Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко
Шрифт:
– Благодарю вас, господин, – сказал он, – но я этого не возьму, пусть ему всякая всячина. У старцев таких денег не бывает. Возьмите монету себе. А мне дайте кусок хлеба…
– Вот видишь, что значит нищета! – сказал Тарас. – И денег боится больших, потому что их только панам можно иметь.
Тарас дал нищему полрубля. Тот с благодарностью поклонился и ушел.
– Вот послушай, Соха, – неожиданно восторженно воскликнул Тарас, – вот послушай, что я написал:
Нащо мені чорні брови,Нащо карі очі,Нащо– Да отвяжись ты со своими никчемными стихами, – пренебрежительно говорит Сошенко. – Почему ты настоящим делом не занимаешься? Как у тебя программа продвигается?
Тарас чешет застенчиво затылок.
– Соха, я задумал написать большую поэму – про девушку, которую обманул москаль, как ее из дому выгнали, как она с ребенком мыкалась…
– А кто рисовать будет за тебя? – перебивает его Сошенко. – Брось, Тарас, эти глупости!
Позже приятели упрекали Сошенко:
– Не грешно ли было вам, Иван Максимович, преследовать Шевченко за поэзию? Вам следовало бы поощрять его занятия, а не браниться!
– А кто ж его знал, – оправдывался обыкновенно Сошенко, – что из него получится такой великий поэт? И все-таки я стою на своем: если бы он кинул тогда свои вирши, так был бы еще более великим живописцем…
Тарас окончательно разошелся с Сошенко благодаря одной молодой натурщице, Амалии Клоберг, которую любил Сошенко и которую отбил у него поэт. Тарас влюбился в девушку и их отношения имели продолжение. Сохранился и портрет этой девушки, выполненный Тарасом.
Шевченко и не думал бросать живописи. В том же году он снова был награжден советом академии серебряной медалью «за первый опыт его в живописи масляными красками – картину „Нищий мальчик, дающий хлеб собаке“; сверх того, положено объявить ему похвалу».
Очередную награду получил Тарас и за картину «Цыганка-гадалка». Тогда же он начал работать над картинами маслом «Катерина» и «Крестьянская семья» и над книжной иллюстрацией.
Рисунки Шевченко встречаются в сборнике «Сто русских литераторов» (к рассказу Н. Надеждина «Сила воли»), в непериодическом прогрессивном издании Александра Башуцкого «Наши, списанные с натуры русскими», в книгах Николая Полевого «Русские полководцы» и «История Суворова».
Но Тарас не мог бросить и писать стихи. Все чаще и чаще брался он за перо. Это было его наисильнейшее призвание, сильнее всего.
Свобода, которую наконец он имел, подарила ему и огромное вдохновение, и силу слова.
То, что только пробуждалось в нем, когда он в Летнем саду белыми петербургскими ночами пробовал писать свои первые стихотворения, теперь прорвалось, как весенний стремительный поток.
Он ими, своими строками, бросал вызов.
Затоплю недолюДрібними сльозами,Затопчу неволюБосими ногами!Тоді я веселий,Тоді я багатий,Як буде серденькоПо волі гуляти!Он таки написал задуманную поэму. Обычная история, такая, какие часто случались у него на глазах, выросла в глубокую трагедию девушки из народа, трагедию матери, трагедию ребенка, брошенного
Он всем сердцем встал на ее защиту, протестуя против лживой морали и крепостных обычаев. Он оскорбился недостойным поведением людей.
Кого бог кара на світі,То й вони карають…Люди гнуться, як ті лози,Куди вітер віє.Сиротині сонце світить,(Світить, та не гріє), –Люди б сонце заступили,Якби мали силу,Щоб сироті не світило,Сльози не сушило.Он писал и не знал, что тысячи женщин будут поливать слезами его искренние, его гневные строки, его «Катерину».
Это было одним из первых его великих произведений – поэм.
«Я посвящу свою „Катерину“ Жуковскому, – подумал Тарас, – на память о незабываемом дне моего освобождения, в благодарность за его участие и сочувствие. А еще потому, что и Василий Андреевич незаконно рожденный ребенок, мать которого узнала не меньше горя, чем героиня поэмы…»
Он писал еще и еще, как будто он только вчера вернулся с Украины и не расставался никогда с ее обездоленным народом, жил его болью и его надеждами. К ним, темным, забитым крепостным беднякам, обращал он свои слова. Родной Украине писал он:
Думи мої, думи мої,Квіти мої, діти!Виростав вас, доглядав васДе ж мені вас діти?..В Україну ідіть, діти!В нашу Україну,Попідтинню сиротами,А я – тут загину.……..Привітай же, моя ненько!Моя Україно!Моїх діток нерозумних,Як свою дитину.Тарас всегда интересовался историческим прошлым Украины. В печатных источниках об этом мало говорилось, и не всегда они верно освещали события и анализировали их.
Но многое услышал Тарас в детстве от старого деда Ивана, слышал пение – думы слепых кобзарей, и в сознании его рисовались романтично закрашенные картины героического прошлого, борьбы украинского народа за свободу. Так родились у него небольшие поэмы «Иван Подкова», «Тарасова ночь». Но он не только любовался прошлым, не только старое его привлекало; в каждом сочинении он болел и страдал за то, что делается сегодня, – это отличало его сочинения от спокойных невразумительных стихов других поэтов…
О стихах Тараса знали всего несколько самых близких друзей и, может быть, еще долго не узнали бы о них широко, если бы не случай.
Произошел он в конце 1839 года. Шевченко писал портрет полтавского помещика Мартоса. Мартос приходил позировать Шевченко. Однажды Мартос заметил на полу комнаты исписанный клочок бумаги. Он поднял его – и прочел украинские стихи, поразившие Мартоса ясностью языка, певучестью, скорбью о судьбе Украины. Это был отрывок «Тарасовой ночи».
– Что это? – спросил Мартос. – Чьи это стихи?