Законы жанра
Шрифт:
Он покачал головой.
— Не понимаю, на что вы рассчитываете, Кэррингтон. Может быть, у вас есть могущественные покровители там, внизу, но на границе республики их влияние заканчивается.
— Никого нет, — сказала я. Единственный человек, который худо-бедно подходил под это определение, уже был мертв. А больше у меня там и знакомых-то не было.
— Тем более, не понимаю.
— И что вы предлагаете? — спросила я, желая перейти к конструктиву.
— Вашу участь может облегчить только чистосердечное признание, — сказал он.
— В чем именно?
—
— Вы и правда думаете, что диверсионную группу доставляли к вам в шта… республику на бизнес-джете? — спросила я. — Типа, более незаметного способа мы там придумать не смогли?
— Возможно, вы торопились.
— Куда торопиться-то? До вторника еще куча времени.
— Это не смешно, Кэррингтон.
— Почему люди постоянно мне такое говорят?
— Вы играете с огнем.
— И какой счет?
Он вздохнул.
— Возможно, несколько дней в камере сделают вас по сговорчивей.
— Кстати, о камере, — сказала я. — Со мной сидит девушка…
— Шпионка федералистов, — сказал он.
Ой, как тут все запущено.
Когда я вернулась в камеру, Джессика перебралась на второй ярус. Видимо, ее проняло, когда она видела, с каким трудом я туда забиралась в прошлый раз.
— Как все прошло?
— Довольно паршиво, — сказала я. — Ты и правда шпионка федералистов?
— Кого?
— Вот именно так я и подумала.
— Они чо, меня не отпустят?
— Не знаю, — сказала я. — Не сегодня.
— Вот суки.
— С этим я, пожалуй, соглашусь.
Я скинула кеды и улеглась на койку.
— Слушай, а чо ваще происходит? — спросила Джессика.
— Техас провозгласил независимость, — сказала я.
— И чо это значит?
— Что он теперь сам по себе. Не часть большой страны, а сам себе страна.
— Круто, — сказала она и тут же засомневалась. — Или не очень?
— Не знаю, — сказала я. — Смотря для кого. Кто-то обогатится, кто-то обеднеет, кто-то получит власть, кто-то потеряет влияние, но большинству будет абсолютно без разницы. Если, конечно, не начнется гражданская война.
— С кем?
— Со всей остальной страной.
— А такое правда может быть?
— Может быть все что угодно, — сказала я.
— И моего парня могут отправить воевать?
— Ну да, — сказала я. — Он же военный. Кого еще-то, если не его?
— Вот задница, — сказала Джессика.
— Тут я снова с тобой соглашусь.
Кто же мог подумать, что провозглашение независимости Техаса настолько осложнит нам рабочие процессы? Надо отдать полковнику Уотерсу и его товарищам должное — даже если не они сами спровоцировали эту ситуацию, то воспользовались ей они крайне умело. Момент был выбран идеальный — страна обезглавлена и стоит на пороге хаоса, никто не знает, кто должен принимать решения, грех такой неразберихой не воспользоваться.
Надо было лететь сразу. Мы в любом случае застряли бы в республике, но тогда у нас хотя бы был шанс добраться до Блокнота. А что бы мы делали, если бы он оказался устойчив перед ударом
Знает ли Уотерс о Блокноте? Его ли это план, или ему «помог» какой-то рядовой сторонник идеи независимости, о котором Полковник даже не слышал? И в чем конкретно заключается этот чертов план?
— Боб?
— Угу.
— У тя дети есть?
— Дочка, — сказала я.
— И сколько ей?
— Два месяца.
— Ого. И с кем она сейчас?
— С няней и бабушкой.
— А мужик твой?
— Там все сложно.
— Свалил в туман, да?
— В каком-то смысле, — согласилась я.
— Все они сволочи, — сказала она. — Кроме моего парня. Хотя и он тоже тот еще тип.
Я промолчала.
— Ты и правда диверсант?
— Ты ж меня видела, — вздохнула я. — Какой из меня диверсант?
Хотя, диверсию ради диверсии я могла бы устроить. Вызвать свой топор, разнести им половину тюрьмы… Правда, это было бы последнее представление в моей жизни, потому что меня наверняка бы пристрелили, и на сцену бы вышла она…
Ну, ты знаешь…
Кормили в гарнизонной тюрьме фигово. Все, что могло быть пережарено, было пережарено и имело привкус прогорклого масла, все, что могло быть переварено, было переварено до состояния однородной каши. Вдобавок, еда доходила до нас совершенно остывшей. Но поскольку у нас отобрали все гаджеты, окна в камере не было, а тусклая лампочка под потолком горела постоянно, приемы пищи были практически единственным мерилом времени.
Время шло. Я старалась не думать о том, как переживает мама по случаю очередной моей пропажи, как там поживает Морри, с которой я еще не расставалась на столь долгий срок, и, в последнюю очередь, о том, какая фигня сейчас творится в коридорах власти, что высших, что нижних.
Джессику так никто и не отпустил, и поскольку все это время она ни разу не выбилась из образа «прелесть, какая дурочка», я начала подозревать, что она — подсадная утка. Слишком уж нелепо выглядела история ее задержания. Впрочем, все это было неточно и принципиального значения не имело.
Через три дня меня снова отвели на допрос. В комнате уже сидел мужчина преклонных лет, одетый в гражданское (джинсы, белая рубашка, галстук-шнурок, ковбойские сапоги и легкий замшевый пиджак) тощий и длинный, с залихватски подкрученными усами. Его «стетсон» лежал на столе.
— Доброе утро, мисс Кэррингтон, — сказал он. — Я — полковник Уотерс.
— Надо же, какая честь.
— Мне сказали, что вы планировали мое ритуальное убийство пожарным топором, — сказал он.
— У майора Форбса совершенно нет чувства юмора.
— Но любим мы его не за это, — сказал полковник. — Присаживайтесь, мисс Кэррингтон. Поговорим.
Я села.
— Красивая шляпа.
— Спасибо. Она из ограниченной серии.
— Круто, — возможно, передо мной сидел человек, ответственный за все эти убийства. Если он знает о Блокноте и знает, зачем я здесь, он ни за что меня отсюда не выпустит.