Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— А! — повторилъ м-ръ Смангль, испуская тяжелый и продолжительный вздохъ. — Лучшаго товарища и собесдника не найти вамъ въ цломъ мір, за исключеніемъ, разумется, одного только этого недостатка. Если бы, примромъ сказать, въ эту самую минуту ддушка его вышелъ изъ могилы и явился передъ его глазами, онъ бы непремнно попросилъ y него взаймы фунтовъ двсти подъ собственную свою росписку на гербовомъ лист въ восемнадцать пенсовъ.
— Ахъ, Боже мой! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ.
— Это ужъ такъ врно, какъ я имю честь разговаривать съ вами, — подтвердилъ м-ръ Смангль.- A что и того
— Вы сообщаете мн очень замчательныя подробности, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — только знаете, когда мы этакъ разговариваемъ съ вами, пріятели мои, вроятно, слишкомъ безпокоятся, что не могутъ отыскать меня въ этомъ мст.
— О, это ничего, я сейчасъ проведу ихъ, — сказалъ Смангль, длая шагъ къ дверямъ, — прощайте! Я ужъ, разумется, не стану васъ безпокоить, когда вы будете принимать друзей. — Да, кстати…
При этой послдней фраз, м-ръ Смангль вдругъ остановился, заперъ дверь и, пересменивая на цыпочкахъ къ м-ру Пикквику, сказалъ ему на ухо:
— Не можете-ли вы, почтеннйшій, ссудить мн полкроны до конца будущей недли — а?
М-ръ Пикквикъ съ трудомъ удержался отъ улыбки; но, сохраняя, однакожъ, по возможности спокойный видъ, вынулъ требуемую монету и положилъ ее на ладонь м-ру Сманглю, посл чего этотъ джентльменъ, таинственно прищуривъ лвымъ глазомъ и кивнувъ головой, выюркнулъ изъ дверей, отправившись такимъ образомъ на поиски за тремя джентльменами, съ которыми онъ и воротился черезъ нсколько минутъ. Затмъ, еще разъ подмигнувъ м-ру Пикквику въ удостовреніе, что не забудетъ своего долга, онъ окончательно удалился изъ его жилища, и великій человкъ остался наедин со своими друзьями.
— Ахъ, милые друзья мои, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, поперемнно пожимая руки м-ра Топмана, м-ра Винкеля и м-ра Снодграса, — какъ я радъ, что наконецъ вижу васъ въ своей печальной квартир!
Весь тріумвиратъ приведенъ былъ въ трогательное умиленіе при взгляд на великаго человка. М-ръ Топманъ плачевно покачалъ головой; м-ръ Снодграсъ, сндаемый душевной скорбью, приставилъ къ своимъ глазамъ носовой платокъ; м-ръ Винкель удалился къ окну и зарыдалъ.
— Съ добрымъ утромъ, господа! — закричалъ Самуэль, входя въ эту минуту съ сапогами и вычищеннымъ платьемъ своего господина. — Прочь тоска и печали. Привтствую васъ, джентльмены!
— Этотъ молодецъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, слегка ударяя по голов своего слугу, когда тотъ, стоя на колняхъ, застегивалъ полусапожки на ногахъ своего господина, — этотъ молодецъ вздумалъ арестовать самого себя, чтобы не разлучаться со мною.
— Какъ! — воскликнули въ одинъ голосъ друзья м-ра Пикквика.
— Да, джентльмены, — сказалъ Самуэль, — я здсь арестантъ, съ вашего позволенія; жалкій узникъ, какъ выразилась одна почтенная леди.
— Арестантъ! — воскликнулъ м-ръ Винкель съ необыкновеннымъ волненіемъ.
— Эгой, сэръ! — отвчалъ Самуэль, приподнимая голову. — Что новенькаго съ вашею честью?
— Я было надялся, Самуэль, что… ничего, ничего, — сказалъ м-ръ Винкель скороговоркой.
Въ словахъ и манерахъ м-ра Винкеля обнаруживалось такое странное и необыкновенное разстройство,
— Мы сами не знаемъ, — сказалъ м-ръ Топманъ, отвчая громко на этотъ безмолвный вопросъ. — Онъ былъ очень безпокоенъ въ эти послдніе два дня, и обращеніе его сдлалось необыкновенно страннымъ, такъ что онъ ршительно не похожъ на себя. Мы ужъ принимались его разспрашивать, да только онъ ничего не объяснилъ намъ.
— Тутъ, право, нечего и объяснять, — сказалъ м-ръ Винкель, красня, какъ молодая двушка, подъ вліяніемъ проницательныхъ взоровъ м-ра Пикквика. — Увряю васъ, почтенный другъ, что со мною ничего особеннаго не случилось. Мн вотъ только необходимо на нсколько дней отлучиться изъ города по своимъ собственнымъ дламъ, и я хотлъ просить васъ, чтобы вы отпустили со мной Самуэля.
Изумленіе на лиц м-ра Пикквика обнаружилось въ обширнйшихъ размрахъ.
— Мн казалось, — продолжалъ м-ръ Винкель, — что Самуэль не откажется похать со мною; но ужъ теперь, конечно, нечего объ этомъ думать, когда онъ сидитъ здсь арестантомъ. Я поду одинъ.
Когда м-ръ Винкель произносилъ эти слова, м-ръ Пикквикъ почувствовалъ съ нкоторымъ изумленіемъ, что пальцы Самуэля задрожали на его полусапожкахъ, какъ будто онъ былъ озадаченъ неожиданною встью. Самуэль взглянулъ также на м-ра Винкеля, когда тотъ кончилъ свою рчь, и они обмнялись выразительными взглядами, изъ чего м-ръ Пикквикъ заключилъ весьма основательно, что они понимаютъ другъ друга.
— Не знаете-ли вы чего-нибудь, Самуэль? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.
— Нтъ, сэръ, ничего не знаю, — отвчалъ м-ръ Уэллеръ, принимаясь застегивать остальныя пуговицы съ необыкновенною поспшностью.
— Правду-ли вы говорите, Самуэль?
— Чистйшую, сэръ, — ничего я не знаю, и не слышалъ ничего вплоть до настоящей минуты. Если въ голов y меня и вертятся какія-нибудь догадки, — прибавилъ Самуэль, взглянувъ на м-ра Винкеля, — я не въ прав высказывать ихъ изъ опасенія соврать чепуху.
— Ну, и я не вправ предлагать дальнйшіе разспросы относительно частныхъ длъ своего друга, какъ бы онъ ни былъ близокъ къ моему сердцу, — сказалъ м-ръ Пикквикъ посл кратковременной паузы, — довольно замтить съ моей стороны, что я тутъ ровно ничего не понимаю. Стало быть, нечего и толковать объ этомъ.
Выразившись такимъ образомъ, м-ръ Пикквикъ свелъ рчь на другіе предметы, и м-ръ Винкель постепенно началъ приходить въ спокойное и ровное состояніе духа, хотя не было на его лиц ни малйшихъ признаковъ беззаботнаго веселья. Друзьямъ представилось слишкомъ много предметовъ для разговора, и утренніе часы пролетли для нихъ незамтно. Въ три часа м-ръ Уэллеръ принесъ ногу жареной баранины, огромный пирогъ съ дичью и нсколько разнообразныхъ блюдъ изъ произведеній растительнаго царства, со включеніемъ трехъ или четырехъ кружекъ крпкаго портера: все это было разставлено на стульяхъ, на соф, на окнахъ, и каждый принялся насыщать себя, гд кто стоялъ. Но, несмотря на такой безпорядокъ и на то, что вс эти кушанья были приготовлены въ тюремной кухн, друзья произнесли единодушный приговоръ, что обдъ былъ превосходный.