инной вышли во двор.
Небо, сплошь, густо обложенное лилово-темными облаками,
— Неужели Сергей Леонидович безнадежен? — произнесла Инна, вслушиваясь в звуки ночной птицы.
— Медики говорят: затронут мозг. Он может умереть, не приходя в себя.
В лиловом сумраке на этот раз ближе сверкнула молния. При ее ослепительном блеске филин, хлопая крыльями, медленно пронесся над двором и грузно сел на камышовый гребень крыши.
— Как вестник смерти! — со страхом прошептала Инна. — Вот и не верь в тринадцатое число…
При новой яркой вспышке молнии Ивлев отчетливо разглядел филина, его торчком стоявшие уши и желтые слепые зрачки круглых глаз.
Совсем сгустилась тьма, но к хате то и дело подходили офицеры и казаки, справлялись о раненом.
В полночь Марков неожиданно открыл глаза и что-то едва слышно проговорил. Сидевший у его изголовья Родичев потом утверждал, будто генерал сказал: «То офицеры умирали за меня, теперь я умираю за них».
Это были его последние слова.
Вскоре в горле у него что-то забулькало, захрипело. Ивлев увидел, как судорожно вытянулось тело генерала. Родичев, до этого державший руку раненого, осторожно положил ее на простыню и сказал:
— Пульса больше нет.
Все, кто сидел в избе, поднялись на ноги.
Оставаться подле умершего стало невыносимо тягостно. Ивлев вышел и долго молча стоял на крыльце, прислушиваясь к кромешной тьме ночи. С неба посыпал мелкий дождь, запахло сыростью земли.
Утром, едва сквозь пелену туманных облаков просочился красноватый свет, тело Маркова вынесли на казачьей черной бурке из избы и положили на санитарную линейку.
На улице, построившись двумя шеренгами, уже стоял эскорт.
— Слу-уша-й! На кра-ул! — раздалась команда, и стрелки вскинули винтовки, а офицеры обнажили шашки.
Наступила напряженная тишина. Повернув голову, офицеры и казаки скорбно глядели на останки своего начальника дивизии. Не успели начать похода — и такая потеря.
Ивлев и Родичев, которым было приказано сопровождать Маркова в Торговую, вскочили на коней.
— Трогай! — тихо распорядился Родичев.
Возчик беззвучно чмокнул губами и шевельнул вожжами.
По пути, в селе Воронцовке, тело было уложено в гроб из толстых еловых досок.
Перед вечером процессия прибыли в Торговую, и линейку с гробом остановили у штаба главнокомандующего.
Почти тотчас же в окружении штабных офицеров на улицу вышел Деникин.
Сняв фуражку и не обращаясь ни к кому, Деникин сказал: