Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— И къ тому же помшали мн сказать, что я хотла, — прибавила Мери. — Вотъ тутъ ожидаетъ васъ письмо ровно четыре дня. Я получила его черезъ полчаса посл вашего отъзда, и на конверт надписано, чтобы доставили немедленно.
— Гд оно, моя милая?
— Я сберегла его для васъ, м-ръ Уэллеръ, иначе, смю сказать, оно бы совсмъ потерялось. Вотъ оно, возьмите. Вы не стоите этого, сэръ.
Говоря это, Мери вынула изъ-подъ лифа на груди маленькій кисейный платочекъ, развернула его, взяла письмо и передала м-ру Уэллеру, который поспшилъ поцловать его съ великою любезностью.
— Ахъ, какой вздоръ! — сказала Мери, поправляя косынку и притворяясь простодушною невинностью. — Вы ужъ вдругъ и влюбились въ него, м-ръ Уэллеръ!
Въ отвтъ на это
— Эге! — воскликнулъ Самуэль. — Что бы это могло значить!
— Ничего, я надюсь? — сказала Мери, смотря черезъ его плечо.
— Какіе y васъ хорошенькіе глазки! — сказалъ Самуэль.
— Вамъ нтъ нужды до моихъ глазъ, м-ръ Уэллеръ, читайте-ка лучше свое письмо, сэръ.
И, сказавъ это, миссъ Мери замигала и заморгала съ такою побдительною миловидностью, что Самуэль счелъ неизбжно необходимымъ поцловать молодую двицу. Затмъ онъ окончательно развернулъ письмо и началъ читать слдующія строки:
"Маркизъ Гренби
Доркенъ
Пятница.
"Милый мой Самми.
"Съ прискорбиемъ я долженъ иметь удовольствие саабщить тебе дурную новость мачиха твая простудилась но такой причине што слишкомь долго панеосторожности просидла на мокрой и сырой траве подъ дажжемъ ана все слушала этаго жирнаго толстяка a онъ зарядилъ себя ромомъ и воткой и не мохъ никакимъ манеромъ астановитца пака не пратризвился a до евтыва прашло слишкомъ много часовъ дохтурь гаваритъ што еслибы она прахлатила ромку малую талику попрежи евтыва a ни после такъ оно накончилось бы все харашо евтимъ бы падмазались ее калесы и все бы накатилась какъ па маслецу a атецъ твой надеился пакамистъ што все ища авость разоідетца и поедитъ какъ слдуитъ но лишь только ана павернула за уголъ мой милый калеса разстроились и пакатились благимь матомъ подъ гору всамый овракъ такъ што ужь просто надыбна была махнуть рукой и сказать што почитай што все прапало a все жъ таки дохтуръ ухватился за аглобли и придержалъ дугу да ужъ поздно ничаво ни памагло и ана проехала последную заставу вполовине шестова часу вечера и вотъ такимъто манеромъ сынъ мой она соверишла свой последний путь слишкомъ преждевреминно и скоро кприскорбию твоево атца и ето говоритъ дохтуръ произошло аттаво што она черизчуръ мала взяла багажу на дорогу хаша кібитка была здаравенная отецъ твой гаваритъ шта если ты придешъ и навестишъ мена Самми такъ евто будитъ ему оченно пріятно и ты сдлаешъ мне большое адалженіе потому шта я таперича совсмъ ужъ адинокъ Самуэль другъ ты мой любезный P. S. Онъ велелъ мн еще праписать шта авось па такому важному делу старшина атпуститъ тебя патаму шта намъ нужно таперича або многомъ переговорить и ужъ я наврно знаю Самми шта онъ атпуститъ честнеішая душа и онъ приказываетъ тебе сказать ему старшине то твоему нижайшее почтение атъ нево засимъ желаю тебе всякова благополучия Самми и остаюсь на всегда любящій тебя отецъ.
"Тони Уэллеръ".
— Что это за дребедень! — воскликнулъ Самуэль, прочитавъ это хитрое и нсколько запутанное письмо.
— Кто это къ вамъ пишетъ, м-ръ Уэллеръ? — спросила Мери.
— Отецъ, должно быть, только вдь вотъ тутъ нсколько разъ говорится о немъ въ третьемъ лип. И почеркъ вовсе не его.
— A подпись?
— Ну да, подписался-то онъ самъ, — отвчалъ Самуэль, взглянувъ еще разъ на конецъ письма.
— Такъ знаете что, м-ръ Уэллеръ? — подхватила догадливая двушка. — Онъ упросилъ кого-нибудь сочинить это письмо вмсто себя, a самъ только подписался.
— A вотъ посмотримъ, — отвчалъ Самуэль, пробгая еще разъ длинное посланіе и пріостанавливаясь, для необходимыхъ соображеній, на нкоторыхъ мстахъ. — Такъ, такъ, ты угадала, Мери. Джентльменъ, писавшій
Разршивъ такимъ образомъ, при содйствіи молодой двушки, эту трудную задачу, м-ръ Уэллеръ снова прочиталъ письмо и получилъ на этотъ разъ ясное и отчетливое понятіе о его содержаніи, сдлалъ задумчивую мину, испустилъ глубокій вздохъ и сказалъ:
— И такъ, нтъ больше моей мачехи! Жаль. Все же она, въ сущности, была добрая женщина, хотя эти негодные кувыркатели испортили ее въ конецъ. Очень жаль.
М-ръ Уэллеръ произнесъ эти слова съ такимъ глубокомысленнымъ видомъ, что молодая двица пригорюнилась и потупила глазки.
— Ну, и то сказать, чему быть, того не миновать, — проговорилъ Самуэль, укладывая письмо в ь карманъ. — Горю пособить нельзя: не такъ ли, моя ягодка?
Мери опустила головку на грудь и вздохнула.
— Надобно теперь обратиться къ старшин за отпускомъ, — сказалъ Самуэль.
Мери вздохнула опять: письмо было въ самомъ дл слишкомъ трогательнаго содержанія.
— Прощай, душенька! — сказалъ Самуэль.
— Прощайте, м-ръ Уэллеръ! — проговорила Мери, отворачивая головку.
— Что-жъ это? Разв ужъ на прощаньи я не могу пожать твоей руки?
Молодая двушка протянула руку, — бленькую и нжную ручку, нтъ нужды, что она принадлежала скромной служанк.
— Я отлучаюсь теперь ненадолго, мой свтикъ, — сказалъ Самуэль.
— Вы всегда въ отлучк, м-ръ Уэллеръ. Только и знаете, что прізжать да узжать.
И она хотла уйти, но м-ръ Уэллеръ заключилъ ее въ свои объятія и между ними произошелъ нмой, но краснорчивый разговоръ, длившійся, впрочемъ, не долго. Посл этого разговора молодая двушка вырвалась изъ рукъ своего обожателя и убжала въ свою комнату, чтобъ поправить свою прическу и смятый костюмъ, посл чего отправилась къ своей госпож.
— Я отлучусь, сэръ, не больше, какъ на день, много на два, — сказалъ Самуэль, сообщивъ м-ру Пикквику извстіе о потер, понесенной отцомъ его.
— Вы можете быть въ отлучк, сколько угодно, Самуэль, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ. — даю вамъ мое полное позволеніе.
Самуэль поклонился.
— Скажите своему отцу, — продолжалъ м-ръ Пикквикь, — что, если его настоящее положеніе требуетъ какой нибудь помощи съ моей стороны, я готовъ охотно и радушно оказать ему всякое посильное содйствіе.
— Благодарю васъ, сэръ. Я не забуду сказать ему объ этомъ.
И съ этими выраженіями взаимнаго доброжелательства и участія слуга и господинъ разстались.
Было семь часовъ вечера, когда м-ръ Уэллеръ вышелъ изъ доркинскаго дилижанса и остановился во ста шагахъ отъ трактирнаго заведенія, извстнаго въ этомъ предмсть подъ именемъ "Маркиза Гренби". Вечеръ былъ темный и холодный. Улица имла видъ мрачный и печальный. Сторы y маркиза Гренби были опущены, ставни заколочены въ нкоторыхъ мстахъ. У воротъ не стояло больше ни одного изъ многочисленныхъ гулякъ, посщавшихъ этотъ трактиръ. Все, казалось, было пусто и безмолвно.
Не видя ни одной живой души, къ которой бы можно было обратиться съ предварительными разспросами, Самуэль тихонько отворилъ дверь и тотчасъ же замтилъ въ отдаленіи фигуру своего отца.
Вдовецъ сидлъ одиноко — за круглымъ столикомъ въ маленькой комнат за буфетомъ, курилъ трубку, и глаза его неподвижно обращены были на каминъ. Похороны, очевидно, совершились въ этотъ самый день, потому что осиротлый супругъ имлъ на своей голов траурную шляпу, обвитую чернымъ крепомъ. Въ настоящую минуту онъ былъ, казалось, весь погруженъ въ созерцательное состояніе духа. Напрасно Самуэль, постепенно возвышая голосъ, нсколько разъ произносилъ его имя: не видя и не слыша ничего, старикъ продолжалъ курить съ глубокомысленнымъ спокойствіемъ философа, отршеннаго отъ всхъ треволненій житейской суеты, и вниманіе его пробудилось не прежде, какъ сынъ положилъ свою могучую руку на его плечо.