Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
Посл обда принесли дв или три бутылки отличнаго вина, за которымъ м-ръ Пикквикъ нарочно посылалъ въ одинъ изъ лучшихъ погребовъ. Къ вечеру, передъ чаемъ, эта порція повторилась, и когда, наконецъ, очередь дошла до послдней, то есть шестой бутылки, въ средней галлере раздался звонокъ, приглашавшій постороннихъ постителей къ выходу изъ тюрьмы.
Поведеніе м-ра Винкеля, загадочное въ утреннее время, приняло теперь совершенно торжественный характеръ, когда, наконецъ, онъ, подъ вліяніемъ винограднаго напитка, приготовился окончательно проститься
— Прощайте, почтенный другъ, — сказалъ м-ръ Винкель со слезами на глазахъ.
— Благослови тебя Богъ, мой милый! — отвчалъ растроганный м-ръ Пикквикъ, съ чувствомъ пожимая руку своего молодого друга.
— Эй! Что-жъ ты? — закричалъ м-ръ Топманъ съ лстничной ступени.
— Сейчасъ, сейчасъ, — отвчалъ м-ръ Винкель.
— Прощайте, почтенный другъ!
— Прощай, мой милый! — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
Затмъ слдовало еще прощай, еще и еще, и, когда этотъ комплиментъ повторенъ былъ около дюжины разъ, м-ръ Винкель отчаянно уцпился за руку своего почтеннаго друга и принялся смотрть на его изумленное лицо съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ отчаянія и скорби.
— Ты хочешь сказать что-нибудь, мой милый? — спросилъ наконецъ м-ръ Пикквикъ, утомленный этимъ нжнымъ церемоніаломъ.
— Нтъ, почтенный другъ, нтъ, нтъ, — сказалъ м-ръ Винкель.
— Ну, такъ прощай, спокойной теб ночи, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, тщетно покушаясь высвободить свою руку.
— Другъ мой, почтенный мой утшитель, — бормоталъ м-ръ Винкель, пожимая съ отчаянной энергіей руку великаго человка, — не судите обо мн слишкомъ строго, Бога ради не судите, и если, сверхъ чаянія, услышите, что я доведенъ былъ до какой нибудь крайности всми этими безнадежными препятствіями, то я… я…
— Что-жъ ты еще? — сказалъ м-ръ Топманъ, появляясь въ эту минуту на порог комнаты м-ра Пикквика. — Идешь или нтъ? Вдь насъ запрутъ.
— Иду, иду, — отвчалъ м-ръ Винкель.
И, еще разъ пожавъ руку м-ра Пикквика, онъ вышелъ наконецъ изъ дверей.
Въ ту пору, какъ великій человкъ смотрлъ съ безмолвнымъ изумленіемъ за своими удаляющимися друзьями, Самуэль Уэллеръ побжалъ за ними въ догонку и шепнулъ что-то на ухо м-ру Винкелю.
— О, безъ сомннія, въ этомъ ужъ вы можете положиться на меня, — сказалъ громко м-ръ Винкель.
— Благодарю васъ, сэръ. Такъ вы не забудете, сэръ? — проговорилъ Самуэль.
— Нтъ, нтъ, не забуду, — отвчалъ м-ръ Винкель.
— Желаю вамъ всякаго успха, сэръ, — сказалъ Самуэль, дотрогиваясь до своей шляпы. — Я бы съ величайшимъ удовольствіемъ готовъ былъ хать съ вами, сэръ; но, вдь, извольте сами разсудить, старшина безъ меня совсмъ пропадетъ.
— Да, да, вы очень хорошо сдлали, что остались здсь, — сказалъ
И съ этими словами пикквикисты окончательно скрылись изъ глазъ великаго человка.
— Странно, очень странно, — сказалъ Пикквикъ, возвращаясь назадъ въ свою комнату и усаживаясь въ задумчивой поз на соф передъ круглымъ столомъ. — Что бы такое могло быть на ум y этого молодого человка?
И онъ сидлъ въ этомъ положеніи до той поры, пока, наконецъ, раздался за дверью голосъ Рокера, тюремщика, который спрашивалъ, можно-ли ему войти.
— Прошу покорно, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— Я принесъ вамъ, сэръ, новую мягкую подушку вмсто стараго изголовья, на которомъ вы изволили почивать прошлую ночь, — сказалъ м-ръ Рокеръ.
— Благодарю васъ, благодарю, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ. — Не угодно-ли рюмку вина?
— Вы очень добры сэръ, — сказалъ м-ръ Рокеръ, принимая поданную рюмку. — Ваше здоровье, сэръ!
— Покорно васъ благодарю, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— A я пришелъ доложить вамъ, почтеннйшій, что хозяинъ-то вашъ ужасно захворалъ со вчерашней ночи, — сказалъ м-ръ Рокеръ, поставивъ на столъ опорожненную рюмку.
— Какъ! Захворалъ тотъ арестантъ, что переведенъ сюда изъ высшаго апелляціоннаго суда? — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ.
— Да-съ, только ужъ, я полагаю, почтеннйшій, что ему не долго быть арестантомъ, — отвчалъ м-ръ Рокеръ, повертывая въ рукахъ тулью своей шляпы такимъ образомъ, чтобъ собесдникъ его удобно могъ прочесть имя ея мастера.
— Неужели, — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, — вы меня пугаете.
— Пугаться тутъ нечего, — сказалъ м-ръ Рокеръ, — онъ-таки давненько страдалъ чахоткой, и вчера вечеромъ, Ботъ знаетъ отчего, y него вдругъ усилилась одышка, такъ что теперь онъ еле-еле переводить духъ. Докторъ сказалъ намъ еще за шесть мсяцевъ передъ этимъ, что одна только перемна воздуха можетъ спасти этого бднягу.
— Великій Боже! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ. — Стало быть, этотъ человкъ y васъ заране приговоренъ къ смерти.
— Ну, сэръ, этого нельзя сказать, — отвчалъ Рокеръ, продолжая вертть свою шляпу, — чему быть, того не миновать; я полагаю, что онъ не избжалъ бы своей участи и y себя дома на мягкихъ пуховикахъ. Сегодня поутру перенесли его въ больницу. Докторъ говорить, что силы его очень ослабли. Нашъ смотритель прислалъ ему бульону и вина со своего собственнаго стола. Ужъ, конечно, смотритель не виноватъ, если этакъ что-нибудь случится, почтеннйшій.
— Разумется, смотритель не виноватъ, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ скороговоркой.
— Только я увренъ, — сказалъ Рокеръ, покачивая головой, — что ему едва-ли встать со своей койки. Я хотлъ держать десять противъ одного, что ему не пережить и двухъ дней, но пріятель мой, Недди, не соглашается на это пари и умно длаетъ, я полагаю, иначе быть бы ему безъ шести пенсовъ. — Благодарю васъ, сэръ. Спокойной ночи, почтеннйшій.
— Постойте, постойте! — сказалъ м-ръ Пикквикъ. — Гд y васъ эта больница?