Западня
Шрифт:
Многоликий был взвинчен до предела: предвкушение чуда смешалось в нём с тревогой за себя и за Принцессу. Девушка же, казалось, совсем не нервничала. Он маялся ощущением, что должен объяснить ей нечто важное, но не мог сообразить, что именно. Всё, что он сумел сделать — попросил её взять с собою все её вещи, кроме части драгоценностей из тайника.
— Ваше высочество, я не берусь загадывать, как мы поступим, если найдём Инструмент. Но если не найдём… кто знает, что с ним могло случиться за семьсот лет…
— Это очень долгий срок, — кивнула она.
— Если мы его не найдём, сюда возвращаться не будем. Передохнём в какой-нибудь
— На виноградники?
— Да. Поверьте, так будет лучше для нас обоих!
— Договорились, — неожиданно легко согласилась Эрика и тут же занялась сборами.
Она не нервничает, потому что абсолютно уверена в успехе, догадался Феликс. Но про себя порадовался, что сумел поймать её на слове.
Пока за окнами медленно густели сиреневые зимние сумерки, наследники собирались в путь. Небо по-прежнему было затянуто дымкой, обещая ночь, идеальную для перелёта — не слишком тёмную и не слишком светлую, в самый раз для того, чтобы летунья осталась незамеченной, но не заблудилась.
Принцесса управилась быстро — упаковала свой нехитрый скарб в поясную сумку, добавила к нему полученный от Феликса фонарик. Многоликий провозился дольше: вытащил из сундука охотничью куртку и начинил её многочисленные карманы всем, что могло понадобиться новоявленным кладоискателями; сложил туда же половину принцессиного «золотого запаса», приличную сумму денег, немного сушёного мяса и шоколада и две плоских фляжки — с водой и с крепким алкоголем, на всякий случай. В глубоком внутреннем кармане устроил «Путеводитель». Куртка отяжелела и раздулась, Феликсу пришлось приложить немало усилий, чтобы застегнуть её на себе.
— Пора? — глядя, как он воюет с пуговицами, спросила Эрика.
— Пора.
— Да помогут нам Серафимы, — сказала она и светло улыбнулась.
Ему хотелось стиснуть её в объятиях, но он не решился.
Зато теперь объятий было хоть отбавляй! Жаль только, Многоликому-горностаю, обвившему принцессину шею, это обстоятельство не доставляло и сотой доли той радости, которую доставило бы Многоликому-человеку. Полёт продолжался уже не первый час. Зверь начал уставать и раздумывал, какой сигнал подать Эрике, чтобы она догадалась сделать привал, когда летунья вдруг шарахнулась вправо, резко поднялась вверх, потом снова переместилась вправо…
— Какой сильный ветер, Феликс! — услышал он её звонкий голос. — Похоже, будет метель.
Принцессу снова тряхнуло и потянуло вбок, шум ветра становился всё громче. Языки холода добирались даже до хорошо укрытой звериной кожи.
— Я уже рядом с горой, но ущелья ещё не вижу! — крикнула девушка. — Держитесь крепко!
Как будто можно держаться ещё крепче, чем держится он! В следующие полчаса Многоликому пришлось вспомнить, что горностаи совсем не приспособлены для полётов: его мутило, в голове было темно, лапы и хвост свело судорогой. Ужасно хотелось узнать, далеко ли ещё до цели, но о том, чтобы высунуть морду из-под шарфа, нельзя было и помыслить. Эрика то поднималась, то снижалась, один раз даже полетела назад — должно быть, её всё время сдувало с курса.
А потом ветер стих — так же внезапно, как и начался. Летунья шумно выдохнула:
— Ущелье! — и устремилась вниз.
Теперь она летела очень медленно, должно быть, осматривалась по сторонам. Горностай фыркнул и легонько прикусил её шею, намекая, что неплохо бы и ему дать возможность выглянуть наружу. Девушка поняла намёк
Лунный свет в ущелье не проникал, и небо совсем потемнело, должно быть, его затянули тучи. Но, как и предполагал Многоликий, магия светилась здесь повсюду. Этот ненастоящий, сомнамбулический свет не озарял ничего вокруг, он был как будто сам по себе — бледно-голубые полосы и круги выплывали из мрака и снова пропадали в нём, и невозможно было понять, светятся ли это пещеры, или расселины в скалах, или же сами скалы, заряженные магической энергией. Фонарика в руке Принцессы хватало только на то, чтобы можно было различить сугробы внизу и валуны, иногда проступающие из-под них. Эрика огорчённо проговорила:
— Ничего не видно. Сейчас найду, где приземлиться — и подумаем, как нам быть.
Многоликий забеспокоился: ему почудилось, что голос её дрожит.
Для приземления она выбрала базальтовый уступ, почему-то почти совсем не заснеженный. От него поднималась вверх гладкая отвесная скала, верхний край которой терялся на фоне ночного неба. Принцесса, краем юбки сметая снег, опустилась на чуть припорошенные чёрные камни, и устало позвала:
— Феликс!
Он, не мешкая, вернул себе человеческий облик.
— М-не к-кажется, д-до утра м-мы не н-найдём нужное м-место… — заикаясь, сказала девушка. — Не стоит д-даже п-пытаться.
Да, она дрожала! И рука с фонариком дрожала тоже — слабый жёлтый луч беспорядочно и беспомощно метался по камням.
— Вы замёрзли, — сквозь зубы проговорил Феликс, чья злость на самого себя достигла в этот миг апогея: «Злыдни болотные, и зачем только я позволил ей сюда лететь?!»
Эрика попыталась улыбнуться:
— Н-немного.
Многоликий аккуратно забрал фонарик и осветил её лицо. Так и есть, кончик носа побелел, и на щеках — широкие белые пятна… что ещё она успела себе обморозить?! Он задохнулся от стыда:
— Ваше высочество, я болван! Нам следовало добираться сюда другим способом, я должен был убедить вас не торопиться…
— Это н-неважно. Г-главное, мы здесь, — кротко ответила она. — Т-только я н-не знаю, что т-теперь д-делать. А в-вы?
А он сейчас вообще не думал про Наследство. Перепуганный, он придвинулся к ней, чтобы согреть дыханием обмороженную кожу. Глядя на него широко распахнутыми потемневшими глазами, Эрика повернула голову… совсем чуть-чуть повернула, но этого хватило, чтобы её холодные губы встретились с его горячими губами. Феликс отпрянул — она потянулась за ним, целуя его с настойчивой и неумелой искренностью, которой невозможно было противостоять. «Будь что будет!» — решился он, свободной рукой прижал к себе Принцессу и ответил на поцелуй.
Мир исчез, не было в нём больше ни холода и снега, ни ночного ущелья и неприступных скал, ни древней волшебной игрушки, где-то в скалах спрятанной. Остались только двое, что без всяких слов объяснялись друг другу в любви, и общее на двоих дыхание, и пришедшее вдруг понимание, что никогда больше они не сумеют быть врозь.
Оторвавшись друг от друга, Принцесса и Многоликий еле вспомнили, зачем и каким образом сюда попали. Они бы не удивились, если бы обнаружили, что в ущелье наступила весна и вокруг них расцвёл райский сад. Но всё, конечно, было по-прежнему. С одним-единственным исключением: в нависавшей над ними скале, которая только что — целую вечность назад! — была однотонной и ровной, появилась полукруглая дверь чуть ниже человеческого роста.