Запах напалма по утрам (сборник)
Шрифт:
Взял первый брат Зерно и бросил грядущим людям с узкими глазами и широкими сердцами. И сохранили они его…
А уж под крыльями Индия наступила. И поднимали люди глаза, и узнавали в братьях своих братьев. Молились им и тощие индусы, и сикхи в черных чалмах, и мусульманские муллы кричали вслед огромным птицам, и выбегали английские солдаты в королевских мундирах и молча слушали свист винтов.
Бросил второй брат второе Зерно, и упало оно в джунгли. Поднялась оттуда стая хищных стервятников
Задымился первый брат, погнулись лопасти винтов его стальной птицы, и сжал он рычаги крепче прежнего.
Подлетел второй брат сверху и вылил в пожар фляжку ключевой воды. И залила вода пожар, и ринулись они дальше через океан, где редкие корабли везут негритянцев в далекие рабские страны, и поют они по дороге, полной смерти и разора, свои невеселые песни.
Бросил первый брат Зерно и им, и поняли они, что свобода настанет, и сохранили его в руках горячих, и кровью своей питали долгие ночи, чтобы проросло оно на чуждых берегах.
Африка настала. Саванны желтые, реки пересохшие, деревья кряжистые, львы и гориллы, жирафы и антилопы.
Пожалел второй брат Зерна, и упрекнул его первый: «Помни приказ. Зерна бросай, долг выполняй». И упало Зерно на белоснежную гору Килиманджаро, и полетели они дальше.
Стал плавиться недопустимо мотор первого брата.
И сказал первый брат: «Ошиблись инженеры. Не смогли предвидеть тревог. Подлети ко мне, брат мой, для важного слова».
Подлетел брат и слушал речь сокола:
«Раскрой, брат мой, колпак кабины, отдам я тебе горючее, а сам упаду вниз и Зерна посею глубоко».
Так они и сделали. Отдал первый брат горючее второму, словно голубя изо рта напоил, а сам ринулся вниз, не разбирая земли. Взрыв раздался, покачнулась земля. Утер слезу брат второй и увидел Антарктику. Сжал он крепче свои рычаги и направил нос птицы через пролив.
Белела перед ним незнаемая земля. Льды плыли.
Услыхал он, что бьется мотор с перебоями, и стали останавливаться винты, замирать начали.
Напряг брат второй все мускулы, уперся ногами в педали, чтобы не свалилась птица в пике. Дрожала броня, плавились контакты, бил ледяной ветер в лицо, визжали плоскости, но не сдавался герой.
Дотянул до Южного полюса и воззвал к вождю. Не было больше ни одного голоса в белой мгле, ни друга, ни человеческого дыхания. Горючее кончилось.
И мелькнули рядом с ним крылья, немецкие кресты.
Спросил немец, не нужна ли помощь советскому соколу.
Поднял пилот глаза и от помощи отказался. Вынул последнее Зерно и бросил ветру.
Занесла немца пурга, покачался он на крыльях малых и исчез.
Сказал сокол: «Облетели мы землю. Выполнили приказ. Красным Зернам – жить. А нам теперь
Сказал так и упал на Южный полюс земли, обнял ее, как любимую, уснул навеки.
Проросла на его могиле трава, в центре оледенелой стужи. Никто в мире того места не знает. Но растут там красные цветы.
И свет от них по всему миру идет.
Инженер
Прожектор, заливаемый октябрьским дождем, светил куда-то поверх земельных отвалов. Кропотов проверил, высоко ли над раззявленными лужами повешена проводка, и только тогда увидал скрюченную фигурку, прикорнувшую рядом с рубильником на неимоверно грязной, похоже, лошадиной попоне.
– Как зовут?
Мальчишка открыл глаза и посмотрел перед собой. Он был давно и насквозь мокрым.
– Встань-ка.
Прожекторщик медленно встал во фрунт и облизнул губы.
– Кто бригадир?
– Волохов.
– Пойдешь со мной.
– А вы кто?
– Кропотов.
Они заковыляли между недостроенными цехами, похожими на руины. Оттуда звонко и тупо доносился несмолкающий молотобойный ритм и злобное фрезерное взвизгивание, свернули к жилым баракам, пропуская матерящихся в потемках возчиков.
– Заходи.
Парень стоял в сенях, не решаясь заливать крашеный пол текущей с опорок бурой глиной. Кропотов подтолкнул его к этажерке:
– Мокрое на пол, сам к печке.
– Палываныч! – В грохнувшую дверь просунулась курносая физиономия. – На шестом участке подтоп, вас требуют!
– Сейчас иду. А кто дренажил?
– Чалкин. Говорит, клапана отходят, качать нельзя.
– Иду. Волохова ко мне. Из райкома были?
– Были! – закивала голова. – К вам идут!
– Направьте на шестой. Иди, – последние слова относились к гостю. – Сушись. Высушишься – спи. Зовут как?
– Феоктистом. Полозовы мы, – вытянулся тощий скелетик.
Райкомовских было четверо, двоих загодя оставили смотреть стройнаряды в управлении. Среди них и наркоматский ревизор, всю дорогу молчавший, видимо, готовившийся к серьезному разговору, панически страдающий от сырости.
– Вы мне вот что ответьте, – сказал, оглянувшись на призрачно возникшего из дождя Волохова, назначенец. – Почему у вас столько материала уходит на перенайтовку, когда мы делегировали к вам заштробленные фонды? Имейте в виду, за каждый гвоздь, за каждую доску придется отчитываться перед бюро! – Патетическая фраза потонула в закраинах лужи, плеснувшей им в лица из-под колес полуторки.