Заклятые враги
Шрифт:
– Нет, - она отпрянула, вскочила - её тёмные, каштановые волосы - до плеч, коротко подстриженные. Её сердце, окаменевшее от бесконечной боли, ведь она не способна любить. Её лицо, несомненно, прекрасное - чуть бледноватое, сохранившее след от Эрроки - так надо.
Она пыталась оттолкнуть от себя свой же образ. Пыталась прекратить смотреть в зеркало. Но и тело большее её не слушалось.
Её мать - самая отвратительная женщина из всех, что удавалось встретить. Худая, больше похожая на жердь, с бледной до зелёного кожей, покрытой какими-то жуткими струпьями,
– Не надо!
– кричала она, но губы шептали только короткое “я тебя люблю”. И она обвивала руками его шею, впивалась в его губы страстными поцелуями, в которых не было ни единой капли чувств. Она тонула в его страсти, чувствовала, как он сжимал её всё крепче и крепче, и всё растворялась, растворялась, растворялась.
И она не могла больше его любить. Он был её - перед богами и перед народом, - а она и насладиться не могла его любовью. Потому что сердце её, мёртвое, каменное, перестало биться в груди ещё в то страшное мгновение, когда она вдруг решила пересечь невидимую для себя, но такую понятную для мира черту.
Как же ей было больно! Как дурно, как гадко и как страшно! Наверное, ни одни слова на свете не могли описать это чувство, но она больше и не нуждалась в пустых описаниях.
Ей было просто глухо и больно. Она билась в невидимую границу в своей голове, но не могла вырваться из плена этого чужого, страшного тела.
Как же она хотела свободы! Как же она хотела вновь оказаться в своём прежнем состоянии! Но что-то утягивало её, и она не могла больше удержаться, больше не могла вынырнуть на свободу. Её самой не было - её тело растворилось в кислоте, а душа - в зависти, в отчаянном желании занять чужое место.
***
Он чувствовал жар дарнийского солнца. Отвратительные грани кристалла смыкались над его головой, будто бы купол мироздания, и дышать было не так уж и просто, а он всё никак не мог понять, где именно находится. Всё это было как-то странно и подозрительно - он давно уже не оказывался в подобном замкнутом пространстве, давно не бился так о стены.
А потом свобода показалась Кэору лишней. Конечно, он мог продолжать бороться, но да только ради чего? Всё, что он когда-либо прежде любил, растворилось в пустоте и стало для него осколками глупого, невообразимого прошлого. Иногда, конечно же, хотелось туда вернуться, но он знал, что не сможет и попросту не успеет. Оставалось только отталкиваться от сплошной, дикой боли.
Он мотнул головой. Что за кошмар?
Кэор выпрямился. Там, за кристальной стеной, он слышал чьи-то приглушённые крики, но не мог заставить себя его разбить. Его Марта тоже звала на помощь. Его Марта тоже мечтала о свободе. Разве он дал ей это? Разве он хоть пальцем шевельнул?
Он сам убил её. Пусть его стрела была не единственной, это не имело никакого значения. Он убил, пронзил её насквозь - и видел чёрное оперение.
Всё это больше не имело значения. Его Марта могла быть сколько угодно отвратительным человеком, от того он ни на
Он тоже лёг на кристальный пол - будто бы пытаясь повторить то, что делала невидимая фигура по ту сторону. Закрыл глаза, избавляясь от вспышек размытых пятен, и запрокинул голову назад, шумно вдыхая воздух. Всё будет хорошо. Ещё минута, и всё будет хорошо.
Перед глазами всё расходилось сплошными волнами-кругами. Он зажмурился крепко-крепко и попытался представить Марту. Кэору было не так уж и трудно восстановить воспоминания о её пепельных волосах, о странной, чуточку надменной улыбкой, которая так часто появлялась на тонких губах.
***
Его прекрасная Марта Торрэсса не была идеальной с точки зрения классической красоты. Разумеется, что-то в ней вообще радикально отходило от образа той великолепной женщины, от которой не отказался бы ни один мужчина.
Её волосы никогда не имели должного объёма, да и цвет казался каким-то странным, будто бы жжёным. Но Кэор любил её волосы за мягкость. Сейчас он перебирал их, осторожно касался отдельных прядей, сверкающих другими цветами, и на губах его бесконечно расцветала улыбка.
А ещё её губы не были такими уж пухлыми - но ему всё равно нравилось целовать её, осторожно и нежно, будто бы оставляя незаметные следы на коже.
Бледной, алебастровой коже.
Ему хотелось быть единственным мужчиной в её жизни. Единственным, кто имел полное право касаться её, целовать и обнимать. Но сколько б он ни пытался верить в это, отрицать правду было практически невозможно.
Да, его Марта не была его когда-то. Но теперь-то она никуда не денется, не растворится в пустоте, не исчезнет, будто бы дым! Теперь она принадлежала именно ему.
– Как ты ошибаешься, дорогой, - улыбнулась она, протягивая свою руку. Солнце, казалось бы, прорезало её насквозь - и его Марта не оставляла ни единой капельки тени.
– Ведь ты убил меня. Как я могу быть твоя?
Он мотнул головой.
– Это неправда, - возразил он.
– Ты жива. Мёртвые не разговаривают.
– Поцелуй меня, если я живая. Поцелуй меня, мой любимый.
Он склонился к её бледным губам - и всмотрелся в зеркальные почему-то глаза. Он отражался в них - она смеялась и обнимала его руками за плечи.
Но она видела не Кэора. Перед её глазами мелькали десятки стражников, ещё каких-то людей, которых никогда в жизни племянник короля и не видел.
Он вскочил на ноги - но вокруг были одни только зеркала. Он целовал её и смотрел в на отражение. Но там её прижимал к себе совершенно иной мужчина - кто угодно, только не сам Кэор. Её обступали целыми стаями, обнимали, их руки скользили по её телу, и она хохотала, так весело и безумно.
Его не было.
Нигде.
***
Стены рухнули. Теперь они стояли в этом мире не одни, разумеется - вдвоём. Теперь видели друг друга, могли смотреть в глаза.