Залив Полумесяца

Фаблер Лана

И вот она осталась совсем одна – матери было не до нее, так как один ее брат был болен, а другой, прежде окружавший ее вниманием и заботой, неожиданно переменился из-за своего очередного любовного увлечения. Оставалось уповать на то, что все это – временно. Вскоре все станет по-прежнему, верно? Айнур Султан тайком надеялась на это. Она так не любила быть в одиночестве…

Ее также тяготило и то, каким вышло прощание с братом Османом, когда он впервые за время своего регентства зашел к ней перед отъездом – скорее из вежливости, чем по собственной воле. Он был единственным ее родным братом, и, казалось бы, этот факт должен был сближать их, но все обстояло ровным счетом

наоборот.

Айнур Султан стыдилась своего порочного брата, которого все осуждали и попрекали за его распущенность, лень и презрительное отношение к обязанностям наследника престола. По правде говоря, она его даже побаивалась. Шехзаде Осман был слишком непредсказуем, вспыльчив и злобен, чтобы она питала к нему теплые чувства.

Он отвечал ей тем же. Верно, она чем-то его сильно раздражала. Может быть, тем, что совершенно не была похожа на их мать. Или потому, что была слишком уж другой – неприемлемо чистой и непорочной для его мировоззрения. Шехзаде Осман таил на нее какую-то тайную злобу, и Айнур Султан часто замечала ее на дне его темных глаз.

Бельгин Султан полагала – пару раз она обсуждала это с дочерью – что Осман, который все еще тосковал по матери, помнил, как та после рождения Айнур посвятила всю себя ей, а его оттеснила в сторону от себя. Осман чувствовал себя несправедливо обделенным материнской любовью после рождения сестры, ведь ему так остро не хватало этой любви после исчезновения Эмине Султан.

И вот, явившись в то утро к ней в покои, шехзаде Осман застал сестру за утренним туалетом. Служанка, уже облачив свою госпожу в бледно-зеленое платье из бархата, застегивала на ее шее то самое роскошное ожерелье, доставшееся ей от Эмине Султан. Крупное и тяжелое, оно было выполнено из серебра с чередующимися изумрудами и сапфирами и сверкало в лучах солнца, пробивающихся в опочивальню. Для юной султанши это ожерелье было единственным напоминанием о матери, и она любила по настроению надевать его и чувствовать какую-то особую связь с Эмине Султан, которую никогда не знала.

Но, едва увидев ожерелье на ее шее, шехзаде Осман напрягся всем телом, и глаза его заволокло той самой злобой. Оглянувшись на него, Айнур Султан удивилась его приходу, но удивление ее быстро сошло на нет. Девушка насторожилась, заметив выражение лица брата. Оно не сулило ничего хорошего.

– Оставь нас, – велел шехзаде Осман ее служанке, и та, поклонившись, поспешно удалилась. – Доброе утро, сестра, – он как-то странно, немного пугающе улыбнулся. – А я зашел проститься с тобой перед своим отъездом.

– Что же… – залепетала Айнур Султан, с трудом выдерживая на себе его пронизывающий взгляд. – В добрый путь. Думаю, теперь мы увидимся не скоро, так что я хочу пожелать тебе, чтобы ты, наконец, остепенился. Я верю, что по-настоящему ты не такой, каким желаешь себя показать. Ты – мой брат, и я… несмотря ни на что желаю тебе добра.

– Говоришь совсем как Бельгин Султан, – жестко усмехнулся мужчина. – Как ты ее называешь? Ах да, «валиде». И правда, она вырастила тебя воистину своей дочерью.

– И я горжусь этим, – преодолев свой страх, воскликнула султанша.

На мгновение в покоях стало ужасно тихо, и вдруг шехзаде Осман как-то угрожающе шагнул к ней, сильно возвышаясь над своей невысокой и худенькой сестрой.

– Неужели? Тогда что же ты мертвой хваткой вцепилась в это ожерелье? Когда, уезжая в санджак, я пожелал забрать его с собой в память о своей матери, ты, еще девчонка, устроила настоящую истерику. Отец, конечно же, не позволил мне забрать у тебя любимую игрушку. И я смирился. Думал, подрастешь и станешь с гордостью носить

его в память о своей настоящей матери. С уважением относясь к ней и к этой вещи – единственной, что осталась нам от нее. Но, оказывается, ты гордишься лишь тем, что тебя вырастила эта… благодетельница, – он буквально выплюнул это слово, щедро приправив его презрением. – И раз так, я хочу забрать это ожерелье.

Неосознанно рука Айнур Султан дернулась вверх и накрыла собой ожерелье, как бы защищая его от посягательства. Девушка испугалась, действительно испугалась, потому что он был не прав – она дорожила этой вещью больше, чем чем-либо еще. И ни за что бы не рассталась с нею по собственной воле.

– И что же, ты сам станешь «с гордостью носить его»? Сомневаюсь, что тебя правильно поймут. Хотя, тебе не привыкать, – почувствовав нарастающий в груди гнев, усмехнулась султанша, и впервые в ее жизни это вышло настолько ядовито. – Или, быть может, подаришь его одной из своих наложниц? Вот уж истинное уважение к памяти матери! Она только о том и мечтала, чтобы ее любимую драгоценность, которую для нее собственными руками сделал повелитель, носила безродная рабыня ее непутевого сыночка.

Айнур Султан испугалась того, что сказала, едва закончила говорить, и ожидала, что после подобных ее слов брат придет в неописуемую ярость. Но она была готова встретить ее, внезапно ощутив в себе взявшиеся ниоткуда силы противостоять его натиску.

Однако тот изумил ее тем, что разорвал воцарившуюся тишину смехом. Она бестолково уставилась на него, не понимая подобной реакции. Оборвав свой смех, шехзаде Осман насмешливо оглядел ее.

– Сколько бы ты не притворялась дочерью Бельгин Султан, ты не сможешь утаить свою истинную сущность, сестра. Ты – дочь Эмине Султан, и, как видишь, в тебе от нее не так уж мало. Ты похожа на меня больше, чем думаешь. Когда-нибудь, повзрослев и почувствовав горький вкус жизни, ты поймешь это и примешь. Вот тогда ты почувствуешь себя… свободной. Настоящей, – он начал говорить как будто бы даже весело, но закончил с мрачным вдохновением и пылающим взором. – Пока что тебе нравится притворяться невинным ангелом по примеру своей «валиде», но однажды, я в этом уверен, тебе осточертеет эта маска, – с этими словами он обхватил ладонями ее лицо и, не дав опомниться, быстро поцеловал в лоб, а после с усмешкой на лице развернулся и ушел.

Прошло уже несколько дней, но Айнур Султан все не могла забыть этих слов, которые эхом звучали в ее голове. Она страшилась того, что они окажутся правдивыми. Это как пророчество. Проклятие. Султанша меньше всего хотела стать такой, как ее брат, но она против воли чувствовала в себе все чаще и чаще дающее о себе знать темное начало. Что, если брат прав, и со временем эта тьма в ней будет становиться все сильнее?

Дворец Топкапы. Гарем.

– Идрис-ага, но как же?.. Я же заплатил вам! Целый меш…

– Я тебе что сказал?! – с раздражением прошипел тот, перебив евнуха. – Придется подождать! Как только того агу в Старый дворец отправить удастся, тогда и получишь свою должность, ты понял? И не доставай меня этим по пять раз на дню!

Заложив руки за спину, за ними с серьезным видом наблюдал стоящий в начале коридора, где шел разговор, мужчина. Он был весьма высок, плечист и сухощав. Карие глаза его были лишены каких-либо эмоций и смотрели скорее оценивающе. Одет он был просто и сдержанно в кафтан из темно-синей плотной ткани, а на голове его – тюрбан, покрывающий уже седеющие на висках темные волосы. Во всем его облике читалось холодное достоинство, которое обычно было не свойственно людям его положения, а именно – слугам.