Западня
Шрифт:
— Я понял, — восторженно прошептал Феликс, — Сиятельная Ирсоль оставила свой Инструмент не вам и мне…
— Она оставила его нам с вами вместе, — подхватила Эрика и вздохнула так сладко, что ему понадобилась вся его выдержка, чтобы не накинуться на неё с новыми поцелуями.
Дверь отворилась без усилий. За ней оказался сводчатый коридор с волшебными светильниками — таких светильников давным-давно не осталось нигде в мире, а здесь они, как новые, сияли тёплым золотистым светом. И дышалось тут легко, словно извне постоянно поступал свежий воздух. Принцесса и оборотень, жадно обнимавший её за плечи, миновали коридор и оказались в круглом помещении с помостом посередине.
— Смотрите-ка, ваше высочество: инструмент! — удивлённо констатировал Феликс.
Эрика ещё не вполне пришла в себя, колени у неё подгибались, ярко-синий взор затуманился. Лицо её раскраснелось; к большому облегчению Многоликого, признаков обморожения на нём уже не было. Она растерянно посмотрела на своего возлюбленного, потом — на предмет на помосте, потом снова на Феликса, и, наконец, сообразила, что он имеет в виду:
— В самом деле, инструмент.
— Клавесин?
— Нет… по-моему, клавикорд. У клавесина должна быть другая форма.
Небольшой клавишный инструмент из красного дерева с изысканной цветочной резьбой на всех поверхностях тоже выглядел совершенно новым. Принцесса очень осторожно подняла крышку, коснулась кончиками пальцев драгоценных клавиш из слоновой кости…
И вдруг снаружи, из-за неплотно закрытой двери, раздались какие-то невнятные звуки. Наследники Ирсоль, вздрогнув, обернулись на шум, но не успели даже сдвинуться с места — в помещение ворвались «серо-красные». Эрику безо всяких церемоний взяли за локти и оттеснили к стене, на несколько секунд она потеряла из виду Многоликого. Раздался оглушительный рык, произошла сумятица, затем стражники расступились, и стало видно, что на полу, спелёнутый мелкоячеистой заколдованной сетью, тяжело дышит огромный чёрный зверь. Его королевское величество Скагер Первый, собственной персоной, выбрался из-за спин стражников и устремился к клавикорду. Откуда-то сбоку раздался голос Манганы, исполненный скрипучего торжества:
— А кто-то ещё сомневался, сработает ли мой безупречный план!
Глава девятая,
в которой Принцесса снова много плачет,
узнаёт то, чего предпочла бы не знать,
и делает то, чего предпочла бы не делать,
а Многоликий умоляет её забыть о нём навсегда
и выйти замуж за принца Акселя
Всё было серое: крашеные стены и потолок, металлическая спинка кровати, голый мраморный пол, шторы и решётка на окне. Серый цвет был повсюду, почти до белизны светлый, незатейливо мышиный или же густо уходящий в черноту. Эрика, лежавшая на кровати, подняла перед собой руки и совсем бы не удивилась, если бы и они тоже оказались серыми, словно её глаза потеряли способность различать краски. Руки, впрочем, были обыкновенными, только очень бледными. В голове у неё что-то разладилось: мысли, медленно перетекавшие одна в другую, были такими вязкими, словно даже мозг превратился в клейкую серую замазку.
«Мне дали лошадиную дозу снотворного, — вяло подумала Принцесса. — Сколько часов… или дней я спала?» Тёмное ущелье в голубых магических бликах, метель, древний музыкальный инструмент, ночь в Лагошах, побег и то, что ему предшествовало — недавние события перепутались в памяти, слиплись в один громоздкий неудобный ком. В каждом воспоминании присутствовал
— Я потеряла его, — вслушиваясь в звук своего голоса, прошептала девушка, повторила: — Я потеряла его, — и по её щекам потекли слёзы.
Вытирать их она не стала.
Решётка на окне говорит сама за себя: ничего хорошего ближайшее будущее не сулит. Всё хорошее осталось в прошлом. Принцесса потрогала свои губы — они помнили поцелуй Феликса, так же, как тело помнило жадность его объятий — и всхлипнула, осознавая: это недолгое счастье — всё до капельки счастье, какое было им отмеряно.
Преодолевая слабость, Эрика откинула одеяло и встала. Выяснилось, что одета она в подкрахмаленную сорочку из гладкого серого полотна, очень длинную и закрытую до горла. Рукава, наползающие на кисти, и завязки на спине почему-то вызвали у Принцессы ассоциации со смирительной рубашкой. «Но вряд ли им понадобилась смирительная рубашка… они усыпили меня раньше, чем я поняла, что за катастрофа нас настигла…» Сунула ноги в холодные кожаные тапки, которые дожидались её у кровати, и прошлёпала к окну.
Она считала, что изучила Замок вдоль и поперёк и скрытых от неё уголков в нём не осталось, но где находится эта помесь тюрьмы и лазарета, разобраться не сумела. Вид из окна ничем ей не помог: снаружи шёл снег, такой густой, что за ним едва проступала крепостная стена. Определить, какая это часть Замка, было невозможно. С минуту Принцесса бездумно таращилась на снег, солёные ручейки стекали за ворот сорочки. Потом переместилась к глухой двери, обитой шершавым серым коленкором, подёргала её, ни в малейшей мере не надеясь открыть. От двери перешла умывальнику, над которым висело небольшое овальное зеркало. В зеркале она увидела, что волосы спрятаны под светло-серый платок, и слегка удивилась, что не заметила этого раньше. Лицо было бледным, как простокваша, губы сливались с ним по цвету, а глаза, наоборот, синели ярче обычного, должно быть, от слёз. Всё вместе выглядело нереальным, как будто во сне. «Ах, если бы во сне! Я что угодно отдала бы, чтобы сейчас проснуться в другой жизни!»
Но пробуждения не предвиделось.
Умываться не хотелось. Вообще не хотелось шевелиться, и девушка снова села на постель. Из мебели в комнате были ещё стул и прикроватный столик. На столике стояли кувшин с каким-то питьем, чайная чашка и пара фарфоровых судков с едой. Принцесса приподняла крышку над ближним из них, но тут же опустила обратно — от вида и запаха еды ей стало дурно. Кроме посуды, на столике нашлась мамина фотография в рамке. Соломенная шляпа, летнее платье с открытыми плечами, смеющиеся глаза Королевы… такие счастливые, будто с её дочерью ничего не случилось, с внезапной нелепой обидой подумала Эрика. Странно, кто же был столь заботлив, что догадался оставить тут это фото?
В замке повернулся ключ, дверь отворилась, и в комнату вошёл Король.
— Как ты себя чувствуешь, девочка? — сухо спросил он.
Принцесса со всхлипом втянула воздух.
— Перестань, тебе не пристало плакать, — сказал Скагер, устраиваясь на стуле.
В прежние времена она, наверное, сошла бы с ума от брезгливой неприязни в его взгляде, но сейчас просто ждала, что он скажет. Любовь Эрики к отцу, до сих пор пылавшая, несмотря ни на что, «свидания» в сокровищнице Ирсоль, похоже, не пережила. Король тоже чего-то ждал, скрестив руки на груди и рассматривая дочь сквозь раздражённый прищур. Ладно, она может заговорить первой. Сглотнув, Принцесса задала самый важный для неё вопрос: