Заклятые враги
Шрифт:
— Молчать!
Дарнаэлу часто приходилось говорить с армией — при всех её размерах, — и выкрикнуть это действительно громко оказалось не так уж и громко. Но он, наверное, забыл о том, как это — когда на тебя, будто бы на сумасшедшего, смотрит вся эта толпа.
Его народ поднимал на короля совершенно другие взгляды. Нельзя сказать, что всегда покорные, но они знали, что этот человек умеет ими править.
Прошло вот уже пятнадцать, кажется, лет с того момента, как он столкнулся с непонимающей, затихнувшей от неожиданности, бездумной человеческой массой. С тех пор, как недисциплинированная, потерянная
Эти были точно такими же. С дрожащими от раздражения руками, с плотно сжатыми руками — море возомнивших себя властительницами женщин, — и десятки среди сотен королев, десятки слабых, загнанных кроликов-мужчин, которых окружили всё тигрицы и тигрицы.
Домашние коты в рыжих пятнистых шкурах.
Они не послушаются, разумеется. Кто он такой, чтобы руководить этой толпой: ведь именно так сейчас думает каждый из тех, что стоят там, внизу, и ещё и всё так же отчаянно пытаются сделать вид, будто бы они властны и способны на многое.
Тут должна была стоять Лиара. Дарнаэл знал, что выпусти он её перед своим войском, результат был бы таким же.
Людям всегда нужно что-то доказывать.
Не тянуться за шпагой. Не пытаться нащупать отсутствующий револьвер. Он вышел сюда с пустыми руками, но как победитель — и должен выдержать линию.
Он, в конце концов, король огромного государства, и завоевал бы и это, дай ему кто ещё несколько свободных лет и чуть меньше проблем с любимой женщиной и детьми.
Дарнаэл сделал ещё один шаг вперёд, почти что подступая к краю балкона, и сжал ладонями перила, будто бы тот подоконник, о который опирался всего минут десять назад.
Взгляды — пустые или преисполненные ненависти, — говорили о многом. Ему не надо было слишком стараться, чтобы прочесть это. Да, сейчас его запястья не сковывали браслеты, сдерживающие магию. Да, он мог колдовать — если б умел делать это так, как надо, а не разве что растил иногда вазоны в любимом дворце или во время сражения. Но это не отменяло реакции народа, его пустой, слепой ненависти к нему или, может быть, ко всему мужскому роду.
Женщины — потому что им хотелось быть такими, как их королева. А мужчины… Всего лишь, наверное, потому, что им хотелось доказательства, будто ничего не могло сложиться иначе. Они ведь сделали так, как надо, так, как позволяли обстоятельства, тогда почему кто-то смеет повышать на них голос?
Дарнаэл прищурился — ненависть, клокотавшая в душе, постепенно утихала и перетекала на кончики пальцев: явный признак того, что магия вот-вот окажется на свободе. Он терпеть не мог колдовать, а больше всего потому, что это каждый раз случалось бесконтрольно, но народ не впечатлить парочкой деревьев.
— Расходитесь, — проронил он. — Продолжения представления не будет. Вы могли бы не ночевать всю ночь здесь на площади, будто жалкие бездомные.
Остановить. Огорошить. Прогнать.
Это куда лучше действовало с его народом: там куда меньше диких кошек, возомнивших себя львами. Кого угодно, конечно, можно подчинить, но лучше б это было сделать проще.
Толпа всколыхнулась и вновь закричала. О недавних жертвах позабыли, и Дарнаэл осознал, что совершил огромную глупость, когда сделал первый шаг в сторону этого балкона. Лиара,
Они растерзают его только потому, что не столкнулись с достаточным количеством крови и крика на площади.
Падения Тэзры было мало.
— Расходитесь! — повторил он громче, выпрямляясь, отчаянно пытаясь затянуть волшебство обратно. Никаких чар. Никакой крови. Нельзя допустить, чтобы всё повторилось и пошло по кругу, в конце концов, он не имеет никакого права устраивать кровавую резню.
Особенно если стоит один напротив целой толпы.
Они, казалось, вновь подались вперёд, а потом волной откатились назад. Дарнаэл не успел проронить ни единого слова, удивиться, даже мысленно, уже осознавая, что это подчинение не ему, не его приказу.
Тонкие женские пальцы сжали плечо — почти невесомо, но, впрочем, трудно было не заметить Её Величество в отражении страхов её же народа.
Она всё так же стояла рядом с ним, будто бы подтверждая, что просто поддержала чужое решение. Что это не она приказала им немедленно разойтись, разбрестись по уголкам родного государства или города.
Кррэа — не лучший город для проявления характера, так когда-то говорила его мать.
И почему ему по жизни так не везёт на представительниц женского пола?
— Ты сделал большую глупость, — шепнула Лиара, глядя в спины собственного народа. — И ты об этом знаешь, только всё равно никогда не признаешься.
— Ты могла бы позволить им сделать то, что они желают. Совершить всё-таки казнь. Чем не повод избавиться от меня? — холодно уточнил Дарнаэл.
Он так и не повернулся к ней. Со стороны, наверное, это выглядело как очередное заклание несчастной нации, бедных, пострадавших от своей королевы, а теперь и от её избранника, эрроканцев. Сколько сумасшедших королев им ещё придётся пережить, прежде чем эту страну наконец-то возглавит кто-нибудь нормальный?
Они всё так же стояли плечом к плечу. Возможно, кто-то мог подумать, что это потому, будто они союзники, но Дарнаэлу меньше всего на свете сейчас хотелось смотреть ей в глаза. Их теперь разделяло слишком многое, и коротким, пусть даже и честным “я тебя люблю” это исправить будет слишком трудно.
Они столько лет пытались уничтожить друг друга, чтобы сейчас осознать бесполезность этой затеи! Может быть, даже жестоко было вот так просто брать и рушить устоявшиеся планы — стоило, пожалуй, позволить всё-таки Лиаре себя убить и править дальше, так, как она привыкла.
Ему надо будет научиться проигрывать когда-нибудь в недалёком будущем.
— Пойдём, — тихо прошептала она. — Я не хочу стоять тут и разговаривать с тобой на глазах у моего народа.
— Они всё равно уходят.
Лиара покачала головой. Может быть, её пугала отнюдь не публичность и не то, что их могли услышать; чужие восклицания обычно разлетаются со скоростью ветра, а перемены подняли добрую бурю, да ещё и отнюдь не в стакане воды.
Дарнаэл знал, почему она не хочет быть на глазах у кого-либо. Они все пытаются продемонстрировать своё гадкое, бесполезное сочувствие, все, как один, бормочут что-то за её спиной, отчаянно пытаясь то ли высказать соболезнования, то ли продемонстрировать, что всё так же сильно, как и прежде, не одобряют.