Залив Полумесяца

Фаблер Лана

После ужина они вдвоем разместились на тахте у окна, за которым царила вечерняя темнота. Эсма Султан внимательно вгляделась в немного изменившееся с годами лицо брата и отметила, что оно пусть и обросло бородой и покрылось пока еще только наметившимися морщинками, но было таким же светлым и ясным, как и в пору его юности. Султанша понимала, что это говорило о царящем в его душе покое и о том, что он вполне счастлив и доволен своей жизнью.

– Давно я не была у вас в Манисе… – со вздохом заметила она. – Как там матушка?

– Валиде в порядке, хотя, конечно, годы никого не щадят, – ответил шехзаде Мурад, чуть печально поглядев на сестру. – Из-за того, что она долгие годы пренебрегала едой, ее порою мучают боли в желудке. Но лекари

должным образом следят за ее состоянием и облегчают ее боль отварами. По тебе очень тоскует… Бывает, перечитывает твои письма и плачет, – на этих слова у Эсмы Султан от жалости и тоски по матери сжалось сердце. – Валиде хотела приехать в столицу на время похода, чтобы побыть с тобой, но я попросил ее остаться в Манисе, ведь никому другому я не могу доверить свою семью.

– Как дети? – с потеплевшим взглядом тут же спросила Эсма Султан. Она по-доброму завидовала брату, который неоднократно стал отцом и не знал того горя, что постигло ее. – Ты не взял сыновей в поход? Я думала, ты сочтешь их уже достаточно взрослыми для этого.

– В следующий раз – обязательно, но пока что им многому предстоит научиться прежде, чем отправляться на войну. Сулейман, к сожалению, не слишком-то радует меня своим владением оружием, а Алем, наоборот, мало внимания уделяет наукам, не выпуская меча из рук.

– А что их матери? Эта Ассель по-прежнему мутит воду?

Шехзаде Мурад невесело усмехнулся, что его сестра сочла за утвердительный ответ.

– Годы идут, и она набирается мудрости, оттого ведет себя все более сдержанно. Ассель так и не смогла смириться с тем, что я полюбил другую женщину и, конечно, всячески нарушает наш покой, но валиде всегда находит способы ее обуздать.

– А что та, вторая жена? Кажется, Амирхан?

– Ее я уважаю за спокойствие и достоинство, – с теплотой ответил шехзаде Мурад. – Амирхан мне не в чем уличить. В ней я обрел доброго друга и достойную мать для моего сына.

– Ну а твоя Сафанур? – с лукавой улыбкой спросила Эсма Султан и заметила, как взгляд брата сразу же наполнился любовью и тоской. – Вижу, Мурад, ты по-прежнему никого, кроме нее, не видишь, несмотря на то, что она родила тебе одних лишь дочерей.

– Женщину же любят не за то, кого она родила – сыновей или дочерей, – задумчиво отозвался он. – Что поделать, раз я только рядом с нею счастлив?

– За что же тогда любят женщину? – чуть улыбнулась султанша. – За красоту? За добрый нрав? Амирхан ей в красоте не уступает и покорна, но она для тебя лишь друг и мать твоего сына.

– Я люблю Сафанур просто потому, что люблю и все, – тихо рассмеялся шехзаде Мурад. – Это настолько естественно, что я даже не задумываюсь, чем вызваны мои чувства. Разве ты пытаешься понять, почему любишь Давуда-пашу или Нермин? Уж точно не за красоту и не за удобство

Эсма Султан, промолчав, опустила взгляд. Она, безусловно, полюбила Нермин, как родную дочь, но с Давудом-пашой их связывало нечто вроде родственного тепла и взаимного глубокого уважения, но не любовь. И ее в очередной раз кольнула зависть, ведь брат не только познал радость быть отцом, но и настоящую любовь. Он был счастлив, потому что имел и любимого человека, и детей. Ей порою хотелось на миг узнать, что чувствует эта Сафанур Султан – женщина, которую ее брат на протяжении стольких лет так преданно любит, позабыв о других своих женах и обо всем гареме, тщетно ждущем хотя бы одного его взгляда в сторону своих широко распахнутых дверей.

Она так и не избавилась от этой мечты, берущей начало еще в ее юности – познать настоящую любовь, сметающую все на своем пути, лишающую рассудка или хотя бы столь же преданную и глубокую, как у брата с его женой. Было горько сознавать, что в ее жизни подобного не случится и что ее удел – довольствоваться мирным течением супружеской жизни вместе с мужчиной, с которым они скорее родственники, чем любовники.

В минуты подобных сожалений Эсма Султан мыслями тянулась к запретному

для себя чувству, которое давным-давно похоронила в своей душе. Когда-то и она любила, но увы, безответно и тайно, так и не познав счастья взаимности, не говоря уже о семейном счастье. Возможно, все бы сложилось иначе, если бы она не стала слушать мать и пошла бы к отцу, во всем ему созналась и попросила бы ради ее счастья связать ее брачными узами с любимым мужчиной. Отец любил ее больше всех своих детей, и он бы наверняка пошел ей навстречу и не стал бы причинять ей боль отказом. Конечно, это было бы эгоистично, ведь Серхат, скорее всего, ничего не питал к ней в ответ, но тогда бы он сейчас был рядом с ней, а не в той далекой и чужой Генуе, где женился на тамошней принцессе и завел с ней много-много таких же прелестных, как она сама, детей.

– А как ты, Эсма? – вопрос шехзаде Мурада вырвал ее из печальных раздумий.

Она вздрогнула и, подняв на него глаза, выдавила улыбку.

– У меня все хорошо, брат. На что я могу жаловаться? Одно меня печалит: я так и не смогла родить паше ребенка…

Шехзаде Мурад знал, как тяжело его сестра переживала это горе и в порыве сочувствия сжал ее бледную руку в своей – смуглой и крепкой. В то трудное для нее время его не было рядом, и он знал обо всем лишь из писем.

– Тот первый ребенок, которого я ждала вскоре после свадьбы… – надломленным голосом заговорила Эсма Султан, и взгляд ее провалился – мыслями она была уже не здесь, а в глубинах своей памяти. – Я толком и не ждала его. Тогда для меня дети не имели никакой ценности. Я едва ли понимала, что со мною происходит, и совершенно не готова была стать матерью. Роды были очень трудными, насколько я помню, а потом… Когда ребенок родился, я… не услышала ничего, хотя знала, что ребенок должен заплакать. Я из последних сил приподнялась с подушек и увидела хмурое лицо повитухи, которая держала на руках моего неподвижного сына. Она сказала, что, к сожалению, мой мальчик родился мертвым.

Шехзаде Мурад с болью смотрел на сестру, голос которой на последних словах осип, и она украдкой вытерла рукой скользнувшую по ее щеке слезу. Он молчал, ожидая, когда она вернет себе самообладание, и крепко держал ее руку в своей.

– Я не сразу поняла, что произошло. Как будто вся онемела. Мне не было больно. Я просто чувствовала ужасную пустоту, как будто у меня несправедливо отобрали что-то, что пообещали дать. Что я толком не успела… подержать в руках. Давуд-паша, конечно, был рядом и поддерживал меня, как мог. Он сказал, что у нас еще будет много детей с позволения Аллаха, и тогда я поверила ему. С того момента я уже осознанно ждала материнства. Я стала буквально жаждать его, чтобы заполнить эту пустоту в душе, образовавшуюся в ней с рождением мертвого сына. И вот, месяц спустя, я узнала о беременности. Я была так счастлива, что, казалось, порхала по воздуху. Но однажды ночью я вдруг проснулась от странной боли в животе и обнаружила себя лежащей на кровавом ложе. Лекари сказали, что выкидыш мог случиться из-за первых родов, которые я с трудом перенесла. Будто бы они пошатнули мое женское здоровье. Потом это повторилось снова… И снова. Я потеряла четверых детей в первые годы брака. О последнем я вам с матерью не писала, чтобы больше не расстраивать. И он действительно стал последним… А я так и не познала радостей материнства. И до сих пор недоумеваю, чем же я заслужила это. За что меня покарал Всевышний?..

– Возможно, это вовсе и не кара, родная, – мягко воскликнул шехзаде Мурад и, поднеся ее руку к своим губам, поцеловал ее. – Просто так случилось… Да, вам с пашой не довелось вырастить ваших общих детей, но у тебя есть Нермин. В конце концов, есть я, валиде, мои дети. И Давуд-паша, конечно же. Большая семья, которая любит тебя.

– И которую люблю я, – сквозь слезы улыбнулась Эсма Султан и в порыве чувств обняла брата. – Я так скучала… – зажмурившись у него на плече, призналась она. – Жаль, вам нельзя приехать ко мне всем вместе