Залетела от Братвы

Фокс Мари

— Он напуган, — бормочет Дженнифер, ее голос едва громче шепота, когда она гладит голову ребенка. — Пожалуйста, не усугубляй ситуацию.

Я делаю шаг вперед, мои глаза сужаются, когда я смотрю на маленький сверток в ее руках. Его крошечные кулачки сжимают ее рубашку, и это зрелище пробуждает во мне что-то — что-то, чего я не могу полностью понять. Это мой сын. Моя кровь. Он понятия не имеет, в каком мире он родился, понятия не имеет о насилии и тьме, которые окружают его существование. Я знаю, что теперь, больше, чем когда-либо, они оба принадлежат

мне.

— Ты и ребенок вернетесь со мной, — твердо говорю я, и мой голос не оставляет места для возражений.

Дженнифер вскидывает голову, ее глаза широко раскрыты от неповиновения. — Я никуда с тобой не пойду, — говорит она, ее голос дрожит, но полон решимости. — Теперь это моя жизнь. Ты не можешь просто так ввалиться сюда и…

Я резко рассмеялся и оборвал ее. — Ты думаешь, у тебя есть выбор? Ты думаешь, что после того, что ты сделала, после того, как скрыла моего сына, ты можешь решать?

Она крепче сжимает ребенка, и я вижу, как в ее глазах растет паника. Она боится, но она также упряма — то, чем я одновременно восхищаюсь и презираю в ней.

— Я не вернусь в Нью-Йорк, — говорит она, ее голос становится тише, почти умоляющим. — Я построила здесь жизнь. У меня есть работа, у меня есть…

— У тебя есть час, чтобы собрать вещи, — холодно прерываю я, подходя ближе, пока снова не возвышаюсь над ней. — Тебе не нужно будет работать. Ты посвятишь себя мне и нашему ребенку. Теперь это твоя жизнь.

Она качает головой, слезы снова наворачиваются на глаза, когда она крепче прижимает к себе ребенка. — Тимур, пожалуйста. Ты не можешь просто…

— Один час, Дженнифер, — повторяю я, голос низкий и опасный. — Не заставляй меня повторять.

Она смотрит на ребенка на руках, ее выражение лица разрывается между страхом и смирением. Я вижу, как колеса вращаются в ее сознании, конфликт в ее глазах. Она хочет дать отпор, но знает, что загнана в угол. На этот раз нет спасения.

Плач ребенка теперь стих, его крошечные ручки вцепились в рубашку Дженнифер, когда он смотрит на нее широко раскрытыми невинными глазами. Я смотрю на них обоих, мой гнев кипит прямо под поверхностью, но когда я смотрю на своего сына — мою плоть и кровь — я чувствую что-то незнакомое. Проблеск чего-то более мягкого, чего-то почти защитного.

Я делаю еще один шаг вперед, мой взгляд перемещается с Дженнифер на ребенка. Его маленькое лицо — зеркало ее, но в его глазах есть что-то, что напоминает мне меня. Осознание бьет меня сильнее, чем я ожидал, и на мгновение я чувствую… что-то. Что-то за пределами ярости и потребности в контроле.

— Он мой, — тихо говорю я, больше себе, чем ей. — Он… мой.

Дженнифер смотрит на меня, ее глаза полны неуверенности. — Верно, он наш сын, — тихо говорит она, ее голос дрожит от волнения.

Я не отвечаю. Вместо этого я протягиваю руку, слегка касаясь пальцами щеки ребенка. Его кожа мягкая, теплая, и на мгновение я чувствую что-то близкое к нежности. Я быстро отдергиваю руку, отталкивая это чувство, и снова сурово выражаю свое лицо.

Я прислоняюсь к дверному

косяку, скрестив руки, и наблюдаю, как она ходит по комнате, собирая вещи. Она тихая, ее движения быстрые и эффективные, но я вижу напряжение в ее плечах, как ее руки слегка трясутся, когда она тянется за чем-то. Она нервничает, даже напугана. Хорошо.

Она бросает одежду в сумку, спиной ко мне, избегая смотреть в мою сторону. В каждой комнате этого места есть кто-то, и она это знает. Из этого нет спасения. Больше никаких исчезновений среди ночи, как раньше. Больше не будет. Не с моим сыном на буксире.

Между нами повисает тишина, густая и тяжелая. Я молчу, и она тоже. Мне не нужно ничего говорить. Одного моего присутствия достаточно, чтобы держать ее на грани.

Когда она тянется к шкафу, что-то привлекает мое внимание. Платье, висящее среди ее более практичной одежды. Оно другое, более открытое, что-то для вечернего выхода. Ткань глубокого оттенка красного, шелковистая и элегантная, с глубоким вырезом. Моя челюсть сжимается, когда я это вижу.

— Зачем тебе что-то подобное? — спрашиваю я тихим, но резким голосом.

Дженнифер замирает на секунду, ее рука все еще на платье. Она медленно поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза. — Я… я ушла в прошлом месяце, — запинается она, ее голос едва громче шепота.

Мой взгляд сужается, мой гнев кипит прямо под поверхностью. — Ты ушла? — повторяю я, делая шаг к ней. — В этом?

Она кивает, нервно сглатывая. — Это была просто ночная прогулка с друзьями. Вот и все.

Мне не нравится идея, что она там, одетая так, без меня. Моя грудь сжимается, собственническая ярость бурлит внутри меня. Мысль о том, что она носит что-то настолько сексуальное, что-то, что должно привлечь внимание, в то время как меня нет рядом, чтобы держать ее под контролем… Это заставляет мою кровь кипеть.

— Упакуй его, — приказываю я хриплым голосом. — Это только для моих глаз. Никто другой не увидит тебя в чем-то подобном.

Дженнифер закусывает губу, поворачивается к шкафу и снимает платье с вешалки. Она аккуратно складывает его и засовывает в сумку. Я наблюдаю за каждым ее движением, напряжение между нами растет с каждой секундой.

— Ты была с другими мужчинами? — внезапно спрашиваю я, и мой голос пронзает тишину, словно лезвие.

Она разворачивается, широко раскрыв глаза от шока. — Нет, — выпаливает она, ее щеки вспыхивают от смущения. — Я не… не после тебя.

Мои кулаки сжимаются по бокам, ярость немного утихает. Мне нужно было это услышать. Мне нужно было знать, что никто больше не прикасался к ней, что никто больше не владел ею с той ночи, как мы были вместе.

— Хорошо. Пусть так и останется.

Она не отвечает, опуская глаза в пол, когда она возвращается к сбору вещей. Я вижу в ней конфликт, то, как она пытается принять то, во что превратилась ее жизнь. Она ненавидит меня за то, что я делаю, за то, кем я являюсь, но нельзя отрицать притяжение между нами. Нельзя отрицать, что, несмотря ни на что, она моя.